Я стояла с тряпкой в руках и не могла понять, о чём подумал Маэстро. Казалось, даже тени, шныряющие по крыше, слышат стук моего сердца. – Ну, не важно. – Маэстро вернулся к партитуре. – Вот это… – дрожащим пальцем он указал на ноты, – это всё изменит. Мы вернёмся домой. Она вернётся. С кухни я удалилась как можно тише, а в коридоре побежала в сторону кассы и заперлась изнутри. Взяв трубку телефона, я почти уже набрала номер Генри – и остановилась. Что я ему скажу? «Маэстро окончательно сбрендил. Он думает, что какая-то симфония может вернуть мне маму»? Я повесила трубку и стала расхаживать по комнате, мистер Уортингтон летал у меня за плечами. – Нет, ну это же сумасшествие! – Я пнула один из шкафов, и он издал удовлетворительный треск. – Как будто какая-то музыка, которую он исполнит, волшебным образом призовёт её назад. Может, она уже на другом конце света. Мистер Уортингтон кивнул: – На другом. – Правильно. Ну так вот. Я больше не хочу думать об этом. Пусть утешается своими бредовыми иллюзиями – только бы дирижировал оркестром. – Я распахнула дверь, решительно вышла в вестибюль – и остановилась как вкопанная. Вокруг мраморной колонны обвилась тень и посматривала на меня. Длинные когти процарапали в камне бороздки. При виде этой приготовившейся к нападению твари внутри у меня всё закипело, и я бросилась на неё, вытянув вперёд руки и согнув пальцы. – Убирайся! – крикнула я. – Вон отсюда! У двери лежала стопка свежеотпечатанных программок, приготовленная для следующего концерта. Я схватила её и швырнула в тень. Та посеменила прочь, буклеты посыпались ей на спину, и мне показалось, что я услышала странный звук, словно стонал раненый пёс. Когда она сбежала, я осталась одна посреди вестибюля. Меня трясло. Мистер Уортингтон порхал позади меня, бормоча, как молитву: – На другом, на другом. Однажды я так устала от поисков куклы Таби, уроков, работы и изучения алгебры (последнее на самом деле оказалось довольно интересным занятием), что сразу после возвращения из «Счастливого уголка» заснула и пробудилась только в два часа ночи. Мистер Уортингтон стоял на голове посередине комнаты. Ему нравилось спать в разных положениях. Я сказала ему, что пойду попить воды, убедилась, что рядом с нонни он в безопасности, и в носках пошлёпала на кухню. Меня потянуло пройтись по тихим помещениям за сценой. Инструменты – рояль, арфа – молча стояли в бледном свете, струящемся через окна. Несколько музыкантов оставили на спинках стульев свои пиджаки. Казалось, всё было засыпано инеем. Проходя мимо комнаты Маэстро, я заметила, что дверь приоткрыта и через щель в коридор падает тонкий луч света. Я заглянула внутрь. Маэстро спал на своей кровати, прямо на партитуре. Я на цыпочках подошла ближе и присмотрелась: Вторая симфония Малера, часть четвёртая, «Urlicht»[24]. Какая неожиданность. Маэстро повернулся на спину и захрапел. «Фу. – Игорь вбежал в комнату и прыгнул на матрас. – Хорошо хоть слюни не пускает». – Очень смешно. И тут я заметила лежащую между Маэстро и стеной открытую пластмассовую коробку, а под щекой у Маэстро рассыпанные по кровати письма. Я узнала петлистый почерк: «Дражайший Отто…» Странно, во сне Маэстро выглядел совершенно иначе: с открытым ртом он казался лет на пять старше. Он что, заснул, перечитывая эти письма? Из-под его руки выглядывал треугольный обрывок бумаги – уголок газетной вырезки. Я вытащила его. Жирные пальцы Маэстро смазали некоторые слова, но заметку я смогла прочитать без труда. Слов было немного, но достаточно: Вэйверли Кара. Вэйверли – девичья фамилия моей мамы. Пальцы у меня задрожали, и вырезка чуть не выпала из рук. Игорь сел и поставил передние лапы мне на запястье. Я сделала глубокий вздох и продолжила читать: Вэйверли Кара. Скончалась 15.02. Поминальная служба состоится 21.02 в 15:00 в баптистской церкви «Пайн Ридж» по адресу: Грандисон-роуд, 5144. Я никак не могла осмыслить словосочетание «поминальная служба». – Это же в нашем городе, – произнесла я вслух. – Она была здесь? Но… И тут я увидела название газетного раздела – самое отвратительное, самое непростительное из известных мне слов: «Некрологи». Мне не нужна была помощь Генри или Джоан, чтобы понять его смысл. Я знала его. Понимание медленно пришло ко мне, и внутри всё словно оборвалось. Это означало, что мама умерла. Часть четвёртая Глава 41 – Ничего не понимаю, – прошептала я. Игорь тихо мяукнул. «Понимаешь. Думаю, ты всегда понимала это». – Но… Газетная вырезка, паря, как Тилли, любившая зигзагами спускаться из-под потолка, упала на пол. Газета была годичной давности, за прошлый февраль. – Оливия, что случилось? – Маэстро проснулся, зевнул и потянулся ко мне. – Не трогай меня! – Я стукнула его по рукам. – Оливия, что случи… – Он заметил на полу некролог и тяжело поник. – Ах, – произнёс он. Я подняла вырезку и, спотыкаясь, побежала на сцену. Маэстро бросился за мной, позади него нёсся встревоженный мистер Уортингтон. – Оливия, позволь мне объяснить… Я бросила ему в лицо некролог. – Как это произошло? Как она умерла? Маэстро вздрогнул. Очень хорошо. Пусть дрожит. Пусть хоть в кому впадёт, мне всё равно. Это не изменит того факта, что мама умерла – умерла, умерла! – а я узнаю об этом совершенно случайно. – Автомобильная катастрофа, – просто произнёс Маэстро. – Мне сообщили… – Он откашлялся. – Оливия, это случилось быстро, она не мучилась. Мне рассказала об этом мать Кары – помнишь бабушку? Ещё бы не помнить. Ей никогда не нравился Маэстро, и думаю, что меня она тоже никогда не любила – мы с ним очень похожи. – Она позвонила мне – так я и узнал. – Мне безразлично, как ты узнал. Почему ты мне ничего не сказал?! Маэстро всплеснул руками. – Оливия, ты разбудишь бабушку. – Перестань. Как будто тебе есть до неё дело. – Конечно, мне…