Но Ивата знал, что она выберет. В восемнадцать лет она отказалась от стипендии Лондонской школы экономики, предпочтя карьеру модели в Токио. Она добилась славы и богатства. А еще — одиночества и барбитуратов. И в результате — убита в собственной квартире. Борясь с болью и усталостью, Ивата принял еще одну таблетку, запив ее водой из-под крана. Потом он прошел в комнату Дженнифер. Не такая большая, с сиреневыми стенами — либо это любимый цвет девочки, либо протест против ослепительной яркости комнаты младшей сестры. На стене — один-единственный постер с группой «Бон Айвер»[24]. В углу сиротливо лежала мягкая игрушка — собака почти в натуральную величину, в полиэтиленовом пакете, видимо после химчистки. Он представил, как Дженнифер лежит в обнимку с собакой, поверяя ей свои печали и тайны, а та отвечает ей стеклянным взглядом и неизменной улыбкой. Ивата присел на кровать Дженнифер и достал расписание парома. Он вычислил, что девочкам приходилось вставать в полшестого утра, чтобы с парома успеть на школьный автобус. Он уже выяснил, что отец регулярно выплачивал суммы на содержание дочерей. Зарплата миссис Фонг в авиакомпании была мизерная, и за вычетом школьных расходов и квартплаты жизнь семьи была бы суровой на протяжении долгих лет. Ивата начал обыск: посмотрел в ящиках стола, под кроватью, между аккуратно сложенными вещами. Под матрасом обнаружился лишь чек на недорогое летнее платье. Он заглянул под мягкие накладки наушников, но нашел лишь проводки. Пролистал книги — там были лишь страницы. Провел рукой за зеркалом, но нащупал лишь стекло. Наконец он выдвинул ящик с нижним бельем, и вот там-то, под свернутыми носками, он нашел дневники. Записи были сделаны на английском, и в них отсутствовали даты. В течение двух часов Ивата погружался в надежды и страхи покойной. Пытался понять, к кому она испытывала страстное влечение, а кого ненавидела. В детстве все вокруг говорили, какая она хорошенькая. Но она росла, становилась крупнее, и комплименты стали адресовать уже Мине. Дженнифер постоянно переживала из-за своей фигуры. Она была выше всех своих подруг, крупная, с большой грудью. Когда она перестала влезать в прежнюю одежду, то решила, что она толстуха. Ее отношения с подругами можно назвать сложными. Порой она исписывала страницы признаниями в любви к ним и уповала на то, что они сохранят дружбу на всю жизнь. Но чаще она рассматривала их как неизбежный придаток жизни и не выражала к ним особой привязанности. И несмотря на частые ссоры, была очень близка с сестрой и матерью. Когда ее подруги начали встречаться с мальчиками, всякий раз при виде симпатичного парня она терялась, считая себя уродиной. Однажды в старшем классе на школьной экскурсии английский мальчик по имени Нил заговорил с ней. Он все твердил, какая она красивая. Он был щуплым и ниже ее, носил брекеты и выглядел ужасно жалким. Но он был первым, кто проявил к ней интерес. Так что, сама не зная почему, она согласилась встретиться с ним. На следующий день они три часа бесцельно шатались по городу, и в конце концов он привел ее на пляж. По небу носились тучи, а вдалеке начинался настоящий шторм. Они сидели на влажном песке и потихоньку тянули банку колы на двоих. Оба молчали. А когда допили, Нил ее поцеловал. Как только она почувствовала металлический привкус его слюны, она поняла, что совсем этого не хочет. По дороге домой Дженнифер вдруг расплакалась. Когда она рассказала обо всем подругам, они так раскудахтались, что волей-неволей она почувствовала, будто ее жизнь все-таки может представлять интерес. Ей казалось, что очень скоро с ней произойдет нечто важное. Она перестала носить очки и начала принимать противозачаточные таблетки. С того дня они с Нилом не разговаривали, хотя позднее, по всей видимости, между ними завязалась крепкая дружба. Учителя любили Дженнифер, возможно, потому, что, в отличие от Мины, она не была склонна к истерикам. Пусть, в отличие от младшей сестры, она и не демонстрировала такой потенциал знаний, но была доброжелательной и вежливой. Судя по дневнику, она испытывала явную привязанность лишь к одному человеку — своему отцу-японцу, по имени Сёэй Накасино. Мина с отцом часто дразнили Дженнифер. Они называли ее «маленьким слоненком», шагали по гостиной, словно трубя в хоботы и нарочно опрокидывая вещи. Это была одна из немногих игр, в которых участвовал отец. Дженнифер давала волю слезам лишь ночью. Когда он возил девочек на пляж, то ждал их на берегу подальше от воды, облаченный в костюм-тройку и лишь слегка ослабив галстук. Единственным отступлением от дресс-кода была бейсболка, прикрывавшая от солнца наметившуюся лысину. Дженнифер часто звала отца поплескаться с ними, но он делал вид, что не слышит, закрывшись газетой. Ивата дошел до записей, сделанных уже в ранней юности. Позвонил папа. Он приедет на два дня и просит меня забронировать столик на троих, «как обычно». Как обычно — это у нас означает «раз в году». Я предложила заплатить за ужин, но он только рассмеялся. Вообще, мне уже не хочется стараться. Наши ужины обычно проходят так: пару раз дата переносится, а когда мы наконец встречаемся, он слушает вполуха и все время смотрит на часы. Он никогда не смотрит мне в глаза. Как только у меня начала расти грудь, он перестал на меня смотреть. Может, он считает, что я уже взрослая и его отцовский долг выполнен? Накасино умер, не дожив две недели до 52 лет. Классический инфаркт, случившийся в лондонском офисе международного производителя подгузников. Дочери и мать Фонг ездили на похороны, где их тотально игнорировала вторая семья Накасино. В дневнике Дженнифер записи об этом коротки и печальны. Девушка не представляет себе, как она проживет целый год до университета. И ждет, чтобы в ее жизни появился «кто-то». Судя по тому, как обрываются записи, это произошло. Между страницами сохранились билеты в кино и засушенный цветок китайской розы. А внизу незатейливая фраза: Я никогда не встречала такого, как он. Ни рассказа, ни объяснений, ни излияний первой любви. Лишь утверждение. Ивата перечитал сначала, но не нашел ни единого упоминания о неизвестном. Взглянув на часы, он положил дневники на место и стал разглядывать фотографии вокруг зеркала. На большинстве были засняты Мэри и Мина, обе в эффектных позах. Дженнифер была лишь на одной: она сидела на берегу, прикрывая глаза от лучей закатного солнца. Ее волосы были влажными от воды; теплый оранжевый свет четко очерчивал ее бицепсы. Ивата уже знал, что Дженнифер отлично плавала. Сохранились благодарственные письма от службы береговой охраны за ее работу волонтером-спасателем. Обожаю океан. Это единственное, чего мне будет не хватать в будущем году. Будущий год наступил и промчался. Ивата сел за письменный стол девушки и открыл ее альбом по случаю окончания школы. Он смотрел на имена и лица, гадая, кто мог хорошо знать Дженнифер, кто ее ненавидел, а кто был тайно влюблен. Сопоставляя фотографии с информацией из дневника, Ивата взял на заметку всего три имени: Келли Хо Сьюзан Чун Нил Маркам. Захлопнув альбом, Ивата провел пальцем по рельефным золотым буквам: МЕЖДУНАРОДНАЯ ШКОЛА НОРТ-ПОЙНТА Глава 19 А есть ли «он» В такси Ивата подключил роуминг и открыл веб-сайт школы. Международная школа Норт-Пойнта готовилась отметить свое тридцатилетие. Студенческий коллектив школы насчитывал полторы тысячи человек, причем на одного преподавателя здесь приходилось всего девять студентов. Ежегодный взнос за обучение в школе составлял 15 с половиной тысяч долларов, для учеников старших классов — 24 тысячи. Директорствовал в школе швейцарец с докторской степенью по экономике и впечатляющим опытом менеджмента в области образовании в Европе, США и Азии. Улица, ведущая к школе, была засажена эвкалиптами. Персональные водители учеников толпились под зонтиками и ржали. Завидев «свое» чадо, они быстро гасили бычки и надевали на лица положенные улыбки. Ивата попросил водителя остановиться в самом начале улицы и наблюдал, как из ворот тянулись последние ученики — ни дерзких стрижек, ни пирсинга, ни поцелуев взасос. Ивата прикрыл глаза, и ему снова привиделось здание с высокими окнами в центре пустынного поля. — Должно быть, ты очень устал, Косуке. Почувствовав приступ тошноты, он отбросил тягостное воспоминание. Расплатившись с водителем, он поднялся по лестнице и показал свой значок охраннику. В опустевших коридорах школы слегка попахивало потными ногами и линолеумом. Пафосное заведение было полной противоположностью приюту Сакудза, но запах здесь стоял очень знакомый. Ива-та изучил поэтажный план и поднялся на лифте на верхний этаж. В конце коридора он постучал в дверь с табличкой: Д-р Гийом Росетти Дверь отворил пухлый, лысеющий мужчина в очках без оправы. Из нагрудного кармана его песочного цвета костюма выглядывал уголок красного шелкового платка, а на пальце поблескивало обручальное кольцо. Его нос обступили веснушки, а на лице читалось любопытство. Ивата снова предъявил свой значок. — Доктор Росетти? Я инспектор Ивата, Главное управление полиции Токио. Прошу вас уделить мне буквально одну минуту. — Конечно. Проходите. Окно от пола до потолка словно служило обрамлением для холста с видом Гонконга на фоне нефритовых вод залива. Ивата опустился в роскошное кожаное кресло у стола с покрытием из муранского стекла. — Вижу, вы проделали долгий путь. Полагаю, не ради того, чтобы расспросить о процедуре приема? Он хихикнул с неприятным кряхтением. — Я пришел поговорить о ваших бывших ученицах, Мине и Дженнифер Фонг. — Да, конечно. — Улыбка Росетти померкла. — Мы с большим огорчением узнали о произошедшем. Прискорбный случай. Вы его расследуете? Ивата уклончиво кивнул. — Доктор Росетти, вам известно, были ли у Дженнифер интимные отношения с кем-либо во время учебы? — У Дженнифер?! Нет, я ни о чем таком не слышал. Росетти деликатно пощипывал подбородок — словно осторожно снимал с куста миниатюрный плод. — Можете сказать о ней что-то особенное? — Честно говоря, инспектор… — Ивата.