– Что слушать хочешь? – спрашивает наконец Дарий – мы уже минут десять в молчании едем по шоссе. – Помнишь, ты обещала выбирать музыку? – Трэп, – вру я. – Всякую нашу районную хрень. Рэтчет-лирикс, с басами погромче. – Ладно, – говорит он. – Только давай поконкретнее. – Видишь? А тебе полагалось бы знать, что я имею в виду, когда говорю про трэп. Он уже бы должен быть у тебя в плейлисте. Ну а сам ты что любишь слушать? – спрашиваю я. – А ты попробуй догадаться – ты же меня так хорошо знаешь и давно решила, что мне положено слушать. – Нет, не люблю изображать, что читаю чужие мысли. – Правда? А я уж подумал. – В каком смысле? – По твоим слова получается, я должен делать все эти вещи, благодаря которым стану более… каким? Чернокожим? Ты, в смысле, учебник про это написала? – Представь себе. Называется «Парни из нашего района». – Ха-ха. Очень смешно, мисс Бенитес. – А вот смеяться не надо, мистер Дарси. Короче, всерьез. Ты че, трэпа не держишь? – спрашиваю я, пытаясь сообразить, где там какие кнопки у него на передней панели. – В смысле ты хочешь спросить, есть ли у меня трэп? – Эти слова он произносит медленно, подчеркивая каждое. – Минутку. Ты поправляешь мою речь? – Вот именно. У меня нет слов. Я просто таращусь на него сбоку, и если бы он не летел по шоссе на скорости в сто десять километров в час, я бы так ему врезала, что он пересмотрел бы все свои жизненные представления. С другой стороны, в машине слишком тихо, так что я тянусь к радиоприемнику – одновременно с ним, руки наши соприкасаются. Я пытаюсь руку отдернуть, но он удерживает ее на секунду, не отводя глаз от дороги. Я медленно отбираю ее. – Дарий, я хочу, чтобы ты держал руль обеими руками, – говорю я и тут замечаю указатель на Балтимор. – Стой, ты же хотел отвезти меня обратно в Вашингтон? Он вздыхает. – Прости. Задумался. Я же собирался в Бруклин, вот на автомате и выехал на девяносто пятое шоссе. Можем вернуться, или, если хочешь, сядешь на автобус в Силвер-Спрингс. Это недалеко. Я усмехаюсь. – Ты меня, что ли, решил похитить? Он не смеется. – На такое я бы никогда не пошел. – Голос убийственно серьезный. – Во как. Не переживай, Дарий. Я просто шучу. Мне тоже хочется поскорее вернуться в Бруклин. Так что я поеду с тобой. Последние слова лучше бы взять назад – вдруг он вложит в них слишком глубокий смысл. Но он вообще не отвечает. Я пишу родителям, что планы поменялись, домой меня привезет Дарий. Мама даже не спрашивает как, что, почему. Просто присылает тысячу сердечек. Я закатываю глаза, запихиваю телефон на дно сумки. Проходит долгая минута тишины, и Дарий тихо произносит: – Ты, наверное, голодная, ты же почти не ужинала. Можем где-нибудь остановиться перекусить. Первое побуждение – отказаться. Но я не отказываюсь. Желудок сжимается. – Давай, – говорю я. И на миг оставляю тишину разрастаться между нами. Он так и не включил музыку и больше не произносит ни слова. Я тоже. Но время движется медленно, хотя машина мчится вперед, оставляя за собой милю за милей деревьев и дороги. Я поудобнее усаживаюсь на кожаном сиденье и смотрю на Дария, потому что ему на меня смотреть никак. Ведет он увереннее, чем я думала, включает поворотник, когда перестраивается, руки твердо лежат на руле. Он так и излучает… самодостаточность. Он знает, кто он такой. Знает эту дорогу. Знает этот мир. В тусклом свете заходящего солнца кожа его кажется особенно гладкой. Ни в лице, ни в теле ни малейшего напряжения. Вот и я слегка расслабляюсь. Он бросает на меня быстрый взгляд, коротко улыбается. На сей раз я не отворачиваюсь. Продолжаю за ним следить. Хотя между нами все пробегают какие-то странные искры, я не чувствую опасности. Молчание прерывает звонок его телефона. – Привет, мам, – говорит он так, будто обращается к подружке. – Дарий? – Голос его мамы в автомобильных колонках похож на музыку. Она едва ли не поет. – Ты с этой барышней, которая живет через улицу? – С Зури? Да. До того желудок мой крутило, теперь в нем настоящий вихрь. – Тут родители ее приходили сказать, что она с тобой. Я их заверила, что ты уже несколько раз ездил по этому маршруту и она в надежных руках. Вижу, ты уже на пути в Нью-Йорк. Осторожнее на дороге, дружок! Она вешает трубку, не дав Дарию возможности ничего объяснить. А я слегка выдыхаю: понятно, что родители отслеживают геопозицию его телефона. Дарий съезжает с шоссе, и я съеживаюсь: он на слишком большой скорости входит в крутой поворот. Я достаю телефон, вижу новую эсэмэску от Уоррена и целый шквал – от сестер. Я понятия не имею, что им прямо сейчас сказать. Как объяснить Уоррену, что я в машине с Дарием? Мы въезжаем на парковку, огни придорожного кафе мерцают в сгущающейся тьме. Я открываю дверь, выхожу из машины. Стрекочут сверчки, воздух мягок. Гул пролетающих мимо машин как-то успокаивает. Я знаю, что мы всего лишь на стоянке рядом с шоссе, но по ощущению – где-то на природе, как будто я перенеслась в место, которое видела только в кино. Идем рядом, заходим в кафе, нас едва не сбивает с ног волна воздуха из кондиционера. Дарий поворачивается ко мне – между темными бровями залегла озабоченность. – Стой. Ты чего хочешь? Я оглядываю разные виды фастфуда и первой иду к киоску с курицей. Он – следом. Я заказываю самую большую порцию, какую можно купить на мои четырнадцать долларов. Дарий – картошку фри и лимонад. Пока мы дожидаемся, я сознаю, что он стоит очень близко. – Эй, шаг назад, дружище, – говорю я с улыбкой. – Прости, – откликается он. – Я подумал, что ты замерзла. У них кондей какой-то зверский. – Верно, Дарий, – говорю я, стукаясь об него всем телом. Он прав, в ресторанчике жуткий холод, мои голые руки покрылись гусиной кожей. – Пока ждем, я могу тебя погреть, – невинно предлагает Дарий. – Чего? Не надо. Мне и так хорошо. Правда. – Я трясу головой и отворачиваюсь, скрывая улыбку. А потом говорю: – Я сама могу тебя погреть. Он обхватывает себя за предплечья, растирает кожу, говорит: – Бр-р-р-р… Я смеюсь. – Ой, ну какой же ты глупый! – Ну, – говорит он, протягивая мне руки, – мне действительно холодно. Я закатываю глаза и трясу головой – и тут выкликают номер нашего заказа. – Ты больше ничего не будешь? – спрашиваю я. – Я только что поел. А ты к своему лобстеру едва прикоснулась. – Не очень я люблю лобстеров. Да и от твоей бабушки у меня аппетит пропал. – Зури, я хочу извиниться за бабушку, – повторяет он снова. – На нее иногда находит. Я только фыркаю. Не хочу к этому возвращаться – да бабку эту и не переделаешь, сколько ни извиняйся. Кассирша кладет пакеты с нашими заказами на стойку, я лезу в карман за деньгами. Но Дарий дотрагивается до моего предплечья – он уже держит карточку, чтобы заплатить. – Я могу сама за себя заплатить, – говорю я. – Я знал, что ты так скажешь. Но мне правда хочется тебя угостить. – Ну ладно. – Позволяя ему заплатить, я не удерживаюсь от мимолетной улыбки. Я стою у машины и жду, когда он откроет дверь, и тут понимаю, что его сзади нет. Он сидит рядом со столиками и скамьями перед ресторанами. А я и не думала, что у нас будет полномасштабный пикник. Я выжидаю, смотрю, как он открывает пакеты, достает свою еду. Ест картошку фри так, будто это самая дорогая пища на свете. Замечает мой взгляд, подзывает движением руки. Впервые за всю эту поездку я позволяю себе сесть спокойно, всмотреться в сине-оранжевое небо и теплый летний воздух. Рядом ни высоких зданий, ни сирен, ни громкой музыки, ни голосов – только умиротворяющий гул летящих машин вдалеке. А еще рядом карие глаза Дария с густыми ресницами, и они устремлены на меня. – Ну? – говорю я, вгрызаясь в курицу и картошку. Мне как-то все равно, что я жую свою пищу на глазах у этого парня, а он отказывается смотреть в сторону. – Да ничего, – отвечает он, стараясь сдержать смешок. – Ты себя обделил, взяв только картошку. Сам же знаешь, что этого тоже хочешь, – говорю я с набитым курятиной ртом.