– Почему же. Вовсе нет, Илья, – не теряется девушка, вновь раздвигая пухлые губы в уверенной улыбке. А я понимаю, что оценку знаком качества не прошла. Она достает из кармана шубки пачку сигарет, щелкает зажигалкой. Глубоко затянувшись, многозначительно выдерживает паузу. – Я просто не заметила, что ты не один. Вижу, сегодня ты изменил себе и решил показать Черехинский Дисней-Лэнд чьей-то младшей сестренке?.. Нет? – удивляется, не получив ответа. – Ах да! Наслышана-наслышана: у тебя появилась подружка! Так значит, это она, да? Хороша. Особенно очёчки. Бедненькая! Должно быть, Большой Босс в восторге. – Ирка, пасть закрой, если не хочешь остаться без зубов. Девица вскидывает тонкую бровь, как будто не верит услышанному, и вдруг смеется в небо, выпуская сквозь фарфоровые зубки рваные струйки дыма. – Стало быть «Ирка»? Ну, хоть что-то. Прямо как в старые добрые времена! А то ни тебе привет, ни тебе дружеских объятий. Впрочем, не меняешься ты, Илюша. Все такой же черствый невежливый мальчишка. Ирка. Ирина. Девушка-кукла, которая взбесится, если узнает, что я с Ильей, вспоминаю я слова Якова, оброненные парнем в машине. Я тоже способна оценивать людей, особенно, когда их чувства и мысли невольно обнажаются, показавшись на миг из-под привычной кожуры самоконтроля, поддавшись эмоциональному всплеску, и догадываюсь, что она чувствует. Она красива, очень, и знает это. Она привыкла быть первой и ей непонятен выбор Ильи. Я так и чувствую раздирающие ее душу противоречия при взгляде на меня, – на ничем не приметную девчонку. Но почему? Кто она ему, чтобы так оценивать меня? Не просто ведь знакомая или подруга, нет, здесь что-то другое. Наверняка, бывшая пассия. А может даже, любимая девушка, – слишком собственнический и жадный у нее взгляд, ползущий по парню (так смотрит человек истосковавшийся и обиженный), а на Люкова я смотреть не хочу. Я вдруг вспоминаю темноволосую Марго и наш с ней неприятный разговор, состоявшийся в клубе «Бампер и Ко» в ту ночь, когда Илья впустил меня в свой дом с температурой. Мое сумасшедшее заявление о том, что Люков от меня без ума, сказанное не иначе как в лихорадочном бреду, и возражение девушки на мои слова: «Это не ты. Не такая, как ты. Когда ты увидишь ту, кто была для него всем, сама поймешь, для каких…». «Возможно ли, что речь шла об этой самой Ирине? – задаю я себе вопрос, гляжу на томно курящую фигуру, запахнутую в дорогой мех, многозначительно покусывающую полные губы, и тут же нехотя отвечаю на него, признавая правоту пирсинговой брюнетки. – Да, возможно. Такие яркие девушки, как стоящая передо мной пепельная блондинка, способны надолго оставить после себя след в сердцах парней». И почему-то от этой мысли мне становится грустно и непонятно: зачем я здесь? Я все еще смотрю на девушку, как вдруг что-то сильное и требовательное бодает меня в затылок. И сразу же за этим в помпон, сбив шапку на очки. Как будто мало мне дурацких ситуаций! – Ой! – вскрикиваю от неожиданности, оборачиваюсь, и оказываюсь нос к носу с мордой темной лошадки, подошедшей вплотную к ограде и косящей на меня из-под короткой челки черным блестящим глазом. – Ой! Ты кто? Я знаю, что говорю глупость, но чувствую, что с этим животным надо либо по-человечьи, либо никак. – Не бойся, Воробышек, – почти сразу же оказывается за моей спиной Люков (и когда только подошел?) и кладет руку мне на плечо. – Это жеребенок. Скорее всего подросший сын вон той серой лошадки, что ходит по кругу. Видишь, какой серебристой изморосью отливает его грива? Наверное, выскочил вслед за матерью, – они в годичном возрасте все норовистые и любознательные. Ты ему любопытна. Ну, дай же тебя погладить, пострел! – строго и вместе с тем ласково произносит парень и проводит рукой у конька за ухом; хлопает осторожно по шее, когда тот не отстраняется. – Какой хороший и бесстрашный нам жеребенок попался, птичка. Жаль, нечем угостить мальца. – Вот. Возьми, Женя. Думаю, Сантьяго понравится. Отец Ильи подходит и становится рядом. Достает из кармана твердый белый кубик и вкладывает в мою руку. – Смелее, девочка! – понукает к действию, когда я стою и рассматриваю подарок мужчины в своей раскрытой ладони: подумаешь, обычный рафинированный кусочек сахара, самое доступное в мире лакомство, но я держу его так, будто он хрустальный или под стать ювелирной поделке мастера Фаберже. – А ты будь умницей, Санти, и не балуй! – наставляет навострившего ушки конька, радостно дернувшего ноздрями. Я оглядываюсь на Люкова, не зная, как поступить. Я никогда не кормила лошадей и простое, казалось бы, действие ставит меня в тупик, заставляя ощутить собственную беспомощность. Илья чувствует мое смятение и тут же подхватывает мою ладонь своею – горячей и такой уверенной, что на нее хочется опереться. Прижимается грудью к моей спине и мне сразу становится легче. Уже без страха и волнения, с раскрытыми от восторга глазами, я наблюдаю, как тонкая шея чудного создания склоняется над белой оградой манежа, а мокрые губы касаются моей кожи. – Он чудо! – не могу сдержать я возгласа и смеюсь. Честное слово, это замечательно – вот так запросто угостить лошадь! Не каждый день такое случается, и незнакомые доселе эмоции от простого общения с животным наполняют меня. – Спасибо! – говорю отцу Ильи и в порыве охвативших меня чувств прижимаю ладонь парня к своей груди, незаметно оказавшись в его объятиях. – И тебе спасибо, Илья! – Мне-то за что, Воробышек? – выдыхает негромко Люков в мое ухо, но я не готова честно ответить парню, что его присутствие странно-успокаивающе действует на меня, и просто пожимаю плечами. Отпускаю его и вновь вцепляюсь в ограду, любуясь приткнувшимся в хвост пробежавшей мимо серой кобылке молодым длинноногим жеребенком. Сегодня мы с Люковым играем в странную игру, и я должна об этом помнить. – Славный конек. Сын Филомэны и Валдая. Я возлагаю на него большие надежды, как и на его отца. Уверенно будущий чемпион. Хозяин поместья смотрит прямо перед собой, говорит, ни к кому конкретно не обращаясь, но что-то важное, прозвучавшее в его фразе, заставляет Люкова напрячься и жестко сжать рот. Отозваться нехотя, в пример отцу, не отрывая от открытого манежа глаз: – Разве ты не продал Валдая? Слышал, удачная вышла сделка. – Чушь! С чего бы мне пришло в голову расстаться с лучшим конем моей конюшни? А если бы и захотел, так Донг бы из меня живо душу вытряс, а на тушке сплясал с чертями. Я пустил слух, и на то были причины. Нет, он по-прежнему у меня, и находится в отличной форме. Думаю выставить его весной в барьерных скачках – опыт и выучка позволяют. Тренера вот к нему пригласил – ирландца. Славный малый, мистером Конли зовут. Отличный наездник и просто добрый парень. Полчаса как прокат на открытом манеже закончили, осталось несколько упражнений с барьерами в крытом паддоке. Наверное, конюх Валдая еще и расседлать не успел… Ох, что-то тут не так, настораживаюсь я. Пытаюсь разглядеть выражение глаз ссутулившегося в двух шагах мужчины, но вдруг тихий голос Люкова окликает меня, и я послушно поворачиваю голову. Смотрю в его напряженное лицо, отметив странно блестящий взгляд и обозначившиеся на скулах желваки. – Воробышек? – Да, Илья? – Попроси, – неожиданно выдыхает парень, глядя в меня колко с надеждой. – Еще раз попроси меня. Я сразу же догадываюсь, о чем речь. Шагаю к нему и с улыбкой касаюсь пальцами запястья, наткнувшись на металлический ремешок часов. Говорю, чувствуя себя сейчас кем-то важным для него, и плевать, что обо мне думает какая-то расфуфыренная незнакомая Ирка. – Ты сказал, что умеешь, как они. Покажи! Очень хочется посмотреть! Мне действительно очень хочется увидеть, как держится в седле Илья. Вряд ли кто-то из знакомых мне людей способен запросто продемонстрировать подобное умение, и прочитав интерес в моих глазах, на лице парня появляется облегчение. Как будто я, пусть и на время, своим нескромным любопытством снимаю с его плеч непомерный груз. – Хорошо, – чуть заметно кивает Люков и отворачивается. Порывается сделать шаг, но вдруг оглядывается через плечо и смотрит как-то уж слишком сурово. – Стой здесь, Воробышек. Никуда не отходи! Парень ловко перепрыгивает через ограду и широко шагает к паддоку, игнорируя пытливые взгляды проезжающих по кругу всадников и знакомых его отца. Входит в высокие, распахнутые настежь ворота крытого манежа и исчезает внутри. Мне мало что видно из занятой мной позиции (у боковой стороны площадки), лишь кусок взрытого копытами песчаного грунта и забранной светлой доской стены, и я невольно наклоняюсь вперед, пытаясь рассмотреть пятно света, в котором растворился Люков. – Странная ты девушка, Евгения. Что он еще готов сделать для тебя? Его отец стоит рядом, опустив руки на перила и глядя вслед сыну. Пепельная красотка Ирина тоже не спешит уходить, картинно пуская в небо ажурные кольца дыма, я поворачиваю голову и с заминкой отвечаю, не вполне понимая, что мужчина имеет в виду: – Простите, не поняла. По-моему, самая обыкновенная. – Верно, – легко соглашается он. Отвечает пытливым взглядом – слишком въедливым, слишком оценивающим. – Воробышек? Хм, – задумчиво вздыхает, – неожиданно звучит. Не думал, что Илье присущи сантименты. Впрочем, много ли я знаю о нем? Отец Люкова не первый, кто попадается на уловку с двусмысленным звучанием моей фамилии. Не знаю, должна ли я что-либо объяснять ему, но ставить Илью в неудобное положение мне не хочется. Парню действительно не свойственна сентиментальность, я бы сказала, что он, напротив, излишне лаконичен и скуп в словах, и если быть перед хозяином дома хоть немного честной… – Все-то вы, Роман Сергеевич, ищете тайну там, где ее нет и в помине, – опережает Ирина пренебрежительным смешком мою правдивую речь. – У девчонки фамилия птичья, Яшка говорил, так что не стоит надумывать лишнего. Зачем сюда приехал Илья – это его дело, в конце концов он ваш сын, и я рада семейному примирению. Но вот зачем притащил с собой этот невнятный подростковый довесок в очёчках? Что решил мне доказать?.. Непонятно. Раньше хоть его девицы не вызывали недоумения. А эта… Ну чисто тебе «Вам и не снилось», новая версия. Мои вспыхнувшие щеки говорят сами за себя. Я медленно отцепляю пальцы от перекладины ограды, поворачиваюсь к девушке и встречаю злой взгляд не менее сердитым и сверкающим. Первый раз в жизни мне хочется чисто по-женски вцепиться ногтями в крашеную шевелюру незнакомого человека и подобно варвару прерий снять скальп. – Ирина, замолчи! – приходит мне на помощь мужчина. – Я смотрю, ты слишком увлеклась пристальным отслеживанием жизни моего младшего сына! Пора тебе вспомнить о своем месте, а не вертеть хвостом перед партнерами и гостями – никто из них на тебя не клюнет после Яшки, даже не мечтай! Это Яков привез Евгению в мой дом, без ведома Ильи, и по поводу его дикого поступка у нас предстоит с ним серьезный разговор. А вот кто его на это надоумил – еще вопрос. Иногда мне кажется, Ира, что ты слишком задержалась в моем доме! Ого, вот теперь я понимаю, от кого Люков унаследовал характер. Мне самой становится холодно и неуютно от прозвучавших в чужой адрес слов. Губы красотки испуганно дергаются, щеки бледнеют, и в отличие от моих – пунцово-красных и пылающих, приобретают такой же серый оттенок, как ее волосы. – Роман Сергеевич, как вы только могли подумать такое про меня? Я не вернусь к Илье, – неуверенно лопочет девушка. – Вы же знаете, как я люблю Яшу! Я просто хотела составить компанию вам! Вы в последнее время неважно себя чувствуете – все эти визиты в клиники, дежурства врачей, посещения юристов, слишком утомляют и нервируют. Мой долг, как невесты Якова, всегда быть рядом! Я не виновата, что вместо заботы вы настроены видеть во мне лишь плохое… – Ира, прекрати свой дешевый спич, я слышу его от тебя не впервые. Нормально я себя чувствую, последний раз повторяю! Любишь Якова – иди к нему. Вот кого тебе надо баловать вниманием и заботой, а здесь тебе делать нечего! Я хочу побыть с Евгенией и сыном наедине! – Спасибо, – говорю я мужчине, когда девушка, гордо тряхнув подолом норки, удаляется в сторону дома, и поправляю очки. – Моя фамилия действительно Воробышек, Роман Сергеевич, так что в Илье вы не ошиблись. Люков-старший устало выдыхает из груди облачко пара и проводит ладонью по лицу. – Как знать, – произносит неопределенно себе под нос и тут же спрашивает, скосив на меня осторожный взгляд: – Надеюсь, Женя, ты не взяла в голову всю ту чушь, что наговорила девчонка? Ирина с Ильей когда-то были очень близки, но все давно в прошлом. Не знаю, упоминал ли тебе об их отношениях Илья, но сейчас Ирина с Яковом, так что не стоит слишком остро переживать по этому поводу. Значит, я оказалась права, женская интуиция не подвела, и Люкова с этой девицей действительно связывали чувства. Но если так, если между ними все было серьезно, я бы не была на месте отца так уверена в устойчивости сегодняшних отношений его старшего сына. Будь я Ириной, близко зная сегодняшнего Илью, я бы однозначно предпочла его старшему брату. Совершенно точно. Господи, о чем я думаю? – Все хорошо, не переживайте, Роман Сергеевич. Прошлая жизнь Ильи меня не касается, а обидные слова я как-нибудь переживу. Не маленькая. Мы вместе поворачиваемся к манежу и смотрим, как к хозяину дома тренер подводит гнедого Ахилла и осторожно знакомит, позволив дать коню гостинец и потрепать по холке. Мужчина доволен подарком, он останавливает проезд и просит передать лошадь конюху, после чего отмашкой дает команду увести Филомену и Икара. Сантьяго вновь подбегает к нам, и я уже смело даю жеребенку с руки еще один кусочек сахара. Смотрю, как он смешно взбрыкивает ногами, погнавшись за матерью. Когда из ворот показывается Илья – манеж пуст и тих. Он выезжает в него спокойным шагом, аккуратно правит рукой великолепного коня – высокого, вороного, с белым носком на левой ноге и длинной шелковой гривой, и я так и ахаю от зрелищности этой картины. Вмиг дорисовываю в своем воображении Люкову рыцарские латы, вымпел и копье, и встречаю своего средневекового рыцаря радостным взмахом руки. – Валдай, – произносит мужчина рядом со мной. – Красавец-жеребец. Потомок самого Эклипса Бабочки, любимого коня шейха Абдаллы аль-Хабтура. Пять лет назад он стоил мне немалых денег на торгах в Дубаи, сейчас же его цена как минимум возросла вдвое. Надежда моей конюшни. Я подарил его Илье, когда он только вернулся из Китая и не желал знать меня, а затем отнял. Из-за никчемной прихоти лишил сына единственной привязанности. – Зачем? – изумленно спрашиваю я, удивляясь внезапно сказанному едва знакомым мне человеком откровению. – Ревность и бессилие, замешанные на эгоизме и упрямстве, страшные чувства, девочка. Не дай тебе Бог испытать их на себе. Мне не совсем понятно, что хочет сказать своим странным признанием отец Ильи, зачем он мне все это говорит, и я только неловко пожимаю плечом и отворачиваюсь. Прижимаю к щекам шарф, взятый в кулаки. Долго стою с ним бок о бок, глядя, как умело Люков ведет красавца коня по кругу – пробуя аллюры, переходя с шага на рысь и на иноходь, выполняя повороты и незнакомые мне фигуры, – нескромно любуясь гибкой посадкой всадника. Когда Илья пускает жеребца по кругу в резвый галоп, бросив на меня колючий взгляд, седоволосый хозяин поместья, кашлянув в кулак, вдруг неожиданно спрашивает, потуже запахнув на груди куртку: – Ты видела когда-нибудь белую канадскую ель, Женя? В китайских фонариках и гирляндах горящих драконов? С вложенными в сладости предсказаниями судьбы? – Что? – на миг отвлекаюсь я от манежа, но услышав вопрос, улыбаюсь. – Нет. Но представить картину могу. Эдакая замечательная новогодняя композиция в восточном стиле. – Я ни разу в жизни не провел старый год и не встретил новый со своим младшим сыном. Женя, – рука Люкова-старшего внезапно находит мою ладонь и крепко сжимает пальцы, – пожалуйста, подари мне такую возможность. Чего тебе стоит, девочка? Для меня это очень важно. Пальцы мужчины сухи и холодны, совсем не такие горячие, как у Ильи, губы нервно поджаты, и мне тут же хочется избавиться от непрошеного прикосновения, отойдя подальше. – Женя, я знаю, он тебя послушает, я все же отец, хоть и не самый лучший. Проси у меня что хочешь! Я многое могу сделать для тебя. Хочешь, ты уже через час будешь щеголять в шубе из соболя на зависть Ирине? Я готов быть очень щедрым, Женя! Господи, что он такое говорит? Что вообще происходит?! Я не понимаю, но чувствую неприятность момента и, несмотря на не то мольбу, не то требование в темных глазах отца Ильи, отвожу взгляд, не желая, чтобы его сын что-либо заметил. – Пожалуйста, отпустите меня, – твердо прошу мужчину, когда его хватка становится слишком уж настойчивой, а мои пальцы немеют от боли. – Роман Сергеевич, простите, но вы говорите гадость. Мне неприятно это слышать. Он неохотно забирает руку и отступает. Говорит коротко, словно действительно устыдившись внезапного порыва: – Забудь, Женя. Вновь сутулит плечи, вдруг закуривает и добавляет негромко через минуту молчания, заставив меня взглянуть на его сникший острый профиль и дрогнувшую в пальцах сигарету: – Это ты меня прости, девочка, я вновь забылся. Мне ужасно неловко. Неприглядные обстоятельства чужой жизни, так внезапно проглянувшие из-за благополучного фасада, застают меня врасплох и вызывают новый прилив крови к румяным и без того щекам. Не знаю, что я могу сделать для мужчины. То, что он предлагает, низко и фальшиво. Да и не в моей это власти, по своей прихоти что-либо указывать Люкову. Здесь хозяин дома явно переоценил мое влияние на его сына. Но тоска во взгляде отца и вспыхнувшая было надежда не дают мне покоя и заставляют сбивчиво объясниться: – Я не знаю, что произошло между вами с Ильей, Роман Сергеевич, это не мое дело, но не думаю, что он послушает меня. Правда. Даже если бы я захотела. Он очень самостоятельный человек, вы должны это понимать. – Я болен, Женя, серьезно болен. Два последних года, что я не видел Илью, не прошли бесследно. Я многое переосмыслил в себе и в своей жизни, я постарался быть честен, а это, девочка, дорогого стоит для такого закостенелого эгоиста, как я. И не смотри на меня так жалостливо. Если бы ты знала, насколько я виноват, ты бы не была столь снисходительна к старику, привыкшему использовать людей по собственному плану и усмотрению. Возможно, сегодня моя последняя возможность побыть с сыном, если и не наедине, то рядом, и вымолить прощение. Ты меня осудишь за мое желание? – Нет, – качаю я головой. Удивляюсь потрясенно. – Разве я вправе? – Действительно, разве я вправе осудить человека, о котором совершенно ничего не знаю? – Я ничего не знаю о вас, Роман Сергеевич, мой отец был простым человеком, мне сложно принять стратегию эгоиста в отношении к близкому человеку, да и вообще к людям. Но понять его раскаяние я, наверно, способна. Если Яков тоже увидел его в вас, то понятно, почему он вздумал привезти меня сюда, рассчитывая на визит Ильи. – Не заблуждайся, Женя, – вскидывает руку мужчина. – Ты видишь краски там, где давно все серо и уныло. Видит Бог, мне, как отцу, хотелось бы думать, что это так. Но нет. Мой старший сын слаб и безволен, и не способен закрепиться в этом мире, какой бы крепкий фундамент я старательно не возвел под ним. И в этом тоже огромная доля моей вины. Яков тоже эгоист, да. Но, в отличие от меня, эгоист трусливый. Он просто боится остаться один на один со всем нажитым мной многотонным дерьмом. Его раздавит под ним как щепку – мир бизнеса и больших денег не знает жалости к слабой руке, он это понимает, так что сочувствием здесь и не пахнет. Обыкновенный человеческий расчет.