Мэт не понравился Влекомову одним: приходилось высоко задирать голову, чтоб встретить его взгляд. И тот — сверху вниз. Оксана возле него казалась игрушечной. Чуть позже у жениха выявился второй недостаток, еще более крупный: он не пил! Это было уму непостижимо — мужик с такими прекрасными данными, позволяющими показывать выдающиеся результаты в русской национальной забаве, ну никак не меньше литра за присест — и ни в одном глазу, не желает пользоваться Богом данными возможностями! Даже, смешно сказать, в пределах бокала шампанского. Влекомов чуть было не решил воспользоваться правом вето, но дело было не «в етом». Совет безопасности в составе бабушки и дяди единогласно принял резолюцию: благословить и провести мирные переговоры с отцом. В ходе переговоров стало понятно, что папа, похоже, сам ждал чьего-нибудь воздействия, потому что, вяло огрызаясь, постепенно сдавал позиции. На последней он не стал рвать на себе тельняшку и бросаться в рукопашную, а поставил подпись под актом о капитуляции с независимым видом, как фельдмаршал Кейтель 8 мая 1945 года. Молодежь весело побежала по другим инстанциям: консульство, Дворец бракосочетания, ресторан, магазины. Последняя инстанция оказалась самой хлопотной из-за того, что у жениха не было хоть какого-нибудь костюма, кроме спортивного, а в магазинах не было его размера. Речь не шла о свадебном, черном, элегантном, а просто о каком-нибудь костюмчике. Жених приехал в СССР все же не как генерал Чернота в Париж, а в брюках, с парой ковбоек и вроде бы в носках. Во всем этом за неделю до свадьбы съездил в Хельсинки для сдачи экзамена по славянской истории в тамошнем университете. Ленинградский университет считался некомпетентным в такой сложной проблеме, как и во всех прочих. Сданные в нем экзамены не признавались на Западе, а особенно — на Диком Западе. Зато сдавать их там можно было в спортивных костюмах. Наконец в магазине «Богатырь» в Гавани нашелся искомый костюмчик пестренькой расцветки, и будущая теща преподнесла его в подарок будущему зятю. В Дворец бракосочетания на улице Петра Лаврова (до и после — Фурштатской), недалеко от консульства США, гости, не говоря о брачующихся, должны были явиться к одиннадцати. Влекомов, приобретший уже дурную привычку всюду являться вовремя, так и сделал. Заглянул в комнату невест — невесты нет. Родственников и знакомых также. Задумался. Прошел в комнату женихов. Мэтью в пестреньком костюмчике шастал по жениховской комнате, как медведь в клетке. Увидел Влекомова и засиял. Он, наверное, уже пришел к выводу, что КГБ похитил невесту и арестовал родственников. Теперь появился шанс: объявился дядя. С того момента у Мэтью возникло непроизвольное чувство признательности к Влекомову. А Влекомов испытал к гиганту чувство сострадания: вот ведь какая лихоманка эта любовь — даже такого богатыря в брошенного котенка превращает. Стало спокойней за Оксанку: уедет на чужбину, родни, друзей рядом нет — каково человеку! Но Мэт ее любит, защитит. Не учел Влекомов: чтобы испытать все мыслимые напасти на чужбине, надо как минимум туда выехать. А чтобы выехать к законному супругу, надо подвергнуться немыслимым напастям дома. Почему-то супругам иностранных подданных, пока еще соотечественницам, не сменившим гражданства, работать в таком таинственном заведении, как «Березка», было нельзя. Как в Арзамасе-16. Оксана уволилась под завистливые взгляды подруг. Но предварительно под такие же взгляды ее исключили из комсомола — правила игры. Интересно, а какая была формулировка? Изменила родине? Не туда легла? Если бы сделала это без законных оснований — простили бы, а раз на законных — это вам не простительный разврат, а непростительный, следствие политической близорукости. Словом, муж в Америке, а жена в Союзе, но уже неполноценная гражданка. На работу не устроишься, без работы — тунеядка. — Слышь, — сказал Влекомов, посетив сумрачную племянницу, — по нашему Семейному кодексу, если супруги в течение года живут врозь, не осуществляют совместного ведения хозяйства и прочих второстепенных супружеских обязанностей, брак может быть признан недействительным. — Ты знаешь, что сделай, — посоветовал Влекомов, — попроси Мэта, чтобы тебе денег немного выслал. Как законный супруг законной супруге. В знак любви и совместного ведения хозяйства. И ты не будешь тунеядкой — тебя супруг домохозяйкой содержит! — Он ходил на прием к своему сенатору, и тот направил письмо генсеку КПСС Черненко! Письмо генсеку — хорошо, а объективные свидетельства супружеской заботы все равно нужны. Мэт послал Оксане двести долларов, серьезные деньги для «Березки». Внешторгбанк выдал ей сто двадцать рублей по официальному курсу. Если кто забыл таблицу умножения — шестьдесят копеек за доллар. Обидно. Зато факт заботы мужа официально засвидетельствован. Теперь-то доллар взял реванш: его курс по сравнению с покупательной способностью завышен раз в пять-семь. То ли чтоб не волновать очередного умирающего генсека, то ли чтоб отвязаться от девицы, назойливо атакующей инстанции с абсурдным требованием воссоединения с мужем, — дали разрешение на выезд. Скорее всего, туннель был пробит с двух сторон. И Мэт наконец встретил в Нью-Йорке свою ненаглядную супругу, обобранную на таможне в Шереметьево, но не испытавшую от этого большого огорчения. Его испытал Влекомов, который подарил племяннице на прощание альбом «Эрмитаж», чтоб могла полистать на чужбине при накатившей ностальгии. Он был изъят под предлогом отсутствия справки об отсутствии раритетной ценности. Выходные данные: год издания 1982, тираж 20000 экземпляров. Мэт защитил через пару лет докторскую диссертацию, Оксана окончила курсы медсестер-дантистов, потом стоматологический колледж. — Ваша жена патриотка Америки? — спросил Стив. — О да, сэр! — горячо откликнулся Фэдич. — У нас прекрасная семья, двое детей. Да, она любит Америку! — Говорят, у русских странная ностальгия по своей родине, — задумчиво произнес Стив. — У моей жены я этого не замечал, — слегка обиделся Мэт. — Она ездит в Россию каждые два-три года, в этом году тоже собирается повидаться с родственниками. Этого ей достаточно. — Благодарю, Мэт, ваша информация любопытна. Если будет еще что-то по этому делу, сообщайте мне! Мэтью вышел от шефа успокоенным. Похоже, Стив Олдридж все же заинтересовался информацией. Стив посмотрел в широченную спину удалявшегося Фэдича и, едва закрылась дверь, нажал кнопку: — Джолли, отмените совещание в двенадцать часов… Найдите время в моем завтрашнем расписании! 4 У питерской погоды вечный климакс: капризы, слезы, недержание — привычное дурное состояние. Влекомов на веранде под трель струи, стекавшей с желоба в бочку, рассматривал находку. Тело овальной формы, по бокам какие-то углубления. Но не может отправитель межпланетной корреспонденции ограничиться наружными простейшими изображениями! Они с Кирюхой пришли к такому выводу. Значит, должна быть основная информация внутри аппарата. Как до нее добраться? Влекомов, надев перчатки, поворачивал довольно тяжелый предмет так и этак, всматриваясь, пытаясь обнаружить сочленения. Надо все же отдать аппарат в Академию наук или в Роскосмос, но Влекомову то ли от пенсионерской скуки, то ли из пенсионерского же озорства хотелось тряхнуть стариной с остатками мозгов, самому узнать об аппарате как можно больше. Кроссворды и тому подобные ребусы не шибко привлекали, а эта штуковина заинтриговала. Загадки с неба не так уж часто падают. Тем более материальные, тем более в твой огород. Не попадет ли ему от власти и от Академии наук, если он вторгнется внутрь предмета самостийно? Нет ли там чего-нибудь опасного? Чего, например, опасаются ученые, сверля льды Антарктиды, — заразы какой-нибудь. Нет, там они опасаются внести ее в подледные озера. А вот с Марса опасаются притащить каких-нибудь ужасно жизнестойких бактерий. Влекомов почему-то не опасался бактерий так, как властей. Если это послание от какой-то высокоразвитой цивилизации (не от пещерной же), значит, они предусмотрели необходимые меры безопасности. И еще: вряд ли они направляли аппарат безадресно, как американцы «Вояджер», — лишь бы самих себя потешить молодецкой удалью, наподобие плевка с Эйфелевой башни. Следовательно, внутри аппарата может находиться не только пассивный источник информации, но и активная аппаратура, например приемопередающая, и, соответственно, источники питания. На каком принципе? Не радиоизотопные ли? Дозиметр бы надо из города привезти. Дома валяется, сами когда-то в «Фотоне» разрабатывали. — Гав! — раздался басовитый рык за дверью. Это Чак, дождавшись перерыва в дожде, принялся обходить крышуемые им объекты и собирать дань. Заодно вернул Влекомова на землю. Тот открыл дверь, впустил Чака, одобрившего его действия взмахом хвоста. — Явился, вымогатель? — спросил Влекомов. Чак посмотрел на него прозрачным взглядом смиренного пирата. — Сейчас! — Влекомов достал из холодильника заготовленную для жданного гостя сардельку. Чак вожделенно гипнотизировал ее, пуская из угла пасти струйку слюны. Влекомов разделил сардельку на две порции — однопорционного угощения Чак не признавал: и целую сардельку, и половину он заглатывал сразу и немедленно требовал добавки. После второго заглатывания становился скромнее. В этот раз Чак задержался — может, ему не хотелось бежать по мокрой земле, может, качество сардельки высоко оценил и лелеял надежду на щедрость хозяина. Влекомов взял аппарат за боковые выемки и перенес на низкий столик собственной работы. Чак подошел к снаряду, обнюхал его и лизнул выемку, пахшую теперь сарделькой, как и влекомовские руки. Раздался легкий треск, и аппарат раскрылся как цветок. Чак, заскулив, бросился к двери, толкнул ее лапами и убежал. Влекомов распахнул рот, постоял молча немного и только потом заскулил. Что-то восхищенно-матерное. Придя в себя, он бегло обследовал внутренность аппарата. Да, приборы, вот некие необычные кабели подведены к внутренним сторонам выемок. А вот капсула, не изымается, а вскрыть-то можно? Влекомов ощупывал капсулу, попробовал вращать за рифленый ободок — и получилось! Колпачок свинтился, и Влекомов извлек из капсулы рулон металлополимерной пленки, испещренный знаками. — Это нам, — прошептал Влекомов, — а прочее — в Академию наук! Он стал было навинчивать колпачок, но спохватился: — Они же сразу зададутся вопросом: зачем здесь пустая капсула? И догадаются, что я вскрывал ее! Что делать? Чем неземным заполнить капсулу? Влекомов шагал по веранде, напрягая извилины. Безрезультатно. — Жень, иди кофе пить! — послышался со двора голос Эмилии. — Иду! — откликнулся Влекомов, прикрыл аппарат старой телепрограммой и выскочил на крыльцо. Дождик продолжал моросить, но это его не пугало. Он побежал по Тропе Антанты. Во дворе Эмилии тропа была усыпана щебнем. Влекомов поскользнулся, накренился и торжествующе воскликнул: — Эге! Наклонился, взял пригоршню гранитного щебня и побежал обратно. — Ты куда? Остынет! — вскричала Эмилия, наблюдавшая за влекомовскими манипуляциями через окно своей веранды. — Сейчас! — прокричал Влекомов. Ворвавшись к себе, он промыл щебень под умывальником, промокнул туалетной бумагой и ссыпал в капсулу. — Вот и образцы неземной породы! — нежно прошептал Влекомов, навинчивая колпачок. — Подарок внеземной цивилизации! У него стало складываться впечатление, что он заслужил не кофе, а нечто более крепкое. Ну, не выражение, конечно. Влекомов выдернул из холодильника скромно булькнувшую полиэтиленовую бутылочку и побежал к Эмилии. — Ты чего у меня щебень таскаешь? — недовольно встретила его экс-супруга. Недовольная не хищением щебня, а задержкой Влекомова. — У себя бросил, поскользнулся я там, — соврал Влекомов, показывая бутылочку. — Ой, чего это ты! — расцвела Эмилия и полезла в холодильник за закуской. — Чтоб не простудиться! — веско произнес Влекомов. — Сырость вон какая! Эмилия с готовностью приняла его аргументы. Киска Манька, восседавшая по случаю ненастной погоды на верхней кухонной полке, неодобрительно посмотрела на них сверху и зажмурила глаза, чтоб не видеть деградацию мамки и дядьки. Аппарат не закрывался. Влекомов извертелся возле него, пытаясь сложить распахнутый корпус. — Что-то больно похожа ваша внеземная цивилизация на нашу, причем на исконно российскую! — в сердцах обругал он неповинный аппарат.