– Ты слишком упряма. Я же объясняю тебе, что со смертью отца это уже не тот дом, который мы оставили…Туда нельзя возвращаться. – А почему бы тогда княжне не вернуться обратно в свой Хольмгард? – вдруг вопросила Ефанда, скорчив гримасу. – Она чем-то помешала тебе? – Она украла у меня Рёрика, – задумчиво изрекла Ефанда. – А он был прежде твоим? – умилительно улыбнулся Олег. Наверное, будь в его постели какая-то другая женщина, он бы не позволил ей вспоминать бывших женихов, особенно с оттенком сожаления. Но Ефанда – это другое, ее не надо ревновать. Они всегда вместе, как два берега реки, независимо от кораблей, проплывающих мимо и отвлекающих внимание. – Не был, но должен был стать, – Ефанда была убеждена в том, что говорит. Однажды на пиру она, своевольная принцесса, дала обет и ждала от богов поддержки. А вместо того, они привели ее к грубому и не терпящему неподчинения Синеусу. Если бы она была в силах явить покорность и уважение, их отношения, вероятно, сложились бы иначе. Но она не могла заставить себя покориться. Не ее это королевский удел – терпеть и сносить что-либо! – Не серчай на нее слишком. Она там ни при чем. И вроде милая…– подойдя к окну, Олег взял с подоконника кувшин и сделал пару глотков на дорожку. – «Милая»? И ты туда же?! – негодующая принцесса плюхнулась на подушку. Но тут вдруг сдвинула брови. – Слышишь? – Ефанда различила звук приближающихся голосов. – Кто-то идет сюда. О боги, это же Синеус…– на лице Ефанды изобразился ужас. – Я сейчас оденусь, – принцесса схватила платье, судорожно пытаясь отделить подол от рукавов и горловины. Несмотря на то, что она считала Синеуса недостойным ничтожеством, это не мешало ей страшиться его. К тому же она не хотела, чтобы Олег каким-то образом пострадал. А при данных обстоятельствах такое неизбежно. – Нет. Укройся, – Олег стал торопливо притворять ставни, чтобы в комнате сделалось темнее. Времени на одевания уже не оставалось. Можно было лишь попытаться схорониться. – Лучше отвернись вообще. Трясущейся рукой Ефанда засунула платье под подушку. Потянулась к поволоке, чтобы задернуть ее: так не будет видно, кто в постели. Но в этот же миг дверь растворилась. Принцесса лишь успела захлопнуть перепуганные вежды и натянуть теплое одеяло до самой шеи. Взъерошенный Олег резко развернулся ко входу: в дверях, и правда, стоял правитель Дорестадта – Ефанда не ошиблась. – Приветствую тебя, Хельги…– Синеус прошел в комнату, не глядя по сторонам. – Мне только что сообщили. Скорблю вместе с тобой, брат мой, – Синеус обнял Олега. – Благодарю за сочувствие…– Олег тоже заключил в объятия Синеуса, который, по большому счету, не вызывал у него дурных чувств при обычных условиях. Лишь тогда принц гневился на зятя, когда на последнего поступали жалобы со стороны сестры. И этот гнев быстро превращался в ненависть и ярость, но так же и стихал по мере успокоения самой Ефанды. – Я понимаю, что ты в тоске…– Синеус положил ладонь на плечо шурина. – Но, возможно, тебе наоборот нужно покинуть эти угрюмые покои и развеяться? – Согласен. Пойдем…– Олег посчитал, что, чем быстрее он уведет Синеуса отсюда, тем лучше. Ефанда сможет одеться и незаметно вернуться к себе. – Ты не один? – Синеус различил в мрачных покоях спящий на ложе силуэт. И в этом силуэте что-то показалось ему знакомым. Затаившая дыхание Ефанда буквально ощутила на себе взгляд супруга и сделалась ни жива, ни мертва. Она боялась моргнуть, поскольку не успела отвернуться, и теперь ее лицо было на виду. Перед ее глазами, словно зарницы, вспыхивали одна за другой ужасающие картины. Синеус убьет Олега. Ее он тоже убьет. Или не убьет, но сделает что-то похуже. Он ведь бессердечный, может запросто изувечить ее. А может, Олег убьет Синеуса? Тогда она сделается вдовой, и ничто больше не станет удерживать ее в ненавистном Дорестадте. Но вот выпустят ли люди Синеуса ее и Олега из города?.. – Да, там Ефанда…– взгляд Олега коснулся кинжала, который лежал в ножнах на столе всего в шаге от него. Изначально принц не собирался обнаруживать присутствие сестры. Но в последний момент передумал – он увидел, что Синеус заметил ее. Заметил и узнал. Следует ли отпираться в таком положении? – Она пришла ко мне вся в слезах, расстроенная из-за отца. Я успокоил ее, и она уснула. Если хочешь, можешь забрать ее сейчас… – Нет, пусть спит…– Синеус не был доверчивым, но он даже не допускал мысли, что кто-то может обмануть его в собственном доме. Ефанда и Олег дружны, нет ничего дурного в том, что она пришла к брату за утешением. Не к самому же Синеусу ей идти плакаться. Ему, точно, не нужны ее слезы. **** Дива возвращалась в поместье одна: видно, Ума и страж не дождались ее. А может, решили, что ее похитили, и уже забили тревогу? Что теперь будет? Главное, чтоб сейчас она не оказалась виновата в чем-то. Встреча с Водимом так потрясла Диву, что она брела по двору, не глядя по сторонам и даже забыв о своих невзгодах. И тут вдруг что-то словно заставило ее поднять взор. Она увидела, как на нее несется огромный, как волк, серый пес. Дива в ужасе распахнула глаза. Первое, что пришло ей на ум – бежать прочь. Очень быстро и без оглядки. – Стоять на месте, Дива! – раздался крик Синеуса. – Не бежать! Замри… За последнее время Дива так привыкла подчиняться чужой воле, что сейчас вошла в некий ступор: с одной стороны пес, от которого ноги сами несут прочь, с другой – Синеус со своим строгим приказом. Раззадорившаяся собака приближалась стремительно. Убегать от нее было также бессмысленно, как вплавь спасаться в открытом море от хищной рыбы. И Дива замерла, даже прекратив дышать. Она не думала, что обычный пес может так напугать ее. Все же собака – это не ворог с копьем и мечом. Но что-то устрашающее есть в огромной разинутой пасти с клыками. – Не дергайся и не размахивай руками…– следом за собакой к Диве подходил Синеус. Он уже не кричал, не бежал, а был спокоен и собран. – Не смотри в глаза животному. На меня смотри. Поняла? На меня. Пес подскочил к Диве. И ей показалось, что у нее даже ноги подкосились от страха, теперь она боялась и пошевелиться. Мокрый нос коснулся ее руки – вероятно, сперва собака желала познакомиться, обнюхивая ладонь Дивы. А последняя в свою очередь не отрывала взгляда от Синеуса, как он и велел. Она не знала, почему не должна смотреть в глаза собаке: может, это какой-то обряд? Или что? Да это и неважно сейчас. Приблизившийся Синеус спугнул пса. Тот отпрыгнул в сторону и издал рык, недовольный и ожесточенный. – Где эта стража-падлина?! Я сам должен все делать?! – заорал Синеус, попутно хватая Диву за локоть и забрасывая в сторону таким образом, что на пути собаки сперва был он сам, а потом уже растерянная рыночная прогульщица. На ругательства Синеуса сбежались дружинники и стража, несущая дозор во дворах. С представляющим опасность псом покончили быстро – кто-то застрелил его из лука, когда тот зарычал при приближении человека. Испытавшая потрясение Дива едва приходила в себя. А Синеус продолжал отпускать проклятия, найдя и виновника происшествия. – Я приказал выгнать этого пса отсюда! Какого ляда он тут?! – Куда я мог его прогнать? – голос принадлежал Рарогу. Как вскоре стало ясно, именно он притащил во двор эту взрослую полудикую собаку. – Меня не колышет! Ты видишь, он ее чуть не обожрал! – Ну он же ничего не сделал все-таки! – упорствовал Рарог то ли в силу юности, то ли, и правда, не осознавая опасности. – Чего?! Ну-ка заткнись, ублюдок! – Синеус налетел на племянника и сбил того с ног. Юноша повалился на землю, не успев ни отмахнуться, ни посторониться. По сути Синеус был прав: Рарог, действительно, оказался виноват в произошедшем. И он, действительно, был незаконнорожденным ребенком. – Чего сразу «заткнись»-то? – смирный с виду Рарог оказался на деле не промах и не собирался молчать, как ему было велено. – Я тоже хочу сказать слово! – Доколе я буду терпеть дерзости этого выродка?! – взбесился Синеус тому, что ему до сих пор прекословят. Это была семейная черта, поэтому Дива не подивилась. Однако она вскликнула, когда Синеус размахнулся и пнул лежащего на траве племянника ногой. Дива стояла в растерянности, не зная, что делать и как остановить разъяренного деверя. А остановить его нужно немедленно, иначе он прибьет строптивого паренька. Или нет…Может, разгневанному владыке не следует мешать? Не об этом ли говорил Водим ей на рынке? Рарог – не просто юноша. Он противник всех ее возможных в будущем детей мужского пола… Синеус был зрелый муж, отнюдь не хилый и не слабый. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы убояться его сокрушающего удара. В то время как Рарог казался субтильным юношей, дерзким, как и вся молодежь. И вот если б только молодежь могла вовремя совладать с собой и замолкнуть, то дело так бы, может, и кончилось само. – Да ты сам пристал к этому псу, вот он и зарычал! – Рарог пожелал отстаивать свою точку зрения, даже валяясь под пятой дяди. – Ах ты говноед, вычадок треклятый, я сейчас прибью тебя! – Синеус воспитывал вверенное его заботам детище, как умел. И он полагал, что первое, чему следует научить непокорного отпрыска – это различать, когда можно вякать, а когда нельзя. Вот и сейчас заслышав новые словеса Рарога, Синеус потерял над собой власть и схватился за тяжелое полено, лежащее здесь же в поленнице. И это было по-настоящему опасно: удар рукой или ногой и удар твердым предметом предполагают разный урон. Но взбешенный правитель теперь не думал о таком, находясь в чаду ярости. Сами боги помогли неустрашимому Рарогу откатиться в сторону и оказаться под широким столом, на котором обычно разделывали туши животных, принесенные с охоты. Такой трюк еще сильнее взбесил Синеуса: ему не понравилось, что, вместо извинений, мальчишка смеет ускользать от него. Разозленный до крайности правитель стал молотить поленом по столешнице, намереваясь раздолбить как стол, так и того, кто под ним. – Не надо, Синеус! – опомнилась Дива и закричала, когда раздался хруст треснувшей столешницы. Рарог закрыл лицо руками, предполагая, что следующий удар будет нанесен по дерзновенным устам. – Ты же убьешь его! Прекрати это! – Ты вообще не смей голос подавать! – заорал Синеус на Диву, которая возмутила его приказом: «Прекрати это!». – Рот свой откроешь, когда на коленках передо мной стоять будешь! Угрозы и оскорбления Синеуса почти всегда имели похабный окрас, вгоняющий в замешательство и стыд слабую половину человечества. И Дива это уже поняла: он может обхамить ее так, что она начнет заикаться. Но также она осознавала, что если сын Рёрика тотчас не извинится перед своим грозным воспитателем, то пострадают все. – Рарог, твой дядя, бесспорно, прав…– Дива обратилась к пасынку, не отважившись выяснять отношения с самим Синеусом. – Это животное могло покалечить кого-то. Тут много детей. Ты не спорь теперь. А признай, что ошибся, приведя собаку в дом. Повисла пауза. Синеус чуть повернул голову к непослушному чаду, словно прислушиваясь. Он и не думал вести увещевательных речей в ходе воспитания. Ему казалось, что все это и так очевидно! – Дядь, прости, я ошибся, – извинился Рарог после краткого промедления. Получив мудрые установки, парень и сам удивился, почему такое простое и верное объяснение, отражающее действительность, не пришло ему в голову раньше. – Ты палоумный?! Не подумал он, видите ли! – после раскаяния племянника Синеус начал остывать, хотя и продолжал по привычке браниться. – Я больше не буду, – простосердечно пообещал Рарог, выбираясь из-под скособочившегося стола. Глава 14. Семейный ужин Удивительно теплый и тихий вечер выдался в Дорестадте. За большим столом собралась вся семья – редкий случай, который радовал Умилу, но напруживал всех остальных. Княгиня-мать обожала подобные сборища. На столе в большом блюде спал румяный верченый поросенок, то есть запеченный на вертеле. Из-под пяточка торчало яблоко. – Осень на носу. Скоро к нам придет Эйрик, сын Рагнара…– начал Синеус, пока слуга кромсал тушу поросенка на части, дабы накормить славное семейство. Вообще, вся эта совместная трапеза была устроена только для того, чтобы Синеусу не бегать за каждым членом семьи, объясняя политику дома в отношении особого гостя. – Не знаю, на сколько он задержится здесь. Может статься, что надолго. – Как долго? – Ефанда недовольно скривила губы. – Я же сказал, что не знаю! – рявкнул Синеус. А слуга даже выронил кусок свинины. Благо, тот шлепнулся обратно в блюдо. – До зимы. Или весны! Все возможно. – Мой отец всегда говорил, что даны – ненадежные союзники, на них нельзя полагаться…– Ефанда не могла сдержать негодования: Синеус собирается привечать врага! Где тут честь? – И что с ними не нужно вести переговоров. А необходимо действовать жестко. Они понимают только силу. – Он правильно говорил. Все понимают только силу…– подтвердил Синеус, пока слуга наполнял его миску – первый кусок мяса полагался Синеусу как правителю и главе семейства. – Может быть, ты тогда наденешь доспехи, сожмешь в деснице меч и пойдешь рубиться с данами, дабы преподать им урок? – Синеус перевел недобрый взгляд с поросячьего рыла на бледное лицо супруги и не нашел особенных различий между ними, хотя различия, безусловно, были. Впрочем, этот поросенок Синеусу уже нравился даже больше. Хряк, по крайней мере, вкусен и безгласен. – Ну что? Безмолвствуешь? Легко подстрекать, покуда твое королевское седалище нежится в тепле и достатке, пребывая вдали от крови и стонов умирающих…– прежде Синеус старался выбирать выражения в разговоре с Ефандой в присутствии Олега. Но теперь все переменилось. В обращении с женой муж больше не будет оглядываться на посторонних… – Если бы мне было положено, то я бы надела доспехи и взяла меч, – невозмутимо ответила Ефанда. Она, и правда, была далека от крови и стонов умирающих даже в мыслях. Тем более ей не было дела не до каких умирающих, если уж на то пошло. – Нет, это так только думается, – Синеус не собирался превращать ужин в побоище, хотя уже сейчас был готов отвесить Ефанде тумак, заставивший бы ее держать свое никчемное мнение при ней. – Ты уже не выполняешь того, что тебе положено. Так что не следует мнить, что твоя сущность изменилась бы при каких-то иных условиях…– Синеус вновь ткнул принцессу носом в ее упущение: отсутствие наследников. Не то что бы ему нужны были дети от нее, но раз уж она виновата, то пусть не забывает об этом. – Моя сущность – не опасаться врага, садясь с ним за стол переговоров, – язвительно заметила Ефанда, не только отразив удар, но и направив его обратно. – Ну-ка заткнись…– Синеус сжал в кулаке ложку. А на его лице изобразился угрожающий звериный оскал. Над столом повисла тишина, как ночью на кладбище. Каждый поспешил устремить взгляд в свою миску. И лишь только Умила молча наблюдала за разворачивающимся действом. – Я согласен с Синеусом…– вдруг прозвучал голос Олега. – Если можно решить миром, надо так и поступить. Никому не нужны смерть и страдание. Бросив на Олега обиженный взгляд, Ефанда поднялась со своего места. Осознавая или нет, но она всегда старалась напустить брата на супруга, при этом не доводя до стычки между ними, но заставляя Олега терзаться яростью.