Где-то там обретался и Джон-Люк Модар, французский режиссер. Пинчот уверял, что он тащится от моих книжек. Гениально. Дражайшая Сара сопровождала меня на случай, если мне понадобится посторонняя помощь, чтобы добраться домой. К тому же ей надо было убедиться, что в 530-м не засели в осаде старлетки. Джон сидел в вестибюле в громадном кожаном кресле и наблюдал за местной шизанутой публикой. Увидев нас, он поднялся, расправил плечи. Джон большой парень, но хочет казаться еще больше. Мы поздоровались и пошли к лифту. — Ну, как продвигается сценарий? — Зреет помаленьку. — О чем он? — О пьяни. Открылись двери лифта. Кабина была очень уютной. Отделанная мягким темно-зеленым материалом с набивкой из павлинов. Множества павлинов. Даже на потолке красовались павлины. — Класс, — сказал я. — Перебор, — фыркнула Сара. Лифт остановился на пятом этаже, и мы вышли. Пол был застлан той же зеленой ворсовой материей с павлинами. Топча этих павлинов, мы подошли к номеру 530. Дверь в номер габаритами больше походила на ворота рыцарского замка. Джон стукнул в дверь металлическим молоточком в виде головы Бальзака. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, погромче. Мы молча ждали. Дверь медленно растворилась. Перед нами стоял мужчина, бледный как бумага. — Анри-Леон! — воскликнул Джон Пинчот. — Джон! — воскликнул Анри-Леон. И обратившись к нам, добавил: — Прошу! Мы вошли. Номер был огромный. И все в нем было гигантское. Громадные кресла, длиннющие столы. Широкие стены. Высокие потолки. Тем не менее запах в комнате был какой-то застоявшийся, и поэтому, несмотря на масштабы помещения, создавалось ощущение могильной тесноты. Нас представили друг другу. Бледный мужчина был Анри-Леон Сайрах, брат Жан-Поля Санраха, доставалы. Кроме него в комнате находился Джон-Люк Модар. Он молча и неподвижно стоял посреди комнаты. Закрадывалось подозрение, что он изображает гения. Был он невысокий, смуглый и выглядел так, будто только что неудачно побрился дешевой электробритвой. — А, — сказал, обращаясь ко мне, Анри-Леон, — вы дочку захватили! Я слыхал, вашу дочку зовут Рина? — Нет, — ответил я, — это Сара. Моя жена. — Там на столе выпивка. Много разных вин. И еда. Угощайтесь. А я пойду приведу Жан-Поля, — сказал Анри. С этими словами он вышел в соседнюю комнату. А Джон-Люк Модар прошествовал в дальний угол, расположился и уставился на нас. Мы подошли к столу. — Открой красненькое, — сказал я Пинчоту, — открой сразу побольше. Пинчот начал действовать открывалкой. Еда была разложена на серебряных блюдах. — Не ешь мяса, — предупредила меня Сара. — И пирожных. Слишком калорийно. Боги ниспослали мне Сару, чтобы жизнь моя продлилась лет на десять. Боги то и дело толкают меня на край пропасти, чтобы послать спасение в последнюю минуту. Чудные они, эти боги. Теперь вот заставляют меня писать сценарий. А мне не хочется. Конечно, если бы я взялся, то написал бы хорошую вещь. Не гениальную. Но хорошую. Я насчет литературных дел ушлый. Пинчот разлил вино. Мы подняли бокалы. — Французское, — опознал Пинчот. Сара почмокала от удовольствия. Пристроившись у стола, мы могли видеть, что делается в соседней комнате. Анри-Леон пытался оживить огромное тело, возлежавшее на громадной кровати. Тело не поддавалось. Я видел, как Анри-Леон, набрав полные пригоршни ледяных кубиков из вазы, принялся растирать ими щеки, лоб и грудь лежавшего. Тело оставалось неподвижным. Наконец оно приподнялось и застонало: «Что же ты делаешь, сукин сын? Ты же меня заморозишь!» — Жан-Поль, Жан-Поль, к тебе посетители! — Посетители? Какие к черту посетители! Нужны они мне, как собаке блохи! Пошел отсюда и дай им пинка под зад! На фиг их! К чертовой матери! — Жан-Поль, Жан-Поль, им назначено… Это Джон Пинчот и сценарист. — О черт, ну ладно… Сейчас я… Надо сначала поправиться… Подожди… Анри-Леон вышел к нам. — Сейчас выйдет. Ему пришлось пережить тяжелый удар. Он надеялся, что его бросает жена. А нынче утром — бац! каблограмма из Парижа: она передумала. Его чуть кондрашка не хватил. Просто в угол загнала беднягу. Мы не знали, что и сказать. Потом выкатился Жан-Поль. Белые брюки в широкую желтую полоску. Розовые носки. Туфель не было. Кудрявые каштановые волосы не нуждались в расческе. Он чесал грудь под рубашкой. Точнее, под футболкой, рубашка отсутствовала. В отличие от брата, он был очень крупный и весь розовый. Даже красный. Этот красный колер на его лице то линял почти до белизны, то разгорался с новой силой. Нас представили друг другу. — А, — повторял он при этом, — а, а. И вдруг встрепенулся: — Где Модар? Оглянулся и увидел Модара, укрывшегося в уголке. — Опять прячешься, да? Черт побери, хоть бы что-нибудь новенькое придумал. С этими словами он опять кинулся в спальню и захлопнул за собой дверь. Модар легонько кашлянул, а мы налили себе еще винца. Оно было отличным. Жизнь была хороша. В кругу этих людей удобно считаться писателем, художником или танцовщиком, можно позволять себе все что угодно — сидеть, стоять, дышать, пить вино и делать вид, что мир у тебя в кармане. Опять ввалился Жан-Поль. Мне показалось, что он обо что-то ударился — остановился, потер плечо, почесался и снова двинулся вперед. Дойдя до стола, он стал размеренно ходить вокруг него, восклицая: — Все мы тут с дыркой в жопе, правильно? Ну, у кого дырки нет, объявись! Джон Пинчот толкнул меня локтем в бок: — Гений, правда? А Жан-Поль все кружил по комнате и орал: — Все мы с дыркой в жопе, так? Вот здесь, посередке, так? Говно ведь отсюда вываливается, я правильно рассуждаю? По крайней мере, мы каждый раз ждем, что это произойдет. Что мы без говна? Нет нас! Сколько же мы за свою жизнь высираем, а? И все идет в землю! Реки и моря насыщаются нашим говном! Мы мерзкие грязные твари! Ненавижу! Каждый раз, вытирая задницу, я ненавижу человечество! Он остановился, взгляд его упал на Пинчота. — Тебе ведь денег надо, правильно? Пинчот улыбнулся. — Ладно, недоносок, найду я тебе денег, — сказал Жан-Поль. — Спасибо. Я вот как раз сказал Чинаски, что вы гений. — Заткнись! Жан-Поль обратил свой взор на меня. — Что мне у тебя нравится, так это умение взбудоражить. Тех, кто в этом нуждается. А им несть числа. Оставайся таким же святым идиотом, и в один прекрасный день услышишь звоночек из самого пекла. — Уже слышал. И не раз. — Ба! От кого же? — От старых подружек. — Ты меня разочаровал, — простонал он и опять заколесил вокруг стола, расчесывая пузо. Наконец, описав последний, самый большой круг, он вырулил в спальню, захлопнул за собой дверь и затих. — Мой брат, — сказал Анри-Леон, — неважно себя чувствует. У него неприятности. Я наполнил стаканы.