Она наклонилась к нему, и Фрост, вблизи взглянув ей в лицо, подумал, что она очень красива. Его окутал нежный аромат духов. В душе вспыхнула зависть к брату, нашедшему такую женщину. – Что будет дальше? – спросила она. – Ну если Каттера выпустят из тюрьмы? – Я упрячу его обратно, – без колебаний ответил Фрост. – Хорошо, – спокойно произнесла она, уверенная в том, что он человек слова. – Это я и надеялась услышать. Глава 9 В зале суда инспектор сидел в последнем ряду. Сегодня утром он два часа давал показания, отвечая на вопросы адвоката Руди Каттера, затем его подверг перекрестному допросу Хун Ли, окружной прокурор Сан-Франциско. Он рассказал, как все было, в том числе и о том, как в то утро стоял на мосту Золотые ворота и боролся с искушением уничтожить часы. Он изложил все обнаруженные факты, однако эти факты ничего не значили для родственников, заполнивших зал и сидевших с каменными лицами. Для них он стал врагом. Он был тем, кто вернул чудовище к жизни. В зале было много и представителей СМИ. Газетчиков. Телевизионщиков. Радиокорреспондентов. Блогеров. Для них он был сгустком противоречий. Брат жертвы. Коп. Доносчик. Все эта история уже несколько дней занимала первые полосы, и им очень хотелось взять у него интервью. Истон гнал их прочь. Ему меньше всего нужна была публичность. Вслед за ним давала показания Иоланда Родес. Она засвидетельствовала, что ее брат, Ламар, подарил ей часы с забавной надписью на задней крышке. Когда прокурор показал ей часы, она мгновенно опознала их и подтвердила, что носила их задолго до того, как другие часы были найдены за потолком в доме Руди Каттера. – Это они. Мои часы. Я хотела бы их вернуть. Потом наступила очередь Джесс. Фрост не знал, что будет говорить Салседа. Это было главной загадкой, и все затаили дыхание. Он спрашивал себя, как она поступит. Солжет и спрячется за стеной молчания? Ведь она может сказать, что Фрост ошибся, что Иоланда врет и что найденные часы – это те самые, что принадлежали Мелани Валу. Мать Мелани, Камилль, наверняка поддержит ее. Однако вместо этого она сказала правду. Ее показания вызвали ропот неверия по всему залу. Она признала, что все подстроила. Часы никогда не принадлежали Мелани. Она подкинула их в дом Руди Каттера. Она лжесвидетельствовала на том суде. Пока она говорила, ее голос ни разу не дрогнул, а взгляд был устремлен на Фроста, сидевшего в последнем ряду. Закончив, она с прямой спиной и гордо поднятой головой вышла из зала, не обращая внимания на гневные крики и насмешки, которые выкрикивали ей вслед, пока судья стуком молотка не призвал всех к порядку. Заседание подходило к концу. Остались прения. И судебное решение. Окружной прокурор Хун Ли встал перед судьей Элвудом Элджином. Сорокалетний Ли был невысок и довольно строен. Его короткие черные волосы лежали плотной массой. На нем были очки в тонкой металлической оправе и дорогой коричневый костюм. – Ваша честь, я не собираюсь защищать лейтенанта Салседу, – обратился Ли к судье. – Она сфальсифицировала улику. Она солгала суду. Ее уже уволили с должности в полиции, и, уверяю вас, ей придется ответить по закону за свои действия. Часы, которые она подбросила в дом обвиняемого, больше не имеют доказательного веса в отношении мистера Каттера. Однако я настаиваю на том, что других улик, представленных суду, вполне достаточно для подтверждения обвинительного приговора. Проще говоря, члены жюри не нуждались в часах, чтобы вынести свое решение. Таким образом, махинации лейтенант Салседы – противозаконные и непростительные – не должны ставить под сомнение приговор, вынесенный в отношении мистера Каттера. Адвокат Каттера вскочил. Он побагровел от ярости. Но судья Элджин спокойным жестом велел ему сесть. – Не тратьте лишних слов, адвокат, – невозмутимо сказал он. – Я все понял. Фрост знал, что последует дальше. Все знали. Судья Элджин, юрист-эколог с крепкими связями в комитете Ненси Пелоси в Конгрессе, долгое время являлся членом демократического политического истеблишмента Сан-Франциско. Этому седобородому либералу было пятьдесят. Говорил он мягко, но действовал жестко и имел большую власть. Он двадцать лет сетовал на недостойные действия полиции в городе, и сейчас Хун Ли подал ему на тарелочке готовое дело о негодяе-полицейском, подрывающем систему правосудия. – Мистер Ли, вы понимаете, что делаете, когда добавляете крысиный яд в стейк? – спросил судья Элджин. – Ваша честь, я не совсем… – Вы получаете отравленный стейк, – продолжил судья, с нажимом произнося каждое слово. – И неважно, что это превосходный рибай[21]. Как только вы добавляете в него яд, у вас не остается иного выбора, как выбросить его. То же самое и здесь. Действия лейтенанта Салседы скомпрометировали расследование дела простив мистера Каттера. На фоне этого ваш аргумент о том, что достаточно других улик, слаб, потому что следствие держалось именно на этих часах, и мы оба об этом знаем. Даже если бы у вас имелись другие убедительные улики против мистера Каттера, действия полиции дезавуировали бы их. Нам обоим все это неприятно, однако у меня нет иного выбора, кроме как аннулировать обвинительный вердикт. Толпа взревела. Судья застучал молотком. – Ваша честь, мы просим вас освободить мистера Каттера под подписку о невыезде на тот срок, пока мы будем готовить новые обвинения против него, – взмолился Ли. Он хватался за юридическую соломинку. – Отказано. Если вы сможете собрать улики для нового уголовного дела, я изучу вопрос о залоге. – В таком случае, ваша честь, я хотел бы поднять вопрос об электронном контроле. Судья Элджин наклонился вперед. – Также отказано. Мистер Ли, вы, кажется, остаетесь при мысли, что у вас все еще есть какое-то уголовное дело против мистера Каттера. Так позвольте кое-что прояснить. Нет у вас такого дела. Перед вами не стоит задача собрать воедино старые улики, но без часов, подброшенных в дом мистера Каттера. Все это можно вышвырнуть в мусор. Если вы выдвинете обвинения на основании улик, собранных самой лейтенантом Салседой или под ее руководством, я буду вынужден отказать в иске, причем сделаю это так, что у вас не будет возможности дальше вести расследование. Действия лейтенанта отравило все расследование. – Ваша честь! – запротестовал прокурор. – Хватит. Мы закончили. Всем, кто касался этого дела, должно быть стыдно. Если вы считаете мистера Каттера виновным и хотите упрятать его обратно в Сан-Квентин, тогда вместе с полицией беритесь за дело. Начинайте сначала. Вот и все. Убийца Кейти оказался на свободе. Фрост обнаружил, что не может шевельнуться. Ему хотелось встать и немедленно выйти из зала, но тяжесть содеянного им пригвоздила его к месту. Он сидел в последнем ряду, возле прохода, и мимо него тек людской поток, устремляясь к двери из орехового дерева. Журналисты выкрикивали ему вопросы, и он их игнорировал. Родственники жертв проклинали его. Один мужчина, отец, плюнул ему на голову. Приставы попытались отгородить его, но ему было безразлично. Он, как и все эти люди, осуждал себя. Вскоре зал опустел. Руди, окруженный полицейским кордоном, уходил последним. Фрост допускал, что кто-то из родственников ждет Каттера за дверью с оружием в руке. Или с ножом. Внутренний голос подсказывал инспектору, что ничего плохого в самосуде не будет. Неважно, что сказал судья или что сделала Джесс. Каттер виновен. И ничто это не изменит. Фрост увидел, что Каттер остановился рядом с ним. Он посмотрел на него, и они замерли на мгновение, сцепившись взглядами, полицейский и убийца. Каттер к суду навел марафет: он тщательно побрился, расчесал светлые волосы. Костюм и галстук были отглажены. Прямо-таки Дэниел Крэйг[22], обходительный и сексуальный шпион, а не серийный убийца. Каттер что-то насвистывал, не очень громко, но так, чтобы услышал Истон. Мотив был знакомый. Полицейские подталкивали его к выходу, но он медлил. Неожиданно он низко наклонился к Фросту, чтобы никто не услышал его слова. Тот даже кожей ощутил его дыхание. – Тик-так, инспектор, – прошептал Каттер. И пошел прочь, продолжая насвистывать. Дверь за ним закрылась. В пустом зале воцарилась тишина. Фрост остался один. Несколько мгновений он вспоминал, что это за мотив, а когда вспомнил, то похолодел и стиснул кулаки. Руди издевался над ним, нагло показывая свою причастность к преступлениям. Это было признание, которое не понял бы и в которое не поверил бы ни один человека. Каттер насвистывал «Сан-Франциско», песню Скотта Маккензи. «Здесь ходят с цветами в волосах». Именно эта было предметом их с Кейти шуток – именно эта песня побудила его купить диадему с очаровательными цветами из стразов. Сейчас эта диадема была спрятана в гардеробной на верхнем этаже дома Фроста. Диадема была на Кейти, когда он нашел ее тело на Оушн-Бич, но об этом знал только один человек на свете. Если не считать убийцу. Глава 10 На Оушн-Бич волны накатывались на берег у ног Фроста с таким же ровным ритмом, как сердцебиение. Его уединение на пляже нарушали лишь редкие вечерние джоггеры. Ноябрьский ветер прогнал всех прочь. Почему-то в этом месте Кейти становилась ему чуть ближе. Он стоял у воды, и в сознании возникали и исчезали воспоминания о ее жизни. Вот они вдвоем, детьми, запускают воздушного змея в парке «Золотые Ворота». Вот Кейти исполняет на пианино сюиту из «Щелкунчика» на рождественском концерте в старших классах. Вот Кейти шутливо хмурится в объектив, изображая из себя Аль-Капоне, а он снимает ее на фоне Алькатраса. Хорошие были времена. В мерном рокоте волн Фрост расслышал голос Руди Каттера: «Тик-так». Убийца бросал ему вызов: ну-ка, попробуй, предотврати то, что будет дальше. Часы уже отсчитывают срок до следующего убийства. Теперь это дело стало для Фроста личным. Ведь Каттера освободили именно благодаря ему. Теперь его задача – засадить его обратно. Он обязан это сделать ради Кейти. Истон ощутил рядом чье-то присутствие и понял, что он не один. Повернув голову, он увидел в двадцати ярдах от себя чернокожую женщину. Она смотрела на него и даже робко помахала ему. В ее лице было что-то знакомое. Он откуда-то знал ее. Женщина сделала несколько неуверенных шагов в его сторону. Она была такого же роста, как он, и ужасно тощей, прямо кожа да кости. Черные волосы вились тугими колечками, густая челка закрывала широкие брови. Взгляд ее черных глаз был умным и напряженным, она словно с подозрением анализировала мир. На узком и длинном лице выделялся плоский нос, губы были сжаты в прямую, бесстрастную линию. Гладкость коричневой, как кофе, кожи нарушал красноватый шрам внизу шеи. Когда-то у нее было перерезано горло. – Инспектор Истон? – Да, это я. – Простите, что нарушаю ваше уединение. Меня зовут… Ей не понадобилось договаривать. Ее лицо пробудило его память. Они никогда не встречались, но он видел ее фотографию на суперобложке и по телевизору. Шрам был ее отличительной чертой. Она была писательницей и жертвой, выжившей после страшного преступления. – Иден Шей. Она удивилась, почему-то ее смутило то, что он знает, кто она такая. – Да, это я. – Я читал вашу книгу, мисс Шей.