Я кивнула. Мне лучше было помолчать: меня так и подмывало попросить Фредерика перестать мучить скрипку, а это несправедливо. Через несколько минут Фредерик прекратил свои упражнения. – Хочу поблагодарить вас обоих, – сказал он. – Я не знаю, что произойдёт дальше и надолго ли я ещё останусь с вами. И он послал мне невероятно добрую улыбку. Ну и пусть она была оплывающей, чёрной и деформированной. Фредерик был моим другом. Скоро ему предстояло уйти, и следовало пожелать ему удачи, потому что его ждало безопасное и счастливое место, где ему не придётся больше сопротивляться Лимбу. Какой ужас – из лучших побуждений искренне желать, чтобы твой друг покинул тебя. – Но, я надеюсь, вы меня запомните, – продолжил Фредерик. – А я вас точно не забуду. Если только это возможно в загробном мире. – По щекам у него скатились капли чёрного дыма. – Надо же. Я вдруг разволновался. Не умею прощаться. Джакс шмыгнул носом и уткнулся в бок мистера Уортингтона. Тилли смотрела в пол. – Не волнуйтесь, Фредерик, – сказал Генри. – У вас получится. Я изо всех сил изображала на лице улыбку, хотя готова была разрыдаться. Потом Фредерик начал играть, и хотя я ненавидела музыку и всё, что с ней связано, но отличать мастерские произведения умела. Такие, как это. Когда слушаешь хорошую музыку, испытываешь странное чувство. Начинается с какого-то смутного трепета, с горячего тугого узла в груди. Поначалу он крошечный, как искра в тёмной комнате, но затем прорастает, струится сквозь тебя. И потом вдруг оказывается, что всё тело, от макушки до кончиков пальцев на ногах, охвачено огнём. Горячий узел в груди превращается в пузырь, наполненный всем лучшим в мире, и тогда безумно трудно усидеть на месте – хочется побежать, или пуститься в пляс, или вскочить и прокричать всему свету об этой музыке – иначе взорвёшься. Вот что я ощутила той ночью. И, судя по выражению лица Генри, он пережил то же самое. Фредерик отыграл весь концерт и закончил размашистым движением смычка. Потом произнёс: «Ах!» – и поклонился. Мы аплодировали ему стоя, он сиял… И вдруг глаза у него распахнулись, он снова ахнул и, сказав «О боже», вздохнул и осыпался, словно порыв ветра разогнал облако дыма. Всего на мгновение ярко вспыхнула молния, раздался хлопок, и высокий электрический гул стих. Фредерик исчез. Скрипка и смычок упали на сцену. Мы долго смотрели на инструмент, на разбросанные вокруг него ноты. Я первой вышла из оцепенения – собрала листки и разложила их по порядку; Тилли, Джакс и мистер Уортингтон молча витали позади меня. Они и потом не произнесли ни слова. Отправившись провожать Генри на автобус, я оглянулась. Привидения стали маленькими и тёмными и дрожащей кучкой парили над сценой, не отрывая глаз от того места, где недавно стоял их товарищ. Небо было холодным и звёздным. Мы с Генри почти не разговаривали – между нами возникла какая-то тяжёлая неловкость. Мы помогли призраку перебраться в иной мир. Счастлив ли теперь Фредерик? – Ну ладно, – сказал Генри, когда подъехал его автобус, – увидимся в школе. Казалось, он был расстроен не меньше меня. Я, часто глотая, смотрела в тёмные окна «Счастливого уголка». – Да. Пока. Проводив Генри, я отнесла партитуру концерта Фредерика в музыкальную библиотеку. Это произведение достойно того, чтобы его исполняли, и должно находиться среди нотного собрания филармонии. Интересно, что скажет Маэстро, когда найдёт эти ноты, и будет ли у него вообще шанс обнаружить их? Останется ли концертный зал домом для его оркестра? Вернувшись в свою комнату, я подтащила раскладушку к кровати нонни, забралась под одеяло и положила руку бабушке на запястье, чтобы чувствовать, что я всё ещё в этом мире. Теперь, когда Фредерик ушёл, задача внезапно стала казаться более реальной: один призрак спасён, осталось ещё три. Пошёл обратный отсчёт. Глава 23 В ту ночь мне приснился очень странный сон: будто бы Тилли, Джакс и мистер Уортингтон парят надо мной, пока я сплю. Дети-призраки что-то одновременно шепчут мне, говорят, что уход Фредерика напугал их. – Он просто испарился, – жаловалась Тилли. – Он исчез, Оливия, – хныкал Джакс. Дымчатые чёрные слёзы катились по его лицу, оставляя на щеках желобки. – Откуда мы знаем, что он попал в загробный мир? – спрашивали они одновременно, вторя друг другу. – А вдруг он ушёл в небытие? Мистер Уортингтон издал тихий стон, и я заключила, что он согласен с ребятами. Но во сне я не могла ответить. Рот мой был запечатан, и веки тоже. – Нам страшно, Оливия, – прошептал Джакс. – Не уверена, что мы справимся, Оливия, – проговорила Тилли, складывая руки на груди. – Ты тут ни при чём. – Это не из-за тебя. – Просто мы напуганы, – вместе прошептали Тилли и Джакс. Они начали бледнеть, уплывать из моего сна, как дым из окна. – Не вини себя. Ты молодец. – Нам просто нужно время подумать, – сказал Джакс. – Нам нужно побыть одним, – объяснила Тилли. – Может, не так уж и плохо навсегда остаться привидением. – Мы привыкли быть призраками, а в том мире мы ничего не знаем. Мистер Уортингтон просто грустно смотрел на меня, вертя в руках шляпу. Потом все трое исчезли. Проснувшись утром, я об этих видениях и не думала. Сон есть сон, не надо придавать ему слишком большого значения. Кроме того, мысли мои были заняты Фредериком, воспоминанием о том, как он исчез в мгновение ока, словно его никогда и не было. Что делать, если друг покинул тебя, пусть даже и для лучшей жизни? Ответа на этот вопрос я не знала – и не знаю до сих пор. Но я уже так соскучилась по Фредерику, что казалось, на месте сердца образовалась пустота. Я выбралась из кровати, натянула ботинки и побрела в туалет чистить зубы. Игорь увязался за мной, то и дело мяукая. – Ты ужасно разговорчив сегодня, – заметила я. И вдруг я почувствовала странное: та же самая пустота, что поселилась у меня в груди, была повсюду, словно сам концертный зал лишился чего-то важного. И впервые с тех пор, как привидения стали виться вокруг меня, мне не было холодно. Я вдохнула и выдохнула. Облачка пара не появилось. Взглянула на руки – мурашек тоже нет. – Тилли! – Не завязав шнурков, я протопала наверх по лестнице и выбежала на сцену. – Джакс! Мистер Уортингтон! Игорь бежал за мной по пятам. «Они ушли, девочка. Не знаю почему, но уверен: их больше нет». – Ничего подобного, – возразила я, сдерживая слёзы. Мне смутно припомнились ночные видения. Выходит, это был вовсе не сон? Неужели всё произошло наяву? – Они не могли уйти. Они просто прячутся. Тилли! Джакс! Мистер Уортингтон! Обычно призраки появлялись, как только я просыпалась, будто поджидали меня. А если они витали где-то в отдалённых частях здания, стоило мне окликнуть их, как они тут же показывались. Но не сегодня. – Тилли, – прошептала я, закрывая глаза. – Джакс, мистер Уортингтон, – снова и снова повторяла я их имена. Ничего. Воздух не колебался, и пара я не выдыхала. – Оливия! – позвала меня снизу нонни. – Где ты? Пора завтракать! Я оглядывала пустой зрительный зал, и внутри стал закипать гнев. Значит, они бросили меня так же, как и мама. – Ладно, – произнесла я наконец. – Ну и пусть, раз вы так решили. Если хотите бежать в страхе – ради бога! – Я пнула пюпитр, которым накануне пользовался Фредерик. Он с грохотом упал, отчего Игорь метнулся в сторону и помчался вниз по лестнице. – Оставайтесь невидимками, трусы! Я не знала, слышат они меня или нет, и не стала дожидаться, чтобы узнать это. Громко хлопнув за собой дверью сцены, я побежала вниз. – Что значит «ушли»? Есть я не могла. Смотреть на Генри тоже. Я не отрывала глаз от задней обложки своего альбома, которую сплошняком заполняла небрежными рисунками.