Она ждала, что ты поцелуешь ее? Где ты прятал нож? Она закрыла глаза? Да, закрыла глаза в ожидании поцелуя. Ты спустил лямки с ее плеч. И она покорно легла. А ты, целуя, вонзил в нее нож. Вонзил в самое нутро. Одним ударом ты перерезал артерии и вены. И просунул руку в зияющую рану. Не успела она понять, что это был не поцелуй, как ты добрался до ее сердца. Ты почувствовал его в руке, словно схватил зверька в норке. И рывком вытащил на свет. Ты поднял сердце, глядя, как ее орошает собственная кровь. Она все видела? Видела, как бьется ее собственное сердце, маленькое и беззащитное? Она успела осознать, что ты — не человеческое существо? И, выбросив тело за борт, ты наблюдал, как оно тонет? Ивата наклонился через борт. Его рвало. Придя в себя, он оперся спиной на мачту. Ветер переменился, и на Ивату упала неровная тень. Он поднял глаза вверх и увидел сквозь парус очертания солнца. На самом верху. Очень странно. С огромным трудом он начал взбираться по кормовой мачте. Ноги и руки у него подрагивали. Он несколько раз останавливался, держась за перекладины, чтобы отдышаться. На 10-метровой высоте он увидел, что искал. На уровне его лица, на расстоянии вытянутой руки находился разрыв в парусине. — Что за… Порыв ветра словно заткнул ему рот. Ивата потянулся на сколько смог и дотронулся до рваных краев. Потянулся еще на сантиметр. Еще на один. Ветер усилился. Ивата потерял равновесие. И ослабил хватку. Безнадежно пытаясь за что-нибудь уцепиться, он полетел вниз, крепко сжимая в кулаке кусок парусины. Падение было серьезным, он даже на некоторое время потерял сознание, но его спасло то, что он ухватился за рвущийся парус. Тяжело дыша, он кое-как поднялся на ноги и взглянул вверх. Залитое предзакатными лучами и трепещущее на ветру, на парусе красовалось большое черное солнце. А за ним, вдалеке, начинался шторм. * * * Было десять вечера. Ивата набросил на плечи одеяло. Рядом, на журнальном столике, стояла недоеденная картонка с лапшой. Снаружи бушевала стихия. Делать нечего, идти тем более некуда, и он еще раз просмотрел запись с камеры видеонаблюдения. Тот момент, когда Акаси разговаривал с Миной Фонг, стоя одной ногой в лифте. Это заняло меньше тридцати секунд. Ивата промотал на начало. И еще раз. Он смотрел и смотрел беззвучные кадры, потягивая холодный миндальный чай. Что здесь не так, Акаси? Ивата поднялся на ноги, не снимая одеяла, принял антигистаминное, запивая виски из бара. Внутри все обожгло, но ему стало легче. Вдруг зажужжал мобильный на журнальном столике. Пришла ответная СМС от «Коко ла Круа». Наш гонконгский фанат, ты не будешь разочарован! Место встречи — самое лучшее заведение Догендзака. Увидимся на танцполе! Ищи цилиндр! Твой КЛК. Ивата поднял тост. «За новых друзей!» Он выпил с закрытыми глазами. Тепло распространялось по телу подобно стремительному полету птицы. Море снаружи билось в истерике. Лишь редкие городские огни мелькали во мраке. Ивата, как думаешь, может, просто одни из них хорошие, а другие — плохие? * * * Ивате снилось, что он идет по пристани, весь во власти смертельного страха. Пристань тянется на километры в спокойном сером море. «Полуночная Вив» кажется совсем крохотной. На палубе спиной к Ивате стоит темнокожий незнакомец, шатаясь на ветру, словно вдрызг пьяный. Шея у него очень тонкая — прямо тростинка. А живот неправдоподобно огромен. И кажется, он задыхается. Старик-рыбак кричит Ивате: — Не поднимайтесь на борт, инспектор! — Мне нужно поговорить с этим человеком. Старик переводит на него свои водянистые глаза: — Он не человек. — Что вы несете? — Это Нго-гвай. Голодный призрак. — Рыбак замотал головой. — Сейчас же уходите. До того, как он увидит вас. — Я не могу. Я знаю, кто он. Ивата начинает подниматься по трапу, вынимая пистолет. Темная фигура медленно поворачивается. Глава 24 Метафора что надо