– Они поймали его на месте преступления. Родни. – En flagrante delito? – На месте преступления, да. Широкая улыбка расплывается по лицу Хуана Мануэля и озаряет его темно-карие глаза. Бабушка как-то сказала, что настоящая улыбка бывает в глазах. Только сейчас я по-настоящему поняла эти слова. – Молли, у меня до сих пор ни разу не было возможности поговорить с тобой наедине, попросить у тебя прощения. Я никогда не хотел, чтобы ты оказалась втянутой во все это. Я взяла вилку, но тут же положила ее. – Хуан Мануэль, – говорю я, – ты пытался не допустить этого. Ты даже пытался предостеречь меня. – Может быть, мне надо было пытаться лучше. Может быть, надо было все рассказать полицейским. Проблема в том, что я им не доверяю. Когда они смотрят на такого человека, как я, иногда они видят только плохое. И не все полицейские хорошие люди, Молли. Как отличить, кто есть кто? Я боялся, что, если я начну говорить про наркотики и про отель, все может стать только еще хуже – для меня и для тебя. – Да, – говорю я. – Я понимаю. Я тоже не всегда отличаю, кто есть кто. – И мистер Блэк, и Родни… – продолжает он. – Мне было уже все равно, если они убьют меня. Но моя мать? Моя семья? Я так боялся, что они причинят им зло. И я боялся, что они причинят зло и тебе тоже. Я думал, если я буду терпеть боль и молчать, может быть, больше никто не пострадает. Его запястья – но не локти! – лежат на столе. Мне очень сложно сосредоточиться на его лице, потому что все, что я вижу, – это ожоги на его запястьях, в основном зажившие, но один или два совсем свежие. Я указываю на руки Хуана. – Это он? – спрашиваю я. – Это Родни тебя так? – Не Родни, – отвечает он. – Его друзья. Те, здоровущие. Но Родни отдавал приказы. Мистер Блэк жжет Родни, а Родни жжет меня. За то, что жалуюсь и говорю, что не хочу делать для Родни грязную работу. И за то, что у меня есть семья, которую я люблю, а у него нет. – Это очень неправильно – то, что они делали с тобой. – Да, – кивает он. – Неправильно. И то, что они делали с тобой, тоже. – Твои руки. Они в ужасном состоянии, – говорю я. – Они были. Но сегодня они уже в порядке. Сегодня я чувствую себя немного лучше. Я даже не знаю, что со мной будет, но все равно радуюсь, потому что Родни поймали. И у нас есть свеча, которую можно зажечь. И есть надежда. – Он достает из коробка спичку и зажигает свечу. Потом говорит: – Давай есть, а то все остынет. Мы берем вилки и с аппетитом принимаемся за еду. У меня масса времени не только на то, чтобы жевать нужное количество раз, но и на то, чтобы насладиться каждым кусочком. Между тем я подробно пересказываю Хуану Мануэлю все подробности событий сегодняшнего вечера – как я сидела в кафе, как ждала и беспокоилась, как меня показывали по телевизору, как перед отелем с визгом затормозили полицейские машины, как приятно было видеть, как Родни бесцеремонно затолкали на заднее сиденье. Когда я рассказываю о женщине в кафе, которая узнала во мне героиню новостей, он начинает громко смеяться. На мгновение я застываю. Я не понимаю: он смеется надо мной или со мной. – Что в этом такого смешного? – спрашиваю я. – Она решила, что ты убийца! В ее кафе! Пьешь чай и ешь пирожное! – Это было не пирожное, – поправляю я. – Это был кекс. Кекс с отрубями и изюмом. Тут он принимается смеяться еще громче, и я не понимаю почему, но мне становится совершенно ясно, что он смеется со мной. Внезапно я обнаруживаю, что тоже смеюсь, смеюсь над кексом с отрубями и изюмом, сама даже не зная почему. После ужина Хуан Мануэль начинает собирать со стола посуду. – Нет, – говорю я. – Ты был так добр, что накрыл на стол. Я сама уберу. – Так нечестно, – возражает он. – Ты думаешь, ты единственная, кто любит убирать? Почему ты лишаешь меня этого удовольствия? С этими словами он снова улыбается этой своей улыбкой, потом снимает с крючка за дверью бабушкин фартук. Он в цветочек, голубой с розовым, но Хуана Мануэля, похоже, это совершенно не смущает. Он накидывает лямку на шею и, напевая что-то себе под нос, затягивает завязки. Я так давно ни на ком не видела этот фартук; в свои последние месяцы даже сама бабушка была слишком больна, чтобы им пользоваться. И видеть, как он становится трехмерным, как обретает форму человеческого тела… не знаю почему, но я отвожу глаза. Я отворачиваюсь к столу и принимаюсь собирать оставшуюся посуду, пока Хуан Мануэль готовит раковину с мыльной водой. Вместе мы быстро справляемся с беспорядком, и всего через несколько минут кухня уже сияет идеальной чистотой. – Видишь? – говорит он. – Я всю свою жизнь работаю на кухнях – больших, маленьких, семейных – и, когда я в конце дня вижу чистую столешницу, сердце у меня поет с радостью. – Поет от радости, – поправляю я. – А, точно. Поет от радости. Я смотрю на него в свете бабушкиной свечи и внезапно понимаю, что на самом деле никогда не смотрела на него по-настоящему. Я видела этого мужчину на работе каждый день много месяцев кряду, а теперь вдруг оказывается, что я никогда не замечала, какой он красивый. – Ты когда-нибудь чувствуешь себя невидимым? – спрашиваю я. – На работе, я имею в виду. Тебе никогда не кажется, что люди тебя не замечают? Он снимает бабушкин фартук и водворяет его обратно на крючок за дверью. – Да, конечно, – отвечает он. – Я привык к этому чувству. Я знаю, каково это – быть невидимым, чувствовать себя одиноким в чужом мире. Бояться за свое будущее. – Должно быть, тебе было ужасно тяжело, – говорю я. – Быть вынужденным помогать Родни, несмотря на то что ты понимал, что это плохо. – Иногда приходится сделать что-то плохое, чтобы потом сделать что-то хорошее. Жизнь не всегда такая однозначная, такая черная и белая, как все считают. В особенности когда у тебя нет выбора. Да. Он абсолютно прав. – Скажи-ка, Хуан Мануэль, – спрашиваю я, – тебе нравятся головоломки? – Пазлы? Нравятся ли они мне? Да я их просто обожаю! И тут раздается стук в дверь. Желудок у меня ухает в пятки, а ноги приклеиваются к полу. – Молли, как думаешь, можно открыть?.. Молли? – Да, конечно, – отвечаю я. Я заставляю свои ноги передвигаться. Мы вдвоем подходим к двери. Я отпираю замок и открываю ее. На пороге стоят Шарлотта и мистер Престон, а за спиной у них – детектив Старк. Колени у меня подгибаются, и я хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. – Все в порядке, Молли, – говорит мистер Престон. – Все в порядке. – Детектив здесь с хорошими новостями, – добавляет Шарлотта. Я слышу слова, но не могу сдвинуться с места. Хуан Мануэль поддерживает меня. Я слышу, как где-то в коридоре открывается дверь квартиры, и следующее, что я вижу, это мистер Россо, который стоит позади детектива Старк. Такое впечатление, что на пороге у меня какая-то вечеринка. – Я так и знал! – вопит он. – Я знал, что из тебя ничего путного не выйдет, Молли Грей! Я видел тебя в новостях! Тебе не место в этом доме, ты меня слышала? Офицер, выведите ее отсюда! От стыда щеки у меня начинают пылать, а язык отказывается мне повиноваться. Детектив Старк оборачивается к мистеру Россо: – Вообще-то, сэр, в том выпуске новостей передали ошибочную информацию. Приблизительно через час в эфир выйдет опровержение. Молли совершенно не виновна ни в каких преступлениях. Напротив, она пыталась помочь следствию, но ее действия были неверно истолкованы. Вот почему я здесь. – Сэр, – обращается к мистеру Россо Шарлотта, – я уверена, вам прекрасно известно, что вы не можете взять и просто так выселить жильца без веской причины. Мисс Грей внесла арендную плату? – С опозданием, но да, она заплатила. – Мисс Грей – образцовая нанимательница, которая ничем не заслуживает такого обращения, – продолжает Шарлотта. – Да, кстати, детектив Старк, – говорит она, – вы заметили какой-нибудь лифт в этом доме?.. – Прошу прощения, мне нужно идти, – заявляет мистер Россо и бросается прочь. – До свидания! – кричит ему вслед Шарлотта. В коридоре воцаряется тишина. Мы все по-прежнему толпимся на пороге моей квартиры. Все глаза устремлены на меня. Я не знаю, что делать. Мистер Престон откашливается. – Молли, ты не будешь так добра пригласить нас войти? Мои ноги сами выходят из оцепенения. Видя, что ко мне вернулись силы, Хуан Мануэль убирает руки. – Прошу прощения, – говорю я. – Я не привыкла к такому количеству гостей. Но я рада вашему обществу. Пожалуйста, проходите. Хуан Мануэль, подобно часовому, стоит сбоку от двери, приветствуя каждого из гостей и прося их снять обувь, которую он дрожащими руками протирает и аккуратно ставит в шкаф. Все мои гости проходят в комнату и неловко переминаются с ноги на ногу. Чего они ждут? – Прошу вас, – говорю я. – Присаживайтесь. Мистер Престон исчезает в кухне и возвращается с двумя стульями, которые ставит напротив дивана. – Кто-нибудь хочет чая? – спрашиваю я. – Я сейчас убил бы за чашечку чая, – говорит мистер Престон.