Я узнала про Мекку из книги «Между миром и мной». То есть мне обязательно нужно сюда поступить, чтобы собрать Все-все знания из старых пыльных книг, Написанных морщинистыми черными руками, собрать Их в складках широкой юбки, засунуть в карманы моей родословной, Отвезти обратно домой, и пусть они упадут, Точно капли ливня, на Бушвик, мистер Говард. Искренне Ваша, Зизи с нашего квартала Глава пятнадцатая – Привет, я Соня, – говорит какая-то девушка, берет мою руку, пожимает. Мы поднимаемся по ступеням в зале, выходим в фойе. Она примерно моего роста и возраста. – Спасибо, что задала этот вопрос. Тут почти все пытаются получить стипендию. – Правда? Ясно, – говорю я. – Да, кстати, я – Зури. Мы двигаемся наружу. – Правда-правда. Знаешь, сколько народу поступает, а потом не может платить? Некоторые так и не заканчивают, – говорит Соня. – Надеюсь, со мной так не будет, – говорю я. Страх тяжело ложится в желудок, будто плотный мамин обед. – Главное – действовать правильно. Высокие баллы, участие в мероприятиях – и дело в шляпе. Кстати, ты сама откуда? При этих ее словах я тут же вспоминаю про свои стихи. Надеюсь, что они выделяют меня из общей массы. Чтобы попасть в учебное заведение мечты, все средства хороши. – Из Бушвика, – говорю я. Куда бы я ни попала, я везде рекламирую свой родной район. Соня морщит лоб. – Это в Бруклине, – говорю я. – А. Так чего просто не сказать «из Бруклина»? – Потому что Бушвик и Бруклин – разные вещи. – Другого ответа в голову не приходит. – А, классно. Если ты из Бруклина, тебе, наверное, понравилась лекция профессора Белло. – В каком смысле? – Ну я думала, вы там в Бруклине все такие продвинутые и вообще. Кстати, профессор Белло сама из Бруклина – я у нее в биографической справке читала. Из какого-то там Бед-Стай или Пей-Чай. – Что, правда? – У меня при этих ее словах делается светло на душе. – Правда. Ты бы попробовала с ней познакомиться. Она, кстати, проводит творческие вечера в «Кондукторах и поэтах». Мы уже идем к выходу, но тут я встаю как вкопанная. – Что-что ты говоришь? – Творческие вечера в «Кондукторах и поэтах»… в книжном магазине, он тут недалеко, можно сходить посмотреть. – Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я. Как и любая бруклинка, не готова я вот так с ходу поверить этой девице. – Я из Вашингтона, про Говард много что знаю. – Спасибо, тебе, Соня, – говорю я с искренней улыбкой. Если она действительно здешняя, так наверняка не врет. – Рада была познакомиться, Зури, – отвечает она. – Может, еще увидимся на собрании первокурсников. Я улыбаюсь. – Будем надеяться. Мы машем друг другу на прощание, и тут в груди вдруг вздувается гигантский шар надежды. А у меня, пожалуй что, есть шансы. – «Кондукторы и поэты», – произношу я вслух и выхожу с территории кампуса. Как раз есть время туда дойти перед автобусом обратно в Нью-Йорк. Я иду по Джорджия-авеню, осматриваюсь: машины блестят ярче, чем у нас, люди нарядные, здания просторные, чистые. Эта часть Вашингтона в целом похожа на Бруклин, но это не Бушвик и не Бед-Стай, где все с виду старое, потрепанное, уставшее. О здешних домах люди заботятся, будто постоянно ждут гостей и не хотят опозориться перед посторонними. Я с помощью телефона отыскиваю «Кондукторы и поэты», захожу, понимая, что в этом месте встречаются писатели и поэты, они оттачивают слог, думают умные мысли о судьбах мира, ведут серьезные разговоры, как вот папуля с приятелями у нас на крыльце. Я подхожу к полке с научно-популярной литературой, отыскиваю самую толстую книгу, о чем она – неважно. Оказывается – о живописи, я прижимаю книгу к груди, ставлю сумку, устраиваюсь на табуреточке в углу и погружаюсь в чтение. Приходит эсэмэска от мамы, я отправляю ей фотографию – пусть знает, что я в безопасном месте, где мне очень хорошо. Лайла присылает глупый мем, я ей отправляю смайлик. Уоррен наконец-то ответил – прислал фотку, где он ошивается в нашем квартале, я улыбаюсь. Шарлиз прислала себя с Колином, на это я закатываю глаза и делаю вид, что не заметила. Достаю еще три книги, в том числе сборник стихов Лэнгстона Хьюза, читаю в биографии, что магазин назван в его честь, потому что он был и кондуктором, и поэтом. Уплываю по реке его слов, плыву, пока в другой части, в ресторанной, не раздается усиленный микрофоном голос: – Добрый день, добро пожаловать в «Кондукторы и поэты»! Раздаются приветственные крики. Желудок сжимается, сердце пускается вскачь – я забыла про время. Выуживаю из сумки телефон – уже пять часов. Автобус уходит в семь. Через час нужно быть на вокзале, но есть еще время выяснить, что там за шум. Я иду на голос, который объявляет, что поэтов через несколько минут пригласят на сцену, все желающие выступить могут записаться прямо сейчас, пока есть места в списке. Желудок завязывается в узел, слова эти для меня звучат как приказ. Здесь никто меня не знает. Здесь нет никого из соседей, кто потом раззвонит по всему району, что я вылезла к микрофону и стала чего-то сюсюкать про любовь, наш район или моих сестричек. Последний раз я читала свои стихи на публике в июне, на школьном празднике в честь окончания учебного года, да и там только для тех, кто ходил на поэтические занятия. – Спасибо, что пришли, – продолжает голос. – Сегодня перед вами выступят местные молодые поэты, участвовавшие в летней мастерской «Стихи во весь голос». Давайте их поприветствуем! Я ухожу в ту часть магазина, где находится ресторан, там небольшая сцена; на ней чернокожий в галстуке-бабочке. Я просто стою и наблюдаю. Да, тут в основном молодежь – подростки. Подмывает удрать. Пусть я ни с кем не знакома, пусть тут Вашингтон, а не Бушвик, но я-то знаю, какими безжалостными бывают мои сверстники. И все же меня так и тянет к микрофону. – Давайте для начала вы, молодежь, благословите микрофон. У сцены стоит девушка с клипбордом. К ней небольшая очередь, человек пять – все подходят и записываются на чтение. Я шестая. На меня таращатся, я таращусь в ответ. Некоторые смотрят искоса – я делаю вид, что не замечаю. В пустую строку я вписываю «Зизи», сажусь в уголке, подальше от сцены. Подходит официантка. После оплаты метро у меня осталось четырнадцать долларов, я прошу просто воды. Несколько минут, прежде чем меня вызывают на сцену, будто размерены каплями меда, капающими с ложки. После того как выступили все другие поэты – они так, ничего, – наконец-то звучит мое имя. Сердце не ускоряет темп, ладони не покрываются потом. Я холодна, точно сугроб. Аплодисменты поднимают меня с места, определяют ритм, в котором я подхожу к сцене, поднимаюсь на несколько ступеней, встаю к микрофону, в свет прожектора. Читаю стихи. Девушки из нашего района Зайди сюда, Пройди вдоль улиц Колючих, тусклых, Вдоль тротуаров По хлипким мостикам на наших спинах До края радуги В бутылочном стекле,