– О боги, тогда держи обратно свой гребешок, – пошутила Дива. – Хаха, – усмехнулся Водим. – Все такая же шутница, как и была сызмальства. Не пытайся увильнуть в сторону. Я не Пересвет, которым ты так легко вертела. – Ты с нами или нет? – Что ж…Я всегда с вами, – размывчато промекала Дива. – Но я против каких-либо возмущений в народе. Ты погубишь всех, кто пойдет за тобой. Но потом поздно будет сожалеть. Ты не знаешь его так, как я. Все выдумки, что ты слышал о нем, меркнут в сравнении с действительностью. Берегись, он не пощадит никого, кто выступит против него. Держись от него подальше, если хочешь сохранить жизнь! – Не верю ушам своим, – Водим приблизился почти в упор к Диве. – Ты ли это, наша княжна, дочь Гостомысла Разумного? Я помню твоего отца зело явственно. Он был отважным воином, не отступающим и перед превосходящим ворогом. И он всегда был милостив ко мне. Он научил меня владеть клинком. Обучил особому тайному удару, который и сразит варяга, как я теперь уверен. – Батюшка учил тебя владеть клинком? – Дива была озадачена: ее отец никогда не давал уроков, ибо был слишком занят для подобного времяпрепровождения. Лишь четверых мужчин он обучил этому искусству лично – ее трех сгинувших братьев и Есения, который, впрочем, не был слишком прилежным учеником. – Да, твой отец был всегда милостив ко мне. Даже в походе на Царьград он не отпускал меня от себя. И однажды я почту его память и память Пересвета кровью варяга Рюрика. – Нужно ли отцу это теперь? – усомнилась Дива. – Вспомни, что варяг сделал с твоей семьей и с твоим городом! Вспомни о Пересвете, наконец! Ты все это забыла ему? И простила?! – справедливо негодовал Водим. – Я все помню. И не забываю. Ты не представляешь, сколько унижений мне пришлось испытать. Сколько обид пережить. И даже сейчас…Я здесь, вдали от всего, что мне дорого! Но и я не смею…– Дива нашла, что слова соотечественника все же отозвались эхом в ее сердце. Зачем он напоминает ей про отца и Пересвета? Все это время она пыталась спрятать в себе воспоминания, и у нее почти получилось. И вот теперь словно и дня не прошло с того самого момента, когда неведомый враг ворвался в ее дом и жизнь. Почему Водим появился только сейчас, а не тогда, когда она ждала как раз кого-то вроде него?! – Это всего лишь жалкие попытки. Он убьет вас всех. Он любую дружину изуродует! И не смей никого вовлекать в это дело, тем паче здесь, в его вотчине! – Дива уже и сама стала горячиться. – Хочешь, чтобы его лазутчики вырвали твой язык прежде, чем ты успеешь произнести свои бесстрашные речи и поднять восстание? – У него здесь ворогов больше, чем ты думаешь, – Водим сжал руку Дивы так, что ей даже стало больно. Она выдернула кисть с усилием, потирая пальцы в кольцах. – Скажи мне только одно: ты с нами? С народом Новгорода? – Я же сказала, я всегда с народом Новгорода. Все, что я делала – было для этого народа и ради него. Остановись пока не перешел черту…Иначе вскоре тебе и сам Перун не поможет. Поверь, сейчас уже поздно бунтовать. Теперь он главный! Надо было раньше. А сейчас без него княжеству будет еще хуже, чем с ним. – Почему ты так напугана? Ты княжна славного рода! А трепещешь у стоп тирана, как лист пред горой, в то время, когда тебе следует отбиваться и противостоять! – учил Водим. – Буде не ты, то кто поддержит меня? Я на кого должен уповать? Я полагал, что дочь убиенного отца не отступится… – И рада бы, отбивалась, да не в те когти попалась…Ты прав, я напугана! – заорала Дива. И голос ее разлетелся по всей пристани. – А все понеже именно я, а не ты, была свидетельницей их бесчинств! Лишь я знаю, на что они способны! Что ничтожные лачуги на Дунае?! Да он все реки может осушить своим горячим дыханием! Ему покровительствуют суровые боги! Ужели ты не уразумел этого?! Его меч не знает поражения. Его хранители не дремлют. И нет такого лиха, что подкрадется к нему. Не губи наших земляков напрасно! – Дива говорила с жаром, устрашенная ожидающими Водима картинами, которые ей привиделись: его четвертуют на площади, и никто не посмеет даже слезы пролить по удальцу. – Дочь отважных словен-воителей не падает на колени пред варягом! Но ты, я зрю, настолько страшишься этого душегуба, что забыла об этом! Стыдись! – начал Водим, но был оборван Дивой, которой уже надоело постоянно смолкать, чуть только ей велят. – Где были вы все, когда я осталась одна с ним и его «другами»?! Меня все бросили! А теперь ты удивляешься, что я напугана! Он один стоит всей твоей нелепой оравы «возмущенных»! А с ним к тому же еще и его бойцы, подобные своему вожаку! Да на каждого из них приходится трое твоих дохляков, владеющих только вилами! Кого ты собрался созывать? Землепашцев и пару разжиревших бояр? Ты хоть знаешь, что все воины моего отца уже в дружине нового князя?! – разозлилась Дива. – Истинные воины твоего отца сейчас вместе со своим воеводой. Они защищали тебя и пали! – самого Водима не было в городе в день нападения. – Ты путаешь. Дружина нового князя наполовину состоит уже из новгородцев! – Наемники…Что с них взять. Никакой чести. А может, и вовсе глупцы, не знающие, кому служат. – Да. Они, вероятно, не знают…– согласилась Дива. Откуда им всем знать, что произошло? Ведь погромили только хоромы Гостомысла, в то время пока весь остальной город продолжал празднование свадьбы дочери владыки. – Однако это не меняет сути! Предупреждаю, берегись князя и его стаи! – Дива чувствовала, как кровь приливает к ее лицу. У нее уже почти иссякли силы убеждать его. Хотя она может уговорить и глухого. Очевидно, на сей раз разгадка кроется в другом: Водим сильнее духом. Он уверен в своей правоте до конца. А она уже ни в чем не уверена. – Ты не представляешь себе, на что они способны, если их не сдерживать! А он не станет их усмирять, если вы задумаете идти против него. Убьют не только всех вас, но и тех, кто вам дорог. Ваших жен, матерей и детей. Они не пожалеют никого! Я их знаю! Они нелюди! – Я соберу дружину, которая превзойдет его собственную! – настаивал Водим. – Не будь слабоумным: ему стоит только свиснуть, и все самые отчаянные лиходеи Варяжского моря хлынут ему на подмогу, сметая на своем пути все, что он попросит! В камень стрелять – стрелы терять…– Дива уже даже запыхалась, пытаясь отговорить Водима от запоздалой, по ее мнению, затеи. – Это все нужно было делать сразу, то есть когда он только пришел, а не теперь, егда он уже второй год наш князь! – Не буду переубеждать тебя сейчас, понеже вижу, это бесполезно, – покачал головой Водим. – Но я разыщу тебя, когда настанет время, – Водим снова сжал руку Дивы. – Будь готова к тому моменту. – Какому моменту?! Ты хочешь, чтобы и твоя семья не дождалась тебя домой?! Разверни коней обратно, покамест еще не поздно! – Дива с горечью осознавала, что ее слова для брата Пересвета пустой звук. – Уже поздно. Стрела пущена. Повторяю: придет время, и я найду тебя! Уповаю, что к тому моменту ты будешь в состоянии выступить с нами. А пока, я надеюсь, у тебя хватит мужества избавиться от твоего пасынка. Сделай это в любом случае. Ибо если твой князь окажется столь могуч, как ты говоришь, и мы не сможем сразить его по какой-то причине, то его сын взойдет на престол твоего отца однажды. Не допусти этого, коли ты так ратуешь за свой народ. Не позволь чужеземцам задавить твой род, – Водим накинул капюшон и скрылся так быстро, что Дива даже не успела сообразить, какие серьезные речи ей довелось услышать. В ее руках остался лишь подаренный Водимом гребень с коварным и мудрым змеем на навершии. – Я ищу тебя весь день. Ты уже знаешь, что произошло, милый? – обратилась Умила к Синеусу, когда того разыскала и привела в покои княгини служанка. – Много всего происходит. Не знаю, конечно…– Синеус был не в духе уже целую неделю. Это было связано с предстоящей встречей варяга Эйрика в городе. Слишком ответственно и даже опасно. – Ну, во-первых, священный самоцвет из глаза соколиного выпал, – Умила постучала по спинке трона своего покойного мужа. Она никогда не пыталась выйти замуж повторно. И дело тут было не в пламенной любви и преданности. Просто однажды она поняла, что не желает иметь над собой никого. И не желает делить власть. Ведь власть превыше любви. Тот, кто не обладал ею, не понимает этого. – Он служил оберегом нам все эти годы. И вот теперь его падение – дурной знак. Я, как никогда, уверена в том, что мы потеряем Дорестадт… – Матушка, мы можем потерять Дорестадт не из-за какого-то самоцвета, брякнувшегося оземь. А по вполне понятным причинам…Если не сумеем угодить этому дану, мчащемуся к нам…– Синеус не очень верил в силу камней. – Ты напрасно так думаешь, сынок, – Умила, напротив, почитала камни, считала их даже одушевленными. – Знаешь, этот камень особенный, возьми его в руку… – О боги, ма, не надо…– несмотря на протесты, Синеус уже держал в ладони черный агат. – Ну и что? Дальше что? – Ты чувствуешь? Он не теплеет, остается прохладным…– загадочно изрекла Умила. – Он обладает силой, которую дарует и тебе. Хладнокровие и ясный ум. Верность решений. Он много лет лежал без движения и заснул. Но я воскресила в нем его мощь. Несколько ночей подряд я опускала его в глиняный кувшин с соленой морской водой. И теперь он вновь так же силен, как и прежде. – У меня остался только один вопрос…Где ты взяла морскую воду?! – усмехнулся Синеус. – Я же не шучу, сынок. Не смей смеяться, иначе камень может обидеться…– Умила была серьезна. – Я хочу, чтобы ты надел этот камень и носил его до тех пор, пока твой дан не уедет, унося с собой мирный договор. А потом ты найдешь мастера, и он вернет наш самоцвет на место, то есть на трон твоего отца. – Не хочу я его надевать. Он не очень-то помог отцу в Рарожье…– вновь шутливо подковырнул Синеус, подставляя матери голову. Несмотря на множественные возражения, он всегда делал так, как она говорила ему. – Ну там были особые обстоятельства. Он не помог отцу, но зато помог всем нам, – Умила надела оберег на дюжую шею сына. – Носи под рубахой, чтобы солнце не попадало на него. Темный камень не любит света, сам должен понимать…– дала последние по этому вопросу указания Умила. – К сожалению, дорогой, это не все новости…Отец Ефанды почил навеки. Кетиль Лосось мертв… – Вот те на. Неожиданно, – Синеус рассчитывал на поддержку рода Ефанды. – И не вовремя. Как раз перед приездом к нам Эйрика. Возможно, дан был бы более вежливым переговорщиком, если бы знал, что мы в союзе с урманами и Кетиль Лосось за нас…– вздохнула Умила, искренне огорченная кончиной свата. – Думаешь, Рагнар уже знает? – Безусловно. В этом свете приезд его сына для нас становится важен, как никогда…– заострила внимание Умила. – Дорогой, нужно сделать все мыслимое, чтобы Эйрик остался доволен. У нас все меньше союзников. И сил не так много. А если еще и Олег уйдет со своей дружиной обратно домой, то мы вообще останемся одни. – Олег уже не уйдет…– покачал головой Синеус. – Там, надо думать, и без него желателей наследства предостаточно. – Сыновья Кетиля устроили резню, они дробят королевство. И пока не останется токмо один из них, они не утихомирятся. Олег может захотеть ввязаться в эту борьбу и тоже притязать на свой кусок пирога. – Про Олега можно сказать многое. Но я бы не стал считать его глупцом. Ради одного куска пирога неразумно тратить мешок муки. Если он вернется на полуостров, то там его ждет не теплый прием, а потери и смерть. К тому же у него нет законных оснований посягать на престол Кетиля. – Законных оснований, может, и нет…– согласилась Умила. – Но там его дом. Он может захотеть вернуться. – Викингу не нужен дом. Где встал – там и стан…– зевнул Синеус, который, вообще, не имел понятия родной земли. Он был лишен этого богатства не по своей вине и воле. – Ну это покуда не наступила старость. В молодости кажется, что впереди еще очень много времени и все успеется. Но на самом деле время не просто летит быстро, оно еще и ускоряется, – расстроено констатировала Умила, уже заметившая, как на склоне лет ее дни проносятся, словно лисицы по горящему полю. – О своем доме молодому викингу нужно думать, пока у него есть силы, чтобы бороться. Очень важно правильно построить свою жизнь. И всему свое время, милый. Боям и схваткам тоже отмерен срок. – Как бы там ни было, я не думаю, что Олег вздумает вернуться в отчий дом. Особенно теперь. Может быть, позже, но не теперь. – Если ты прав, то, кажется, новости не столь плохи для нас…– на лице Умилы возникла заговорщическая улыбка. Скорбь по Кетилю как ветром сдуло. – Сносные новости…– согласился Синеус. – Тем не менее, ты должен выразить Олегу свои соболезнования. Пусть видит, что мы скорбим вместе с ним. Мы одна семья. Это сейчас важно…– наставляла Умила. – Так я и поступлю…– Синеус двинулся к дверям. – И еще кое-что, дорогой…– остановила Умила сына уже на пороге. – Поддержи Ефанду. Она твоя супруга и нуждается в тебе сейчас. Будь ласков. – Ладно, – кивнул Синеус. В покоях Олега царили сумрак и прохлада. Ставни были распахнуты, но занавеси почти полностью заслоняли дневной свет, которого бывало не столь уж много во Фризии. А осенняя пора вообще мало здесь отличалась от летней. Самым неприятным отличием было появление комаров и мух, которые исчезнут лишь с приходом весны. Так что занавеси служили своеобразной стеной от мелких кровососов, пытающихся ворваться в жилище. По этой же причине ложе принца располагалось под пологом из ткани, защищающей спящих от укусов, а иногда и лишних глаз. Ведь в покои Олега могли заходить слуги или еще кто-то. Не всегда нужно, чтобы было видно, кто там отдыхает под поволоками. – Давай уедем отсюда. Вернемся домой. Ты станешь конунгом…– мечтательно молвила Ефанда, поглаживая ладонью мохнатую грудь Олега. Голова принцессы покоилась на плече брата, как на подушке. Ефанда часто приходила сюда, разумеется, в отсутствие Синеуса. – Как ты себе это представляешь? Там бойня. Братья грызутся между собой, как псы за кость…– Олег смотрел в темный свод полога. И этот вид почему-то приковывал его взор. – Никто из них добровольно не откажется от власти и не сойдет с тропы войны. Как ты этого не уразумеваешь? – Значит, мы сразимся с ними. Ты самый искусный воин. Ты всех одолеешь и станешь королем земель нашего отца, – упорствовала Ефанда. – Я не стану королем, даже если вступлю в эту борьбу. Любой из твоих братьев имеет больше прав на это место, чем я. Меня никто не поддержит. Ни знать, ни народ. – Я тебя поддержу. Я с тобой, – прошептала Ефанда. – Ты даже не сможешь покинуть этот берег, если Синеус не разрешит, – Олег поцеловал ладонь Ефанды и продолжил созерцание свода над головой, такого же темного, как замысел сестры. – Мы не будем спрашивать его. Мы просто уйдем. А он пусть остается…– ухмыльнулась Ефанда. – Так нельзя. Он твой муж, – Олег снял с себя руку Ефанды и поднялся. Свесив ноги с кровати, он оглядел пол, от которого шел холод. – «Нельзя»? А то, что происходит между нами – это можно? – упрекнула Ефанда. Несмотря на свои слова, она не чувствовала себя виноватой и не считала, что изменяет Синеусу. Ведь Олег – это не просто какой-то посторонний мужчина. У нее с ним одна кровь и одна душа. – Ну это совсем другое. Неужто ты не видишь разницы? – Олег встал на ноги и стал одеваться. – И в чем разница? – уперев локоть в подушку, Ефанда уложила щеку на ладонь. – Если можно одно, то можно и другое. Я всегда с тобой. Ему я досталась по свадьбе. Моим мужем мог стать кто угодно. Он ничто. – Он что. У него есть на тебя права…– Олег был из тех, кто верит во всевозможные клятвы, в том числе и брачные. – А у тебя? – отбросив в сторону поволоку у изголовья, Ефанда любовалась братом, который в ее глазах был самым лучшим человеком. Для нее, по крайней мере. Он ей и мать, и отец, и муж, и наставник. Он для нее может быть всем. Он и есть все. – И у меня есть. Ты моя сестра. Мы одной крови. И поэтому ты моя изначально. Без всяких условий и событий…– Олег почти закончил одеваться, чтобы пойти на улицу. – Я хочу быть только с тобой. Синеус мне не нужен…– настырно повторила Ефанда. – И богам все равно, останусь я с ним или с тобой, коли вы в равной степени имеете на меня права, – усмехнулась принцесса. – Любой союз – это воля богов…– Олег обувался, и почти не смотрел на Ефанду. – Они не щадят тех, кто дерзает выступить против этой воли. И неважно, идет ли речь о чужом муже или о твоем собственном. Ты не можешь убежать от него, убить его или что там тебе на ум приходит… – Мне на ум приходит только одно – вернуться в наш с тобой дом…– Ефанда начинала злиться: почему он отказывается? Что держит его здесь?