Во второй программе январских концертов оркестр играл «Пинии Рима» Отторино Респиги. Маэстро всегда любил Респиги, потому что был тёзкой композитора. Генри любил Респиги, поскольку считал, что его музыка напоминает полёт. – Закрой глаза и представь, – прошептал он мне. Мы сидели в партере во время вторничной вечерней репетиции, разложив на коленях карту. – Слушай. Третья часть лучше всего. – Генри, спустись с небес на землю. Нам надо найти якоря. Генри в шутку надул губы: – Ну пожалуйста, Оливия. Я помотала головой, но его забавная рожица умиляла. – Ладно. – Я закрыла глаза, откинула голову на сиденье и стала слушать. Музыку нельзя было назвать прекрасной, потому что её исполнял наш оркестр. Маэстро же каждый вечер куда-то ездил, встречался со спонсорами и членами городского совета, а потому пребывал в плохом настроении и настраивал против себя практически всех музыкантов. Но через несколько минут симфоническая поэма действительно начала захватывать меня. Действие каждой части произведения, по задумке композитора, происходит в разных сосновых рощах Рима. Третья часть разворачивается около храма ночью, и, слушая её, я ощущала, как меня окутывает ночная прохлада, садится солнце, на небе зажигаются звёзды и рядом, возможно, течёт прохладная река. Даже соловьи поют. И Генри действительно был прав – это похоже на полёт. Я находилась в тёмном прохладном сосновом лесу и лениво витала между ветвями – как птица, как ветер, как привидение… Тут я резко выпрямилась. На краю сознания мелькнуло что-то важное. – Что такое? – удивился Генри. В голове носились образы. Призраки. Браслеты. Дерево с ободранной корой около тайника Джакса. Украшение мамы Генри. – Генри, – прошептала я, – та вещица, которую носила твоя мама… она ведь из камней и дерева, так? – Ну да… – А браслеты Тилли и Джакса сделаны из коры… – Оркестровая музыка витала над нашими головами, нестройная и безжизненная. Я засмеялась, чувствуя себя немного сумасшедшей. – Может быть, даже из коры пинии? Генри округлил глаза. Его блокнот упал на пол. – Это… – …дерево… Маэстро недовольно поглядывал на нас через плечо. – Вот почему мы не смогли найти браслеты. Потому что якорь Тилли и Джакса – дерево. Меня охватило ликование, и мы с Генри засмеялись, как идиоты. Я знала, что мы мешаем музыкантам, но до того ли мне было. Однако, когда мы позвали на улицу Тилли и Джакса и попросили их прикоснуться к каждому дереву в сквере и найти то, которое является их якорем, ничего не получилось. Они витали между ветвями, совсем как я в своих фантазиях, когда слушала «Пинии Рима», оборачивались вокруг каждого ствола и утопали в земле под корнями. – Ничего. – Джакс угрюмо приземлился рядом со мной, и я постаралась обнять его, хотя моя рука при этом окоченела, как на морозе. – Глупо! – крикнула Тилли, мечась между деревьями, как разгневанная тень. – Глупо, глупо! – Я был уверен, что мы на верном пути. – Генри прислонился к мусорному контейнеру. – Это казалось так логично! Джакс спрятал лицо у меня в руках и заплакал. Я придала голосу бодрости. – Не переживайте, мы придумаем что-нибудь другое, правда? Всё устроится. Но тихий голос в моей голове прошептал: «А если нет?» На следующий день в обед мне не хотелось есть. Генри тоже. Он просто сидел напротив меня, подперев голову рукой, и делал горку из своего пюре. Я стукнула кулаком по столу: – Хочется что-нибудь разбить. Генри толкнул мне через стол куриную котлету: – Возьми, я не буду есть. Не успела я схватить её, как невесть откуда появилась Джоан и бросила на котлету большой блокнот. – У меня блестящая идея, – задыхаясь, заявила она. – Настолько, что иногда она мне невыносима. – Подожди, Джоан, – сказал Генри. – У тебя нездоровый блеск в глазах. Ты не больна? – Больна, от гениальности. – Джоан положила свои руки поверх наших. – Не отчаивайтесь, друзья. Вы же знаете, что по-французски моё имя звучит как «Жанна»? Так вот, как и моя тёзка Жанна д’Арк, я пришла вам на помощь, чтобы защитить невинных и слабых от несправедливости и продажности. Генри заморгал: – Что-что? – Джоан, колись уже! – рявкнула я. – Я знаю, как спасти Эмерсон-холл. – И как же? – На самом деле всё очень просто. – И Джоан распахнула блокнот. – Нужно написать листовки, петиции и прочее. Обращение к людям. Вообще-то я занимаюсь этим всю жизнь. Жители города должны узнать, что происходит. Мы выйдем на публику с заявлением. – Мы? – переспросила я. – Не помню, чтобы я посвящала тебя в свои трудности. Ты что, подслушивала? Джоан уставилась на меня: – Конечно, подслушивала. Я ведь сижу с вами за одним столом. К тому же, какая разница? Я помогу тебе. Давай не будем придавать значение мелочам, а займёмся делом. – А это разумное предложение, – заметил Генри. Я сдула с лица волосы. – Хорошо. Что там за петиция? – Думаю, надо написать текст, собрать подписи и показать мистеру Рю, твоему отцу и мэру Питтеру, скольким людям на самом деле небезразлична судьба филармонии. – Джоан вырвала из блокнота несколько страниц и сунула их мне. – Вот смотри, тут образцы. – Петиция о том, чтобы все школьные автобусы оснастили ремнями безопасности? – прочитала я. – Ты серьёзно? – С этим пока ничего не получилось, но я не сдаюсь. – Джоан забрала бумаги. – Итак, мы соберём подписи, потом нарисуем листовки. Этим можешь заняться ты, Оливия. – Она застенчиво улыбнулась. – Поскольку ты отличный художник. Генри пнул меня под столом: – Видишь? Что я тебе говорил? – Ой. – Я пнула его в ответ. – Дурак. – Расклеим их по всему городу, – продолжала Джоан. – На всех столбах, на каждом здании, в библиотеках. Единственная проблема: надо включить туда не только призыв сохранить концертный зал – люди должны понимать, какая польза будет от этого лично для них. – Необходима приманка, которая заставит их покупать билеты. – Генри явно увлёкся этой идеей и бережно перебирал образцы петиций, словно это были листы сусального золота. – Это очень важно. Нам нужны деньги, прибыль. Пока они продолжали разговор, я начала делать наброски для листовок – это помогало мне думать. Я вполуха слушала друзей, и мысли мои блуждали вместе с карандашом. Через несколько минут я увидела, что нарисовала призраков. Четверых, даже Фредерика. Идея! Мне пришлось встать, пройтись немного вокруг и снова сесть. Озарение, которое меня посетило, не позволяло спокойно сидеть на месте. Генри и Джоан вопросительно уставились на меня: – Что такое, Оливия? – Я знаю, что ещё можно включить в листовки, – медленно проговорила я. – Я имею в виду, кроме призыва спасти филармонию. Это привлечёт внимание людей, и они станут заполнять зал. Расскажем им о привидениях.