— Сука! — толкает он меня, и я врезаюсь боком в стол. Откидываю растрепавшееся волосы, смотрю в его лицо. Разгневанное. Злое. Пробирающее до дрожи. Чувствую, как подступает истерика. Снова. Больно. Знаю, что надавила на самое больное. Выбрала нужную точку и расковыряла в кровь. Знаю, что мне за это достанется. Хочу этого. Хочу всего, что он может мне дать. Собственно… Пара шагов. Губы в губы. Не поцелуй — насилие! Остро. В кровь. До волчьего воя. Так нужно. Так жадно. Ткань на брюках рвется от натиска его руки. По ногам проносится слабый поток воздуха. Тело горит от возбуждения. Его рука снова в волосах, тянет, разворачивает меня спиной, сдергивает майку и бросает голой грудью на стол. — Сука! — рычит он и пинком раздвигает ноги, и я хочу дернуться, но поздно, член словно удар плети входит одним слитным движением. Боже. Боже! — Еще! — как же хорошо, как же это растяжение влагалища его огромным членом мне было нужно. Он хочет наказать за свою боль, причинить ее мне, а я только от одного толчка готова кончить. Готова кричать от накатившего оргазма, что пронзает все мое существо. — Еще раз…! — впечатывает он мое лицо в стол и срывает остатки штанов, врывается все дальше, упирается членом в матку и рычит на ухо, второй рукой хлестко бьет по заднице. — Ослушаешься меня и поедешь в Америку. Будешь там со своим Хаусом тусоваться! Ты поняла меня. Ответь, Вася! Я уже не слышу, шум в голове от острого удовольствия становится гулом и с губ срывается стон, пока он продолжает таранить мое нутро. Вбивать меня в дубовый стол, пока по лицу стекают слезы счастья. Да, больно. Да, почти насухо. Да, рука на голове тянет волосы. Но, господи. Он во мне. Макар трахает меня все чаще, рвет душу словами о том, что не может быть со мной. Потому что я идиотка, потому что я не готова подумать об элементарной безопасности, а потом признается, что не может быть со мной, потому что сходит с ума. — Трахать тебя хочу все время. Вижу и стояк, — рычит он мне в ухо и бьет головой о стол, пытается унять острый голод, который снедает и меня. — Три дня не видел и ломка. Так нельзя, понимаешь, Малыш? Нельзя так жить. Нельзя разговаривать с серьезными людьми, а думать о том, как натянуть на кулак твою задницу. А ты, ты… — вбивается он все быстрее. — Только и ждешь, когда я тебя трахну, отказать не можешь. Готова раздвинуть ноги где угодно, готова ради меня на все. Он вытаскивает член, тянет за волосы на себя, поворачивает и толкает на стол спиной. А я реву, реву от боли и понимания — прав. Он чертовски прав. Нас несет. Видим друг друга, и колбасит похлеще, чем от наркотической ломки. Я знаю. Видела как-то наркомана на дежурстве. Он кидался и кричал: «Дайте дозу, всего одну дозу!». Вот и мы. На дозе. Подсели. Похоть давно захватила наш мозг, не давая вспомнить о реальном мире. Сходим с ума, пока вылизываем другу друга до оргазма. Кайфуем, пока курим кальян или смотрим «Гриффинов». Улетаем, трахая друг друга на краю балкона. Погибаем без секса. И можем погибнуть. Рука на его лице, ногти оставляют следы, хоть какие-то следы от меня, а ноги раздвигаются шире. — Последний раз, и я уйду, — шепчу сквозь слезы, елозя по столу на собственных слезах, и свободной рукой провожу по идеальному члену, ласкаю головку, сжимаю основание. — Последний оргазм и нас больше не станет. Он горько усмехается, оглядывает мою возбужденно вздымающуюся грудь. Гортанно рычит, кусает за сосок до острой боли и крика. Врывается в истекающее лоно одним броском. Забивает гол. Выстреливает пулей. Въезжает скоростным составом. И двигается. Двигается. Делает больно и двигается. Долго, грубо, настойчиво. Рука на шею и за волосы. А он во мне. Натягивает на себя. Порочно до пошлых смачных звуков. Сладко до ласки на покрасневшем соске. Важно до глубокого поцелуя в губы. — Последний раз и ты сваливаешь из моей жизни. — Последний раз и тебя больше не волнует моя безопасность. Говорим в глаза, сталкиваемся лбами, и я с восторгом слышу, с каким грязным чавканьем бросаются друг на друга наши тела. Как два айсберга. Как два танка. Как музыкальные доли доводят до безумия. Безумие и тот самообман, в который я погружаюсь, веря, что меня бьет конвульсии оргазма последний раз. Бред и тот самообман, с которым он шепчет «Последний, сука раз!» и кончает глубоко внутри меня, заливает обжигающей ртутью. Потом резко отталкивает и, пошатываясь, выходит из кабинета. И было бы смешно наблюдать, что он идет в спущенных штанах, если бы не было так больно от того, что он вообще уходит, уходит от меня и той одержимости, что толкает нас к краю бездны. Еле свела ноги и долго лежала на столе, наблюдая, как солнечные блики танцуют по потолку от стеклянной люстры со множеством фигурок. В лоне жжет, а сердце кажется уже обуглилось. Душу рвет на части, но я делаю усилие, напрягаю пресс и встаю. В голове звон от удара, в теле дрожь от испытанного невероятной силы оргазма. Но я не заплачу. Мы все решили. «Мы», слышишь, Макар. Чтобы ты не говорил. А «мы» есть! Не по отдельности, а вместе. И пусть теперь только в моем расколотом, как вон та пепельница, сердце. Спускаю ногу и вскрикиваю, чувствуя острую боль в стопе. Резко поднимаю ногу. Зашибись! Кровь и осколок размером с мизинец. — Ну что еще? — слышу ворчание любимого и тут же отворачиваюсь. Еще начнет меня жалеть. Не выдержу и разрыдаюсь. Чувствую напряженный взгляд на спине, покалывание кожи на заднице. И слышу приближение тяжелых, давящих на грудь шагов. Словно не по полу идет, а по осколкам сердца прохаживается. Как же хочется отмотать назад и ощутить все заново. Боль. Тесноту внутри тела, острое как стекло желание и экстаз, словно взрыв, отбросивший всю обиду и гнев. Разве можно обижаться на то, что он хочет защитить меня? — Чего ты опять натворила? — громыхает злой голос, как ток по нервам, и я вижу, как на стол ложатся мои вещи, сложенные в стопочку. Джинсы, майка, белье. Я часто бросала их в его квартире, клубе, где не попадя. Вернее, это он стягивал и не позволял мне одеться. Он потом все в химчистку отдавал. Заботливый, сука. И сейчас заботливо принес, чтобы сваливала побыстрее. — Ничего, — отвечаю и уже протягиваю руки к вещам, как Макар резко разворачивает меня к себе и на стол сажает. Как куклу. А в глаза не смотрит. Боится, наверное. Возможно, я единственное, за что он боится. Макар садится передо мной на корточки, и я наблюдаю, как джинса обтягивает его мускулистые ноги. Берет мою ногу в руку и осматривает порез. — Неуклюжая дура. Не могла просто уйти, надо сцену разыграть? Я даже задохнулась от такого обвинения. Здоровой ногой толкнул ничего не подозревающего Макара в твердую грудь, достала осколок сама и схватила вещи. Добежать до выхода из полутемного кабинета, конечно, не успела. Макар догнал, захлопнул перед носом двери и, подняв в воздух, вернул на прежнее место. Хотел заняться ногой, но вид моей влажной промежности отвлек его на добрых полминуты. Я чуть ноги раздвинула, пальцы вжала в столешницу, мечтая, фантазируя… Макар смотрел прямо туда как безумный. Челюсть сжимал. Ноздри раздувались как у быка на родео. А что я? Пусть мучается. Что мешает отказаться от своего образа жизни и просто быть со мной? Хочет ведь, по рукам, что собрали влагу, вижу — хочет. По пальцам, что проникают в тепло, заставляют издать рваный стон. — *бана в рот, — ругнулся он, откинул меня на стол и стал сам трусы, как ребенку натягивать. — Как ты меня достала. — Убей меня и дело с концом, — а что, это выход. Нет тела, нет чувств. Глава 8