Он улыбнулся Нельсону. Настоящий, всамделишный. Пусть хотя бы это останется. – Шевелитесь там, – напомнил коп. – Тут, знаете ли, не жара. Малкольм натянул толстый свитер, аккуратно просунув руки в рукава. – Мы выходим, – громко сказал он. – Не стреляйте. – Это будет зависеть от вас, – отозвался офицер. Малкольм открыл дверь со своей стороны. Нельсон позади – со своей. Малкольм вылез в снегопад, руки вверх. Нельсон пошел в обход на их сторону. – Ты – стой там, – скомандовал коп. Нельсон повиновался. Полицейский повернулся обратно к Малкольму: – Тебя зовут Малкольм? – Нет, – просто ответил тот. Это была чистая правда. Физиономия копа разом сделалась жестче. – Я ищу Верящего подростка на ржавом коричневом грузовике, направляющегося к американской границе. – Он полыхнул фонариком в лицо Нельсону, заставив того сощуриться. – Возможно, в компании другого подростка. Луч вернулся к первой мишени. – И ты мне говоришь, что ты – не он? – Нет, – пожал плечами Малкольм. – Только что меня зовут не Малкольм. – Ты что, умничать со мной удумал? – Нет. – Нет, сэр. – Нет, сэр. Коп бросил косой взгляд на Нельсона. – Меня блевать тянет с таких, как вы, понял? – Он сплюнул Малкольму под ноги. – Гомики. – Пасть закрой, – скомандовал Нельсон. Луч в мгновение ока уперся обратно в него. – Что ты сказал? Лицо Нельсона вдруг сделалось злым, очень злым. У Малкольма живот завязался узлом. Он незаметным движением поправил рукава. – Мне такого добра от отца хватило, – процедил Нельсон. Он оттянул губу и показал дырку на месте зуба (которую Малкольмов язык не так давно навещал). – Вот это сделал последний человек, назвавший меня гомиком. Я себе сказал, что больше этого не повторится. – Речуга что надо, – одобрил коп. – Только пушка тут у меня, и я тебе столько зубов повышибаю, сколько захочу. Со всей быстротой, на какую он только был способен – то есть очень быстро: его как раз на это и натаскивали… можно сказать, только на это его и натаскивали, – Малкольм выпустил лезвия из рукавов в ладони. Не успел полицейский увидеть, что происходит, Малкольм махнул рукой длинной пологой аркой. Точно. И эффективно. И вот рука уже внизу, по шву, будто ничего и не случилось. Коп удивленно сморгнул, прислонил руку с фонариком тылом к шее. В луче четко обрисовалась кровь, бившая струйкой вперед из разреза на яремной вене, которого раньше там не было. Струйка пульсировала в ритме сердца: раз – и есть, раз – и нету, с каждым сокращением мышцы. – Ты сссс… – вымолвил коп, выбрасывая руку с пушкой вперед. Выстрела, впрочем, так и не последовало. И как заканчивалось это «сссс…», они тоже не узнали. Ничего хорошего там явно не предвиделось. Полицейский бухнулся на колени, уронил пистолет. Фонарик осветил веер красных капель на снегу и у Малкольма на штанинах. Раздался жуткий глотательный звук, и офицер Королевской конной полиции рухнул лицом вниз между ботинок стоявшего перед ним парня. Прочие звуки кончились – остался только снег, совсем тихий, не громче дыхания. Смотреть тоже было больше не на что – разве что на тени поперек Нельсонова перепуганного лица. – А побыстрее никак нельзя? – орал агент Дернович, обращаясь к колымаге секретной службы Королевской конной и так далее полиции, тащившейся впереди них. Неприметный «олдсмобиль», такой же, как у них. Все, что ли, секретные службы разъезжают на «олдсмобилях»? А преступники, интересно, в курсе, какую марку высматривать на дорогах? Королевская полиция пожаловала им вертолет, чтобы добраться сюда, но снег валил такой, что пилоту пришлось сесть обратно на базу, предоставив им добираться до границы самостоятельно – час езды. – Они – канадцы, – прокомментировала агент Вулф, лицом в записную книжку. – Они знают, что такое максимальная безопасная скорость в сильный снег. – Я вырос на Водопадах, агент, и немного в курсе, как вести машину в метель. – Агент Дернович только что колоссальным усилием воли не дал себе садануть по клаксону. – Когда мы туда доберемся, мальчишки давно уже и след простынет. – Полицейский сообщил, что задержит их до нашего прибытия. – Ага, и с тех пор от него ни слуху ни духу. – Пол, это почти пурга, – почти отрезала она и сама не меньше его удивилась, что назвала напарника по имени. – Простите, агент Дернович. – Нет проблем, – он волком посмотрел на нее, – Вероника. – Вы на польский манер пишетесь? – голос у нее был невинен, что твой ягненок. – Через «o» и не «au»? – Нет. На хорватский. Меня назвали в честь отцовского брата, который погиб в Великую войну. – Все войны – великие, если вас накрыло. – Ничего более полезного не скажете, агент Вулф? – Я не хотела проявить неуважение. Мои мысли сейчас далеко. – Ясное дело, далеко. Вы за последние два дня носа не кажете из этой тетрадки. Ничего нового вам эти руны не скажут. – Да. Но… – Но что? Но что, Вероника? Она долго и задумчиво выдохнула. – Митера Тея не станет с нами говорить. – Она ни с кем не станет говорить. Мы получали от нее только письменные ответы, даже несмотря на то, что выразились достаточно ясно относительно вероятных посл… – Дайте мне закончить. Она произнесла это так спокойно, что он от удивления замолчал. – Что, если она сама послала убийцу? – Так это же наша основная рабочая теория, Вулф! – Не как Митера Тея, не как представительница всех Верящих, а как частное лицо. Она сама, действуя независимо. – А разница в чем? – Верящих раздирает внутренняя борьба. Секты соревнуются за главенство. Всегда было известно, что нынешняя Митера Тея – из секты, которая очень полагается на пророчества. – Она подняла руку, не дав ему снова себя перебить. – Да, с этого в свое время и началось расследование, можете мне не напоминать. Обычно пророчество – это всякий смутный вздор. Сформулированный настолько… широко, что означать может практически что угодно. Что бы и когда бы ни случилось, пророчество можно задним числом подогнать под любые события. Дернович сумел наконец встрять: – И как нам это поможет посреди канадской пурги, через которую мы тащимся со скоростью долбаной улитки на захват предполагаемого убийцы? Который может оказаться мальчиком-подростком. Господи, вот сказал вслух и понял, какие же вы все чокнутые! – Если Митера Тея хотела что-то от нас скрыть, – продолжала Вулф, чуть поморщившись, словно вежливо игнорировала чей-то пук, – она бы просто сослалась на дипломатический иммунитет, и на этом бы все кончилось. А вот если бы она решила что-то скрыть от других Верящих… что бы она стала делать? – Не говоря уже о том, что зачем бы ей этого хотеть… о’кей, ваши версии? – Она спрятала бы искомое у всех на виду. Верящие верят в красных драконов, так было всегда, но в мире существует пять драконьих видов, и у них похожие, хотя и не одинаковые, языки, использующие идентичный пиктографический, а точнее, рунический алфавит.