Это была комната скорее девочки-подростка, чем взрослой женщины. Когда Нину убили, ей исполнился двадцать один год, но комната выглядела так, будто здесь живет школьница. Фрост увидел жизнь, которая строилась вокруг религии, семьи и друзей. Над двуспальной кроватью, аккуратно застланной красным в цветочек покрывалом, висело распятие. На стене – коллаж из фотографий Нины, ее родных братьев и двоюродных братьев и сестер. На канцелярской кнопке на шнурке висела оловянная звездочка с выгравированной надписью «Верь». Истон обратил внимание на выполненный чернилами прекрасный рисунок Гильды в больнице с новорожденной малышкой на руках. Рисунок был подписан: «Гильда и Нина». А ниже стояла дата: первое апреля, день рождения Нины. Значки со вставленными в них фотографиями были, как горошины, разбросаны на кровати, рядом с ними лежала корона с числом «21», выложенным стразами. Фрост вспомнил, что в день своего рождения в кофейне на Нине были эти значки и корона. Руди Каттер наверняка видел значки на футболке Нины. Они наверняка напомнили ему о том, что в тот год Рен тоже исполнилось бы двадцать один. Если бы его дочь была жива. Фрост брал значки по очереди. Всего их было пять. Один был сделан из той же фотографии, что висела на двери в комнату. На другом была свадебная фотография родителей. Еще два снимка были с путешествий на каникулах: Нина в купальнике у бассейна одной из гостиниц Лас-Вегаса, Нина с братьями у края Большого каньона. Последняя фотография была сделана здесь, в этой комнате. На заднем фоне Фрост видел стены, фотографии, чернильный рисунок и оловянную звезду. На переднем плане, прижавшись друг к другу щеками, стояли две девочки; они счастливо улыбались и сияли, как стоваттные лампочки. Две лучшие подруги. Нина Флорес и Табби Блейн. За девять лет Табби не сильно изменилась. Ее самоуверенный вид резко контрастировал с обликом Нины, с ее образом невинной маленькой девочки. «Смотри на меня, – как бы говорило ее лицо. – Вперед, если не трусишь». Дразнящий взгляд зеленых глаз был устремлен в камеру. Веснушки вокруг ее изящного носика собрались в созвездия. Фрост заметил золотистые отблески в ее рыжих волосах. Он достал телефон и крупным планом сфотографировал все значки, чтобы всегда можно было рассмотреть их в деталях. – Значит, ваш брат встречается с Табби Блейн, – проговорила Иден, подходя к нему. – Как насчет того, чтобы оставить эту подробность за кадром? – Сожалею, Фрост, не могу. Два убийства, давшие жизнь истории любви. Это идеальный эпизод для книги о настоящем преступлении. – Дуэйн и Табби просто встречаются. Я ничего не говорил об истории любви. – Разве? А ваше лицо говорит обратное. Между ними все серьезно? – Если хотите знать больше, говорите с ними. А не со мной. Она прищурилась. – Что-то вы раздражены. Что, ревнуете? Табби вам тоже нравится? Насколько я помню, она довольно мила. Фрост пропустил мимо ушей ее вопросы, потому что не хотел признавать, что она попала в точку. – Вы тогда брали интервью у Табби? – Брала. – Что она вам сказала? – Немного. Сомневаюсь, что я ей понравилась. – Надо же, какая неожиданность. Иден посмотрела на него с насмешливым удивлением. – Зачем вы так говорите? Я очень нравлюсь людям. Вот и миссис Флорес я нравлюсь. – Миссис Флорес замужем. Сколько у вас незамужних подруг? – Их количество близится к нулю, – призналась она. – А друзей мужского пола? – Не сосчитать. Ладно, я поняла вашу точку зрения. Губы Фроста раздвинулись в улыбке. Теперь тревожный вид был у Иден. Ей нравится анализировать других, но едва ли она приходит в восторг, размышлял Истон, когда анализирую ее. Он разложил значки на кровати, причем на прежние же места. Для Гильды они предмет поклонения, подумал Фрост, поэтому она и хранит их все эти годы. Однако если они и содержат в себе какую-то тайну, выяснить, в чем она заключается, ему так и не удалось. – Наверняка здесь есть ключ к загадке, но я его не вижу, – сказал Фрост, с раздражением оглядывая комнату. – Вы бывали здесь раньше. Что вы думаете? – Я просто писатель. – В ее голосе слышалось нетерпение. Надежды, которые она возлагала на Фроста, не оправдывались. – Вы писатель, который все подмечает. – Ну я вижу то же, что и вы. Сожалею. Если бы мне было известно больше, я бы, Фрост, обязательно вам рассказала. Иден тряхнула головой, повернулась и вышла из комнаты, Истон не смог оторвать взгляд от ее длинных ног. Неожиданно ему в голову пришла странная мысль: он все больше и больше времени проводит с Иден, однако это не меняет его решения. Он все равно не доверяет ей. Глава 21 – Еще налить? – спросил бармен. Руди держал в руке низкий широкий стакан. Некоторое время он смотрел на таявший на дне лед, а потом прокрутил стакан. – Обязательно. Почему бы нет? – То же самое? – Ага. Джин с тоником. – Сию минуту. Молодой бармен сделал ловкое движение, и пустой стакан исчез. Он был маленьким азиатом с женственными чертами лица и черными волосами, с помощью геля собранными в птичье гнездо. Может, он был трансгендером, может, нет. Руди слишком долго отсутствовал в Сан-Франциско, чтобы сказать наверняка. В этом полупустом подвальном суши-ресторане в Джапантауне было темно почти как ночью. В свете бра, висевших над батареей бутылок, зеркальное стекло отливало красным. Руди сидел в дальнем конце стойки, подальше от лестницы, ведущей на улицу. На нем была мягкая фетровая шляпа с двумя желтыми плетеными лентами по краю, темные очки с маленькими, с почтовую марку, квадратными стеклами. Появляться в солнцезащитных очках в темном баре не считалось чем-то необычным. Напротив, это было круто. Перед сегодняшним вечером он побрился, а подходящую к образу одежду нашел в магазине секонд-хенда. Серую водолазку. Кожаную куртку. Черные джинсы и ботинки. – Прошу, – сказал бармен, ставя перед ним джин-тоник. – Желаешь суши? – Как насчет роллов «Вулкан»? – спросил Руди. Парень – если это был парень – усмехнулся бледными губами. – Без проблем. Руди сделал глоток и почувствовал, как холодный джин остудил внутренности. У него для таких вечеров был свой ритуал, и джин являлся его частью. Он дышал медленно, и каждый его долгий вдох наполнял легкие воздухом. Поднял вверх правую руку и медленно поворачивал ее то туда, то сюда, то ладонью к себе, то ладонью от себя, восхищаясь четкостью движения, как произведением искусства. Сгибал и разгибал верхние фаланги пальцев, гибкие и подвижные. До сегодняшнего вечера он не раз задавался вопросом, будет ли он нервничать после такого длинного перерыва. Но нет, не нервничает. Он машина. Руди посмотрел на часы. Уже середина вечера, время течет быстрее, чем ему хочется. Он оглядел посетителей, которые постепенно пьянели и становились громогласнее. Большинству до двадцати, но возраст не имеет значения. Всегда найдется кто-то с тягой к мужчине постарше, который к тому же и выглядит так, будто он при деньгах. Его взгляд скользил от лица к лицу, останавливаясь на женщинах. Некоторые отвечали на его взгляд, некоторые нет. Бармен прямо перед Руди оперся локтями о стойку. В отсутствие наплыва посетителей ему стало скучно. Каттер подумал, что у него накрашены губы, а волосы на руках выщипаны. Бармен, прищурившись, разглядывал посетителя. – Я тебя знаю? – спросил он. – Понятия не имею, – ответил Руди, не снимая очки или шляпу. – Так знаешь? – Лицо знакомое, но ты не из завсегдатаев. – Наверное, внешность у меня такая, – сказал Руди. – Ты не против, если я задам вопрос? – Вперед. – Ты парень или девушка? Судя по выражению на лице, бармен не обиделся. – По обстоятельствам. У тебя к чему склонность? – К девушкам. – Я могу сойти, если тебе не помешают лишние части тела. – Пас, – сказал Руди. – Извини. – Все в порядке, тебе же хуже. – Бармен взял тряпку и принялся тереть стойку. Каттер сделал еще глоток джина с тоником. Эта порция была крепкой. Он снова оглядел зал и решил, что пора действовать, иначе его план рухнет. – Между прочим, я заливаю печаль, – обратился он к бармену. – Да? А что так?