— Здесь, возле прямоугольного треугольника, записана формула — это явно теорема Пифагора! — воодушевленно вещал Кирюша. — Тогда в этой записи должны быть три значка одинаковых, означающих двойку! Вот эта загогулина ее и обозначает! — А если они используют для обозначения возведения в квадрат не двойку, а какой-то специальный значок? — остудил его Влекомов. — Как, например, мы стали бы обозначать эту операцию буквой «к» или еще что-то придумали. Кирилл приуныл, но внезапно оживился: — Ты помнишь, когда-то давно был запущен американский аппарат, вроде «Вояджер» назывался, тоже для установления связи с иными цивилизациями? Я читал, он пределы нашей Солнечной системы уже покинул. И на нем тоже были изображены подобные фигуры: теорема Пифагора и число пи! — Помню, — подтвердил Влекомов. — То был чисто рекламный трюк: вероятность попадания такого аппарата в пределы какой-то цивилизации и обнаружения ею меньше, чем попадания сброшенного со спутника рубля в карман определенного Ивана Ивановича Иванова. Но действительно, подобные символы сочли понятными для любой относительно развитой цивилизации. Поэтому и вероятность попадания на Землю запущенного наугад аппарата даже из пределов нашей Солнечной системы ничтожна. Вот и появление этого аппарата на моем участке вызывает определенные сомнения. Папа и сыночек смотрели друг на друга с подозрением: нет ли подвоха? — Тебя кто-то разыграл! — сказал Кирилл. — Ага! Представляешь, каких трудов и денег стоит такой розыгрыш? — усмехнулся Влекомов. — Бюджета Петербурга не хватит! — Ну уж! — усомнился Кирилл. — Хотя и миллионеров, желающих пошутить, среди твоих знакомых вроде нет. — Увы! — признал Влекомов. — Дураков тоже маловато. Они еще раз посмотрели друг на друга, и каждый прочитал в глазах другого такое же желание, какое испытывал сам. Кирилл побежал за бутылкой. 3 — Что же у вас случилось этакое экстраординарное, Мэт? — поинтересовался директор НАСА Стив Олдридж, улыбнувшись. — Неужто русские внезапно стартовали к Марсу? — О таком событии, сэр, вам доложили бы как минимум за год. И не я, — почтительно склонил голову Мэтью Фэдич, давая понять, что осознал директорский намек на степень важности событий, по поводу которых его допустимо экстренно беспокоить. — Так что же? — Стив похлопал по карману пиджака, где лежала его любимая данхилловская трубка, и с сожалением вздохнул: курить в офисах НАСА запретил его предшественник, и Стив не смел нарушить волюнтаристский приказ, ставший благопристойной традицией. — Русская телекомпания НТВ вчера вечером, по московскому времени, показала сюжет о находке в пригороде Санкт-Петербурга метеорита или искусственного космического аппарата с некими знаками на поверхности, соответствующими теореме Пифагора и значению числа пи. Показаны фотографии объекта и сообщены следующие его данные: вес около сорока фунтов, длина один фут восемь дюймов. — Фэдич примолк, наблюдая за реакцией Стива. Олдридж заметно напрягся. — Некоторые комментаторы считают, это может быть розыгрыш, нечто вроде следов йети на Бродвее, но… — Что «но»? — рявкнул неожиданно Стив. — Я подумал, вам могут доложить об этом событии как весьма сомнительном. — Мэтью встретил раздраженный взгляд Стива твердым взглядом светло-голубых глаз и встал. Вообще-то обычно он предпочитал в присутствии шефа сидеть, чтобы не быть при случае уволенным. Дело в том, что рост Стива Олдриджа едва достигал метра семидесяти, а рост Фэдича был, увы, два метра один сантиметр. «Он работает у нас третий год, — подумал Стив, — но это не значит, что он может соваться куда не следует!» А вслух произнес: — Вы считаете его несомненным фактом, не так ли? У вас имеются копии изображений со стенок этого аппарата? — Вот они, сэр! — Фэдич достал из папки несколько листков. — Садитесь, Мэт, не торчите посреди кабинета, как флагшток без знамени! — буркнул Стив, впиваясь взглядом в снимки. — Неужели я настолько похудел? — спросил Мэт. Олдридж его не слышал. — Мое время истекло? — уточнил Фэдич. — Садитесь! Я скажу, когда ваше время истечет, — пообещал Стив. — Абракадабра какая-то! Кто станет запускать в космос подобные штучки с наружными изображениями? Они же не на год полета рассчитаны. Микрометеориты и космическое излучение сотрут с поверхности изображения за время полета! — Вы исключаете, что аппарат запускался целенаправленно? — спросил Фэдич. Стив снова пристально посмотрел на него: — Что еще есть у вас по этому делу? Кто давал комментарии в передаче? — В передаче участвовал эксперт Академии наук России. Он оценил вероятность космического происхождения объекта фифти-фифти. И… — Мэт замялся. — Что «и»? — хмыкнул Стив. — И еще дело в том, что фамилия пенсионера, который нашел этот объект, Влекомов! — Флекомофф? — повторил Стив. — Не знаю такого русского. Он работал в русской космонавтике? В ракетостроении? Что о нем известно? — Он работал в оборонной промышленности, в электронной технике. Кандидат наук, доктор по нашей классификации. Чувством юмора обладает, но не может быть инициатором подобной мистификации. — Превосходно! Уверен, ваше досье на этого Фле-комоффа подробнее, чем у ФБР! — оторвал взгляд от снимков Стив. — Вам даже известно, насколько развито чувство юмора у какого-то русского пенсионера! Откуда? — Девичья фамилия моей жены Влекомова. Это ее дядя! — не отводя глаз, ответил Фэдич. Они с Олдриджем долго смотрели в глаза друг другу. Но за бутылкой никто не побежал. В конце 1982 года, готовясь к выпускному экзамену в Колумбийском университете по избранной специальности «история восточных славян», Мэтью Фэдич, сын хорвата и ирландки, двухметровый центровой университетской футбольной команды, приехал в порядке обмена студенческими группами в Ленинградский университет для прослушивания небольшого курса лекций и сбора материалов для магистерской диссертации. Основными рабочими пунктами его пребывания были университет, публичная библиотека и БАНя — Библиотека Академии наук. Основным и единственным пунктом приобретения привычных продовольственных благ — магазин «Березка» в начале Невского проспекта. Взяв пару банок кока-колы, Мэтью подошел к кассе и остолбенел. Как известно, столбняк могут вызвать либо бешеные собаки, либо красивые женщины. Мэтью повезло — на его долю выпал второй вариант. Причем осуществило его миниатюрное существо с прекрасными синими глазками и очаровательной девичьей улыбкой. Когда способность соображать частично вернулась к Мэту, он осознал, что на профессиональную улыбку девушки-кассира отвечает идиотской улыбкой загипнотизированного влюбленного тинэйджера. С этой улыбкой он вышел на Невский, поплелся в Александровский сад и там наконец придумал, что еще ему надо купить в «Березке». Уступчивость, если не сказать прилипчивость, русских девиц, в частности студенток университета, за недолгое время пребывания в Ленинграде была ему уже хорошо известна. Но то девицы, а это — небесное создание! А с небесным созданием он встретился впервые. Если оно и кокетничало, то самую малость и притом очень мило. Посмотрело на вернувшегося Мэтью внимательно и согласилось встретиться. Оксана — так именовали создание — пристроена была в «Березку» старшей сестрой, которую туда по протекции пристроила мама, которая при рождении передала младшей дочке по наследству, как фамильную драгоценность, свои неотразимые глаза, в которые в свое время втюхался влекомовский старший брат Юрий. И с первого же дня работы ей пришлось привыкать к матримониальным предложениям посетителей из разных стран, в том числе из СССР. Иностранцы сразу предлагали все, что имели: руку, сердце, виллу в Австралии или в Канаде и кое-что по мелочи: машину, яхту и тому подобное — у кого что было. Советские кавалеры были самые скромные по перечню предлагаемого: и руки, и внутренние органы у них были оприходованы — неженатых в загранку не отпустят, вот они и стремились максимально использовать последний оставшийся относительно свободным орган. А ореол неотразимости им создавала возможность посещения валютного магазина. Иностранцев Оксана отшивала ссылками на строгую администрацию, запрещавшую интрижки с посетителями. С соотечественниками разбиралась и того проще. А вот искренне идиотская улыбка Мэтью Фэдича тронула ее сердце. Через неделю Мэтью сделал Оксане предложение. Странно, но немедленного согласия не получил, но получил предложение познакомиться с мамой. — А папа? У тебя папа есть… был? Извини, я запутался, — пробормотал Мэтью, владевший русским весьма прилично, — славянское происхождение облегчало усвоение. — У папы другая семья, он оставил нас девять лет назад, — коротко отозвалась Оксана, умолчав пока, что с точки зрения их брака у папы есть один крупный недостаток: он должен дать согласие на него и на выезд дочки за границу. А был папа капитаном второго ранга в отставке, до которой начальствовал секретнейшей лабораторией в Военно-морской академии. Неизвестно, что было для него трудней: отдать дочь за потенциального противника или нажать кнопку «Пуск». Как истый патриот и любящий отец, он вполне мог предпочесть второе. На пропахшей дрожжами и менее приятными субстанциями Курляндской улице замызганные кирпичные дома живо напомнили Мэту негритянские трущобы родного Колумбуса, штат Огайо, виденные проездом в детские годы, нынче их снесли. «Вернулся в детство», — подумал он. Правда, афроамериканцев поблизости не было видно, как и афророссов. В остальном — сплошное дежавю, да и только. Оксана свернула к парадной одного из таких домов. «Господи, почему эти лазы здесь именуют парадными? Каковы тогда те, которые именуют черными? Наверное, чернее черного. Стоп, стоп! — прервал себя Мэт. — Ты не у себя дома!» Двухкомнатная квартира на последнем этаже, куда их доставил сооруженный недавно лифт, гордо подчеркнула Оксана, с наружной стеклянной шахтой, была обставлена довольно уютно. Дезавуировало уют отсутствие ванны. В кухне был сооружен самопальный душ. Увиденное сначала сдавило Мэту сердце, затем заставило его радостно забиться: она должна согласиться! Он ведь предлагает ей не только себя, но и Америку! Это же совсем другая жизнь! Она достойна лучшего! Как вообще произрастают такие цветы на скудной русской почве? Откуда у них такая жизненная сила, чтобы выживать, что-то создавать, бороться с внешним миром и с самими собой, ломать и строить заново? Нет, русские не дураки, очень даже. Но какие-то непонятные. Он даже рискнул задать Оксане в мягкой форме неотразимый американский вопрос: — Если вы такие умные, почему вы такие бедные? Ответ его потряс. — А у нас богатство не считается признаком ума. Деловитости, изворотливости, ловкачества — да. Поэтому богатство уважения у сограждан не вызывает, хотя по корню слово означает вроде «Богом отмеченный», — разъяснила Оксана. — А умные люди у нас, за редким исключением, бедные. Даже по нашим меркам. Такое отношение еще до советской власти сложилось. — Зазеркалье! — пробормотал Мэтью. — У нас считается, что ум, направленный на достижение материальных благ, это уже не ум. Это может быть целеустремленность, практичность, сообразительность, деловитость. А ум — понятие более широкое и глубокое. Умному человеку богатство не нужно. Благосостояние — да. Стремление к большому богатству — одна из форм тщеславия. А как сказал Ницше, каждый тщеславен настолько, насколько ему не хватает ума. — Ницше? — переспросил Мэт. — Тогда молчу. Отец Оксаны оправдал ожидания: согласия на брак с американцем не давал. Попытки мамы и сестры уломать его только ухудшали папино настроение. Мама решила подключить второй эшелон — бывшую свекровь и папиного брата. Влекомов узнал о международных матримониальных осложнениях от матери. Она постоянно навещала внучек и бывшую невестку, и они к ней заглядывали. Теперь мать изложила ему позиции сторон и передала приглашение Оксаны познакомиться с женихом.