Он подошел к двери с единственным словом на табличке: КУРАТОР Из-под таблички торчала визитка Игараси. Ива-та замер; перед его глазами пронеслась череда снимков: дети Канесиро на металлических столах в морге, известковой белизны ноги старой вдовы, черное солнце на стене в спальне. Он будто поймал радиоволну. И ее источник находится здесь. Ивата постучал, затем повернул ручку. Дверь не поддалась. Он услышал тяжелые шаги. Дверь открылась, на пороге стоял высокий человек: — Кто вы? Ивата показал свой значок, наблюдая за мимикой Игараси. Удивление, возможно смешанное с любопытством, но страха Ивата не заметил. У мужчины были широко расставленные глаза и вытянутый нос, но лицо в целом симпатичное. Над средней длины волосами, похоже, совсем недавно потрудился парикмахер. Густые ресницы придавали его лицу мягкое выражение, которому Ивата не доверял. В воздухе чувствовался слабый аромат одеколона. Кажется, с нотками лимона. Изысканный. Пряный. Дорогой. — Профессор Ёхеи Игараси? Мужчина приветливо улыбнулся: — Да, это я. — Я могу войти? Игараси отступил в сторону и жестом пригласил Ивату в гостевую зону с диванами. Кабинет был просторный, светлый, со стенами, от пола до потолка заставленными книгами. Из огромного окна открывался вид на парк Уэ но. На дизайнерском белом столе лежали ровные стопки бумаг, испано-японский словарь и стояла фотография самого Игараси где-то в джунглях. Под столом Ивата заметил небольшой распахнутый чемодан с аккуратно сложенной одеждой и пластиковыми папками. — Кабинет что надо, — сказал Ивата. — Не то что мой скромный стол в управлении. Игараси рассмеялся и снова никак не отреагировал на слово «управление». — Я бы предложил вам чаю, но, к сожалению, я спешу. Извините, — и он указал глазами на чемодан. — Я понимаю и не отниму у вас много времени. — Конечно, я буду рад помочь. Инспектор, мы раньше не встречались? — Возможно, в Университете Киото. Я недавно навещал там старого друга. Игараси улыбнулся: — Конечно! Вы прогуливались с Дэвидом. — Кстати, я вас тоже видел. Вы боксировали. Под этим строгим пиджаком у вас неплохая левая. Игараси отмахнулся от комплимента: — Она куда слабее правой. Ивата достал блокнот, хотя не собирался пока ничего записывать. Игараси внимательно посмотрел на блокнот. — Значит, вы не левша? — Нет. — Игараси засмеялся. — Я думал, это сразу видно. Ивата тоже засмеялся, но заметил, как у профессора напряглись мышцы лица. Неопытный глаз не распознал бы, что под английским костюмом скрывается тело боксера. — Совсем не видно. — Вы слишком любезны. А вы тоже боксируете, инспектор? — Не приходилось со времен академии. — А это откуда? — Игараси указал на сбитые костяшки пальцев Иваты. — Работа. Оба улыбнулись. С улицы доносилась птичья трель. — Профессор, у меня лишь несколько вопросов, я вас не задержу. — Простите, я опять болтаю. Что вас интересует? — Копал, — кратко сказал Ивата. Он изучающе смотрел в глаза Игараси. Большие глаза умного, образованного человека. Но пока Ива-та распознал в них только любопытство, никакой лжи. — Копал? — Именно, профессор. Меня интересует это вещество, и по этому поводу мне рекомендовали вас. — Я изредка жег его здесь, чтобы придать выставке более аутентичную атмосферу. Не думаю, что посетители обращали внимание — разве что удивлялись, что за странный запах. — Скажу прямо, профессор. Я расследую серийные убийства, и на месте преступления очевидно жгли эту смолу. Игараси напрягся. Ивата продолжал: — У жертв вырезали сердца. На телах обнаружили индюшачью кровь. Раны нанесены необычайно острым лезвием. Я хотел попросить вас рассказать немного об использовании копала. Игараси отвернулся к окну; казалось, ему вдруг стало нехорошо. Глаза потемнели. Он оскалился. — Профессор, все в порядке? Игараси оправился и кивнул: — Да, все в порядке, простите. У меня небольшие проблемы с пищеварением. Значит, копал? В мексиканских и доколумбовых культурах его в основном употребляли как эффективный очиститель. А также в медицинских целях и чтобы подготовить дар для жертвоприношения. — Для жертвоприношения? — Ну, то, что вы описали, выглядит как ритуальное убийство. Индюшачья кровь, сердца, смола — все это элементы человеческих жертвоприношений в культурах Южной Америки. — Зачем их совершают? — В наше время? Не представляю. В историческом контексте такие жертвоприношения были широко распространены. Если говорить в целом, древние люди считали, что отдают кровью долг богам, дабы избежать чумы и природных бедствий. В жертву приносили в основном животных, но лилась и человеческая кровь. — Что-то вроде искупления? — Можно и так сказать. Ацтекская легенда о Пяти Солнцах гласит, что ради выживания человечества боги принесли себя в жертву. В каком-то смысле жизнь могла продолжаться, лишь подпитываясь от мертвых. Среди мезоамериканских племен бытовало верование, что существование Вселенной поддерживается благодаря непрерывному жертвоприношению. Все сущее на Земле есть тонакайотль — нечто вроде ее «духовно-плотской оболочки». Почва, урожай, луна, звезды и все люди — все это произошло благодаря жертвенности богов. Само человечество есть мачехуалли — те, кто заслужил право вернуться к жизни путем искупления. — И живут, чтобы отдать этот долг? — Если упрощенно — да. Этот ритуал служил метафорой общечеловеческой жертвы. А сам приносимый в жертву считался «выполнившим долг». — А если долг не будет отдан? — Тогда солнце почернеет, и вселенная прекратит существование. Но я не уверен, что все это напрямую связано с вашим расследованием, инспектор. — Что интересно… — Ивата достал из сумки фотографии с изображением символа черного солнца. — Возможно, все-таки связано. Игараси прищурился. — Хм, черное солнце. Или это затмение? — Автор рисунков — сам убийца. — Очень странно. — Игараси взглянул на часы. — Что ж, инспектор, боюсь, я должен поспешить, чтобы успеть на рейс. — Разумеется. Экзотическое путешествие? — Я лечу в Пекин, на переговоры. Всего на несколько дней. Предлагаю встретиться снова и обсудить все подробнее. — Благодарю. Вас подвезти в аэропорт? — Я уже вызвал такси. — Я провожу вас.