– Неизвестно. Я сделала глубокий вдох, а выдыхая, почти крикнула: – Это я виновата! – Что ты! Нет, это тени. – Вчера я заявила ему: жаль, что в той машине вместо мамы не оказался он, – прошептала я. – Оливия… Я схватила Генри за плечи: – Как ты не понимаешь? Я уверена, что тени слышали меня. Как я могла сказать такую глупость! Они злятся на меня из-за того, что мы сделали, и потому решили исполнить моё желание. Генри тоже взял меня за плечи. – Оливия, Маэстро не умрёт. – Так сказал доктор Птица? – Кто? – Ну, его врач. – Нет, именно так он не сказал. Но выразил надежду. – Это пустые слова. Не говори того, о чём не знаешь. – Я завязалась в узел, от сидения на неудобной кушетке у меня зачесались ноги. – Из чего сделана эта кушетка? Из дикобраза? – Ричард решил, что это ёжик. – Он здесь? Генри улыбнулся: – Оливия, все здесь. – В смысле – все? Он помог мне дойти до двери отделения, и я выглянула в фойе. Там был весь оркестр: кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то прилёг на сдвинутые стулья, застеленные одеялами. На полу валялись стаканчики из-под кофе, обёртки от еды и ноты. Два человека молились в углу. Грейс Поллок, первая скрипка, что-то слушала через наушники, кивая в такт музыке. Ричард Эшли растянулся на полу и храпел. – Они ждут новостей, – прошептал Генри. Не в силах говорить, я вернулась в палату к Маэстро. Пиканье поддерживающих жизнь аппаратов стучало у меня в голове, как гигантские зловещие часы. – О чём ты думаешь? – спросил Генри, следуя за мной. – Он умрёт? – Нет, – твёрдо ответил Генри. – Скорее неожиданно проснётся с чудовищной головной болью. – А если не проснётся? – Проснётся, не сомневайся. Но точно мы не знаем, правда? – А как же концертный зал? – Закрыт, но ещё стоит на месте. Снос отложен на неопределённый срок. Мэр Питтер сказал, это будет неуважением к твоему отцу – уничтожить филармонию, пока он лежит на больничной койке и… Генри умолк. «…И, возможно, умирает», – мысленно продолжила я за него и медленно проговорила: – Значит, пока здание в безопасности? – Пока да. Оливия, там такое было! Понаехали репортёры, фотографы – весь город гудит. – А где мистер Уортингтон? – Прячется на крыше. Больница его нервирует. К тому же, думаю, больные и умирающие чаще видят призраков. Одна пожилая дама, вся утыканная трубками, закричала, указывая на него. Все решили, что она тронулась. Я прижала руки к ушам, чтобы заглушить навязчивое пиканье. – Кукла Таби в Лимбе, у теней. Генри попытался оторвать мои руки от ушей: – Ты хорошо себя чувствуешь? – Мне нужно идти. – Что? Я заспешила к двери. – Я должна попасть в Лимб. Генри резко развернул меня. – Ты с ума сошла? – Послушай, если Маэстро умрёт… – Не умрёт. Я указала на него. Такой маленький, весь в проводах. К жизнеспособному телу не подсоединяют такое количество аппаратов. – Но может умереть, Генри. Генри не смотрел на меня. – Если он умрёт, то может стать призраком, – продолжила я, – и наверняка поселится в филармонии. Когда снесут концертный зал, тени придут за ним. Будут ждать около здания, пока его привидение не появится, и утащат его. Генри сел на кушетку с сиденьем из шкуры дикобраза. – Об этом я не подумал. – Нужно отвадить их отсюда, Генри. Помочь мистеру Уортингтону и показать теням, что, сколько бы они ни караулили свою новую добычу, у них ничего не выйдет. Отбить у них желание возвращаться сюда. – Я выпрямилась и стала выше. – Я должна пойти в Лимб и найти куклу. – И как же ты это сделаешь? Я зашагала к двери. Остановись я на секунду – могла бы и струсить. – Ещё не придумала. Генри преградил мне дорогу. – Оливия, неизвестно, какие опасности тебя поджидают. – Ну и что? Тени всё равно проиграют. Генри взял в ладони мои щёки, совсем как недавно Ричард Эшли, но сразу покраснел и отнял руки. – Я иду с тобой, – решительно заявил он. – Одну я тебя не отпущу. – Нет, ты останешься здесь с Маэстро. Кто-то должен присматривать за ним. К тому же я буду не одна – возьму с собой Игоря. Генри запустил пальцы в волосы. – В самом деле, Оливия, ещё раз говорю тебе: это просто кот. – А нонни говорит, это очень необычный кот. – От этого что-то меняется? – Просто позаботься о Маэстро, ладно? И проследи, что никто не заметил, как я ухожу.