* * * – Еще один только день, – взмолился в телефон агент Дернович – вот прямо взмолился, без дураков. – Вы так ничего и не нашли, агент Дернович, – отрезал в трубке Катлер, ехидно потрескивая международной линией из самого Вашингтона (города, не штата). – Мы обнаружили свидетельства убийств, совершенных драконами… – И с тех пор – ничего, – гранитным голосом припечатал Катлер; о такой голос тысячелетиями бьются морские волны, а он стоит неколебимо, как утес, и никуда уходить не намерен. – Что куда более точно отражает текущее положение вещей. – Наш кадр сейчас, должно быть, приближается к границе… – Вы сами знаете, что искать надо женщину. Секты Верящих глубоко матриархальны. Дернович скосил глаза на агента Вулф, которая строчила что-то этим своим мучительно мелким почерком в блокноте. Представить ее в роли матриарха не удавалось. – А у меня вот чуйка, что это «он», – пробормотал Дернович. – Ваши чуйки в нашем учреждении стоят ровным счетом ничего. У нас на руках – серия опаснейших убийств, совершенных драконом, и ее надо раскрыть, пока она не переросла в международный инцидент. И если вы не в состоянии предоставить нам факты… Фактов у агента Дерновича не имелось. Зато имевшееся тянуло даже больше, чем на чуйку. След – если это, конечно, был он – давно простыл. Капли крови посреди леса – куда лучшая метафора для чего-то безнадежно утраченного, чем какие-то там иголки в стогах сена. А вот мальчишка… Тот Верующий подросток, что появился из аптеки и сгинул где-то на реке, – он никак не шел у Дерновича из головы. Глодал ему мозг всю ночь в этом жутком отеле, где он часами слушал через стену храп этой Вулф. Мальчишку он пробил: тот не учился ни в одной из местных школ, аптекарша его видела впервые в жизни, зато вспомнила, что представился он Малкольмом. И еще сказала, что с виду его вроде бы подстрелили. – Мы все еще ищем того мальчика, – сказал Катлеру Дернович. – Мальчика, которому вы преспокойно дали уйти, ничего не сделав? – уточнил Катлер. – Подростка, на которого у нас уже тридцать шесть часов как есть словесный портрет и который торчал бы шпалой в огороде в настолько, как уверяют нас канадцы, густонаселенном районе? – Его наверняка тренировали быть незаметным… – Да не послал бы никто мальчишку на такое дело, дурья ваша башка! – зарычал Катлер. – В прошлом всю грязную работу у них делали женщины. Мы с вами оба прекрасно знаем, что они послали бы кого-нибудь похожего на Вулф. Или на любую из моих бывших жен. Дернович снова покосился на Вулф, глотавшую свой рутбир в кабинке, кажется, уже тысячной закусочной за эту чертову экспедицию. В словах Катлера на самом деле было до фига резону. Настолько очевидного и само собой разумеющегося, что Дернович почти окончательно уверился: шеф глубоко не прав. – Еще только один день, – произнес он как можно спокойнее. – Я вам добуду доказательства. – Один день, – сдался шеф. – И нет, не добудете. Он повесил трубку. Дернович машинально сунул палец в «возврат монет» – никогда не знаешь, где тебе повезет! – и потащился к Вулф за стол. Здороваться та не стала и спрашивать, как все прошло, тоже. Сказала только: – Я тут подумала, нам стоит проверить кое-какие кемпинги. – Их и так все уже обыскали. – Дернович бухнулся на скамью и знаком затребовал себе еще кофе. – Нет его там. Никто его не видел. Она с неодобрением поглядела на него: – Это движущаяся цель, агент Дернович. Мы же не наблюдаем за всеми лагерями одновременно и параллельно. Мы даже не были достаточно честны с Королевской полицией, объясняя, на кой он нам сдался. Что правда, то правда. Они с Вулф до сих пор толклись в Канаде как бы не вполне официально. Головной офис прикрыл их байкой о прокоммунистически настроенном подозреваемом, которой (в этом Дернович был совершенно уверен) ни один нормальный канадец ни в жизнь бы не поверил. Вулф тоже ничего не добилась своим обзвоном местных келий, но, с другой стороны, она была известная отступница, так что этому удивляться нечего. Какой такой мальчишка? Никто его не знал, нигде. – Что само по себе странно, – решила поделиться она. – Если бы они хотели сбить нас со следа, логичнее было бы притвориться, что они его знают. Создать сразу множество следов и хорошенько их перепутать, вместо того чтобы отрицать, что есть хоть один. Верящие всегда делают так. – Но не в этот раз. – То, как они отбрили мои заходы, подразумевает, что я зря трачу их время. Что они и правда ничего не знают о мальчике. – И? Она глубокомысленно вздохнула. – У вас есть дети, агент Дернович? Он аж кофе подавился. – Мы уже столько времени работаем вместе, а вы до сих пор не знаете ответа на этот вопрос? – Ну, вы же не знали, что я бывшая Верящая. Туше́, подумал он. – Ладно. Нет, нету. Я так и не встретил правильной женщины. Я сам из крошечного городишки к востоку от гор в штате Вашингтон. Никто там не хотел столько путешествовать, сколько я, а на Восточном побережье никто из офисных не горел осесть в нашем горном захолустье. Ну и, сами знаете, работа. – Работа имеет свойство расползаться, – кивнула она с тем, что у нее, вероятно, могло сойти за теплоту. – Больше всего в жизни я жалею, что не завел детей. Я потерял троих братьев на войне. Я ужасно хотел семью, но… не вышло. Привычное отчаяние сгустилось в груди при этих словах, и от этого ему стало еще досаднее, чем от того, что он вообще распустил при ней язык. – Что вы хотите знать? – буркнул он уже куда менее приветливо. – Верящие воспитывают своих детей сообща. – Я в курсе. – Часто это принимают за небрежение, но это неправда. Их свирепо защищают – как драконы, согласно поверью, защищают свое потомство. – И что? – И то, что каким же образом юный Верящий оказался сам по себе зимой в Западной Канаде, и ни одна келья не знает, кто он такой? Их, между прочим, не так уж много. Если бы я пришла в любую произвольно взятую здешнюю келью, я бы с шансами узнала в лицо минимум двоих. – Так откуда же взялся этот мальчик? – И куда он мог направляться без ведома и помощи келий? Она развернула дорожную карту и показала на обведенные ручкой пять потенциальных кемпингов: все в пределах досягаемости на машине. – Какие еще ниточки у нас есть? И да, он знал, что она совершенно права. * * * Еще даже не спросив, как Малкольма зовут, Нельсон уже поделился с ним едой. Ее было немного – так, толика соленой свинины, – но Нельсон уже стоял и протягивал ее ему (типа здоровался), как только Малкольм показался в круге кострового света. – Спасибо, – сказал Малкольм. Он вытащил из рюкзака немного галет и прибавил к пиршеству. Нельсон благодарно кивнул. С первого взгляда Малкольм прикинул, что Нельсону лет, быть может, двадцать – вряд ли больше. Теперь, сидючи с ним у огня и жуя, он понял, что тот гораздо моложе – ну, разве что годика на два старше самого Малкольма, да и то не факт. – Нельсон Аррьяга, – сообщил Нельсон. – Малкольм, – отозвался Малкольм. – Без фамилии? Тот быстро выхватил случайную из заученного списка: – Маккормак. – Шотландец? – Просто канадец, – пожал плечами Малкольм. Нельсон в ответ расхохотался. – Мои дед с бабкой явились сюда из Гватемалы. Я тебе точно скажу, нас никто «просто канадцами» не зовет.