Он дёрнул усами. «Вот о чём я и говорю. Простофиля». Потом я услышала, как кто-то напевает себе под нос в другом конце зала. Сначала, увидев тёмную фигуру, идущую по сцене, я схватила Игоря и приготовилась бежать. Но это оказался всего лишь Маэстро, и бежать от него было уже поздно: он меня заметил. – Оливия? Я ниже сползла на кресле, приготовившись ссориться: – Что? Я рисую. Маэстро подошёл ко мне, несколько секунд постоял молча, потом сел. Вероятно, ждал, когда я ещё что-нибудь скажу, но я хотела, чтобы он заговорил первым. Я ждала, что он расскажет мне про мэра Питтера и про снос филармонии, и, кажется, он в конце концов собирался решиться на это. – Мне нравятся твои рисунки, – произнёс он. – Что это? Я сердито зыркнула на него: – Чёрная дыра смерти. – А. Ну… ладно. Я раздражённо закатила глаза и вернулась к рисунку. – Ты знаешь, что мы с твоей мамой познакомились благодаря оркестру? Итак, он, похоже, не собирался ставить меня в известность, что скоро мы будем бездомными. Я сильнее вдавила в бумагу кончик угля и ничего не ответила. – Она говорила, что при звуках этой музыки – моей музыки – ей показалось, будто кто-то наконец зовёт её домой. Говорила, что никогда не слышала ничего красивее. Ты это знала? – Какая разница? Но он продолжал, словно меня там и не было. Откинулся на спинку кресла и упёрся взглядом в орган. – Если я смогу заставить их играть хорошо, громко и не фальшивить, думаю, она найдёт способ вернуться домой. Всё будет как раньше, но на этот раз правильно, без ошибок. Она вернётся к нам, Оливия. Это уже было невыносимо. Я захлопнула альбом. – Нет, не вернётся. Никогда. И вообще, скоро некуда будет возвращаться. – Я встала, чтобы казаться выше него. – Не так ли? Он посмотрел на меня долгим взглядом и крепче затянул пояс своего халата. – Я кое-что видел, Оливия. В тот день, когда обрушился потолок. Я уверен в этом. – И Маэстро неторопливо ушёл, снова напевая скерцо из Второй симфонии Малера, дирижируя невидимым оркестром и вглядываясь в темноту. Когда он исчез за сценой, я почувствовала чьё-то присутствие у себя за спиной. Не оборачиваясь, я зажала альбом под мышкой, сунула Игоря под другую и притворилась, что сделана из камня. Камни смелые. Камни не бьются. Я резко обернулась. Там стояла тень – высокий столб темноты в тёмном помещении. Рука с длинными пальцами тянулась ко мне. – Уходи! – прошипела я, пиная воздух. – Отстань от меня! Иди домой! Тень чуть съёжилась, застонала и бросилась наутёк, словно я напугала её. Я на это очень надеялась. И за секунду до того, как тень исчезла в восточном фойе, на её силуэте заиграл свет – белый, синий, золотой. На миг мне показалось, что я различаю знакомое лицо, которое не видела больше года. – Мама? – прошептала я. Но свет исчез, тень стала просто тенью и на брюхе уползла из зала. Я прижала к себе Игоря. – Ты заметил это? Он махнул хвостом. «Я кот, девочка. Я замечаю больше, чем ты себе представляешь». На следующий день я пришла в школу рано и сразу же направилась в библиотеку. Генри был уже там – забился в угол и обложился учебниками. – Оливия! – позвал он громким шёпотом, помахав мне рукой. – Извини, Генри, мне некогда. Я села за компьютер, открыла поисковик и набрала в нём «Кара». Программа выдала множество упоминаний о женщинах по имени Кара, в основном итальянках, но ни одна из них не была моей мамой. Живот свело спазмом, в горле стало кисло. Когда мама исчезла, я искала её повсюду. Мне нравилось притворяться, будто она покинула нас ради благородной цели, например была разведчицей, отправленной по срочному поручению, или секретным учёным, эксперимент которого вышел из-под контроля. Однако это было давно. Позже я поняла, что она ушла из-за Маэстро. Через какое-то время я перестала её искать: очень унылое занятие – пытаться выследить свою маму. Так почему же я искала её теперь? Ведь она явно не хочет, чтобы её нашли. Она не попрощалась, не ответила ни на одно письмо Маэстро, никак не дала о себе знать. Может, даже имя сменила. Имя «Кара» смотрело на меня с ярко освещённого экрана компьютера. Прозвучал первый звонок, но я не двинулась с места. Раз мама не хочет, чтобы её нашли, я не буду её искать. Странная тень, которую я видела накануне вечером, ничего не значит. Возможно, эти твари просто издеваются надо мной, играя с моим воображением. – Оливия! – Генри подкрался ко мне со спины с охапкой книг в руках. – Что случилось? – Не знаю. Он посмотрел в экран. – Кара. Твоя мама? – Нет. – Я выключила монитор. – Она никто. Глава 33 К концу января мы уже пришли в отчаяние. В поисках браслетов Тилли и Джакса мы не продвинулись ни на шаг, а на носу был февраль, и оставалось чуть больше месяца до закрытия филармонии. Или, как мне нравилось думать, до конца всего. – Не преувеличивай, – сказал мне Генри в столовой. Была среда. – Я преувеличиваю? – Я со стуком бросила на стол свой поднос. – Действительно, о чём беспокоиться? Я всего лишь останусь бездомной. – Может быть, Барски возьмут тебя к себе жить. Или кто-то из музыкантов. – Ага. Например, Ричард Эшли. – Я захлопала ресницами. – Он милашка. – Правда? – Генри как-то странно на меня посмотрел. – Он тебе нравится? – Конечно. А что? – Так нравится или нет? – Генри, отстань. К тому же я не могу просто пойти к кому-нибудь жить. У меня нонни. Если кто-то согласится взять меня к себе, её тоже придётся принять. – И не говори. – Джоан поставила свой поднос на другой край стола. – Даже не заставляй меня высказывать своё мнение о том, как в нашем обществе относятся к пожилым людям. Генри вздохнул: – Никто тебя об этом и не просит, Джоан. – Ну и ладно. А вот если бы попросили, я могла бы много сказать на эту тему. – И Джоан принялась за еду. Я заметила, что в последнее время она садится ближе к нам и постепенно придвигается по скамье. До конца обеда мы с Генри в сотый раз разглядывали карту филармонии, пытаясь определить, где ещё не искали якоря Тилли и Джакса. Я чувствовала, как Джоан исподтишка наблюдает за нами. Было заметно, что она о чём-то сосредоточенно думает, но я не придавала этому значения. Джоан всегда о чём-нибудь сосредоточенно думала.