Они вдвоем уезжают, так что я без помех могу проверить мой телефон. Это, скорее всего, Хуан Мануэль. Он частенько присылает мне сообщения во время рабочего дня, всякие пустяки, которые вызывают у меня улыбку, – фотографию, на которой мы с ним вдвоем едим мороженое в парке, или какую-нибудь новость о его родных в Мексике. Но это не Хуан Мануэль. Это сообщение из банка. Сердце у меня ухает в пятки. Я не переживу скверных финансовых новостей. Я открываю сообщение и читаю: «Солнечные Кайманы отправил(а) вам 10 000 долларов (США). Деньги были автоматически зачислены на ваш счет». Там есть еще сообщение для получателя, которое состоит всего из двух слов: «Долг благодарности». Сначала я думаю, что это какая-то ошибка. Но потом до меня доходит. Солнечные Кайманы. Каймановы острова. Жизель. Жизель прислала мне подарок. И она сейчас именно там – на ее любимом острове, на вилле, которую она так хотела и которую просила мистера Блэка переписать на ее имя за несколько часов до его смерти. Мистер Блэк уступил. Он сдался. Об этом проговорились на суде адвокаты Родни. Когда в последний день своей жизни он выскочил из номера, запустив в Жизель обручальным кольцом, он передумал. Он взял дарственную на виллу на Кайманах из сейфа. Я случайно увидела ее краешек, который торчал у него из нагрудного кармана, когда он едва не сшиб меня с ног у двери номера. Несмотря на то что они с Жизелью поссорились, он направился прямиком к своим адвокатам и велел им переписать виллу на ее имя. Это было последнее его дело, которое он сделал перед тем, как вернуться в отель. Это многое объяснило. Я представила себе Жизель, нежащуюся на солнце в шезлонге. Наконец-то она получила то, чего всегда хотела, пусть и не таким образом, как ожидала. И деньги у нее тоже откуда-то появились, пусть это и не были деньги мистера Блэка, – деньги, которые можно было пустить на исправление ошибок. Она прислала мне подарок. Огромный, многократно увеличивающий «Фаберже» подарок. Подарок, который я не смогла бы вернуть, даже если бы и захотела. Подарок, распорядиться которым я была намерена с умом. Эпилог Бабушка всегда говорила, что правда субъективна, а я не осознавала этого до тех пор, пока мой собственный жизненный опыт не подтвердил ее мудрость. Теперь я понимаю. Моя правда не такая, как ваша, потому что мы воспринимаем жизнь не одинаково. Мы все разные, но все равно одинаковые. Я вполне способна жить с этим более гибким представлением о правде – более того, в последнее время оно дает мне большое утешение. Я учусь воспринимать все менее буквально, менее абсолютно. Мир, каким он выглядит сквозь разноцветную призму, гораздо более привлекательное место, чем когда видишь его только в черно-белых тонах. В этом новом мире есть место для версий и вариаций, для множества оттенков серого. Та версия правды, которую я тогда изложила с трибуны на суде, представляет собой именно это – версию пережитого мной и воспоминаний о том дне, когда я нашла мистера Блэка мертвым в постели. Моя правда подчеркивает и выдвигает на передний план мой взгляд на мир; она фокусируется на том, что я вижу отчетливей всего, и оставляет в тени то, чего я не понимаю, – или то, во что я предпочитаю не вглядываться слишком пристально. Правосудие как правда – оно тоже субъективно. Многие из тех, кто заслуживает наказания, так и не получают по заслугам, в то время как хороших, достойных людей обвиняют в чужих преступлениях. Это порочная система – правосудие, – грязная, путаная, несовершенная. Но если хорошие люди призна́ют личную ответственность за исполнение правосудия, разве у нас не будет больше шансов очистить весь мир от грязи, призвать к ответу лжецов, мошенников, мерзавцев, насильников? Я обычно не склонна делиться своими соображениями на эту тему. Кого они могут заинтересовать? Я ведь всего лишь горничная. Тогда в суде я рассказала собравшимся о том дне, когда я нашла мистера Блэка мертвым в его постели. Я рассказала им, как я это увидела, как я это пережила, только я сократила рассказ. Да, я действительно потрогала шею мистера Блэка в поисках пульса, но не обнаружила его. Я действительно позвонила на ресепшен с просьбой о помощи. Я повернулась к двери в спальню и мельком взглянула на себя в зеркало. И лишь тогда поняла, что я не одна в номере. В углу в самом деле кто-то стоял. Лицо было скрыто в тени, но я отчетливо видела руки и подушку, прижатую к груди. Этот человек так явственно напомнил мне меня саму и бабушку. Мне показалось, что я увидела себя, дважды отраженную в зеркале. Вот тогда я и упала в обморок. Но это еще не конец истории. Прямо как в «Коломбо»: всегда есть еще какое-то обстоятельство, которое всплывает только потом. Тот человек в углу – это был не мужчина. Когда я очнулась, то обнаружила, что лежу на полу у кровати. Кто-то обмахивал мое лицо стопкой бумаги из гостиничного канцелярского набора. После нескольких глубоких вдохов картинка у меня перед глазами обрела четкость. Это была женщина, среднего возраста, с волосами цвета соли с перцем, зачесанными назад, и солнечными очками на голове. Ее волосы были аккуратно подстрижены под прямое каре, почти как мои собственные. На ней была просторная белая блуза и темные брюки. Она склонилась надо мной с обеспокоенным выражением лица. Оно показалось мне незнакомым, по крайней мере сначала. – С вами все в порядке? – спросила она, перестав махать бумагой. Моим первым побуждением было снова потянуться к телефону. – Пожалуйста, – сказала она. – Вам не нужно этого делать. Я заставила себя сесть, прислонившись спиной к прикроватному столику. Женщина отступила на пару шагов назад, чтобы дать мне место, но продолжала пристально смотреть на меня. – Прошу прощения, – сказала я. – Я не подозревала, что в номере присутствует еще один гость. Но я должна… – Вы ничего не должны. Пожалуйста. Выслушайте меня, прежде чем хвататься за телефон. Голос у нее был не гневный и даже не напряженный. Она просто предлагала. Я послушалась. – Принести вам воды? – спросила она. – И может, что-нибудь сладкое? Я не была готова вставать. Боялась, что мои ноги подведут меня. – Да, – сказала я. – Это было бы очень любезно с вашей стороны. Она коротко кивнула и вышла из спальни. Я слышала, как она что-то ищет в гостиной. Потом в ванной включили воду. Мгновение спустя она вернулась в спальню и, присев передо мной на корточки, протянула стакан воды. Я взяла его трясущимися руками и жадно выпила. – Вот, держите, – сказала она, когда я допила. – Я нашла это в вашей тележке. Это была маленькая шоколадка, какие мы оставляем гостям в качестве комплимента от отеля. Строго говоря, мне не полагалось ее есть, но обстоятельства были чрезвычайные, и потом, она уже все равно сняла обертку. – Вам сейчас станет лучше. Она дала мне дольку шоколада, вложила ее прямо мне в руку. – Спасибо, – сказала я и отправила весь квадратик целиком в рот. Он мгновенно растворился у меня на языке. Магия сахара заработала. Она немного подождала, потом спросила: – Могу я вам помочь? – и протянула мне руку. Я ухватилась дрожащими пальцами за ее руку и с ее помощью вскоре встала рядом с ней. Комната перед глазами стала четче. Пол больше не грозил уйти из-под ног. Некоторое время мы так и стояли рядом с кроватью, глядя друг на друга. Ни одна не отваживалась отвести взгляд. – У нас не так много времени, – произнесла она. – Вы знаете, кто я такая? Я вгляделась в нее повнимательнее. Ее лицо казалось мне смутно знакомым, но, с другой стороны, она была похожа на любую другую гостью средних лет, которые часто останавливались в отеле. – Прошу прощения, боюсь, что я… И тут я вспомнила. По фотографиям в газетах. По одной мимолетной встрече в лифте. Это была миссис Блэк. Не вторая миссис Блэк, Жизель, а первая, изначальная жена мистера Блэка. – А-а, – произнесла она, аккуратно убирая обертку от шоколадки в карман брюк. – Я вижу, вы припоминаете. – Миссис Блэк, я очень прошу прощения за вторжение, но, кажется, ваш бывший муж… кажется, мистер Блэк мертв. Она медленно кивнула: – Мой бывший муж был изменником, вором, мерзавцем и преступником. И тут до меня начало доходить, только тогда. – Миссис Блэк, – спросила я. – Это вы… это вы убили мистера Блэка? – А это, пожалуй, как посмотреть, – сказала она. – Я считаю, что он сам себя убил, медленно, мало-помалу, когда стал одержим жадностью, лишил нас с детьми нормальной жизни, погряз в коррупции, творя зло всеми возможными способами. Оба мои сына – его точные копии, и они давно уже превратились в жалких наркоманов, которые порхают с одной вечеринки на другую, соря отцовскими деньгами. А дочь Виктория желает лишь одного – привести семейный бизнес в порядок и придать ему хоть какое-то подобие человеческого лица, а ее родной отец хотел вышвырнуть ее из семьи. Он не успокоился бы, пока не оставил нас с Викторией без гроша. И все это несмотря на то, что у нее сорок девять процентов акций. Ну, то есть было сорок девять процентов. Теперь у нее будет больше… Она поглядела на мистера Блэка, безжизненно лежащего на постели, потом вновь на меня. – Я всего лишь хотела поговорить с ним, попросить его дать Виктории шанс. Но когда он впустил меня в номер, он был пьян, глотал одну таблетку за другой, едва ворочал языком, возмущался, какая Жизель алчная шлюха, прямо как я, какие мы с ней обе никчемные твари, две самые большие ошибки в его жизни. Он вел себя грубо и оскорбительно. Словом, все как обычно. – Она на некоторое время умолкла. – Он схватил меня за запястья. У меня будут синяки. – Прямо как у Жизели, – сказала я. – Да. Прямо как у новой, усовершенствованной миссис Блэк. Я пыталась предупредить ее. Жизель. Но она не послушала. Слишком молоденькая, чтобы прислушаться к голосу разума. – Он и ее тоже бьет, – сказала я. – Больше не будет, – отозвалась она. – Он бы и со мной сделал что-нибудь похуже, но начал задыхаться и хватать ртом воздух и выпустил мои запястья. Потом, шатаясь, дошел до кровати, сбросил туфли и повалился на постель, как будто ничего и не было. Ее взгляд переместился на подушку на полу, потом скользнул прочь. – Скажите, – произнесла она, – вам никогда не казалось, что в мире происходит все наоборот? Мерзавцы процветают, а хорошие люди страдают? Такое впечатление, что она прочитала мои самые потаенные мысли. Я перебрала в памяти коротенький список тех, кто поступил со мной несправедливо и заставил страдать, – Шерил, Уилбур… и человек, которого я никогда в жизни даже не видела, мой родной отец. – Да, – сказала. – Мне постоянно так кажется. – И мне тоже, – ответила она. – По моему опыту, иногда бывает так, что хороший человек вынужден совершить что-то не совсем правильное, и все равно это правильно. – Да, она была права. – А что, если на этот раз все будет по-другому? – спросила она. – Что, если мы возьмем дело в свои руки и уравновесим чаши весов? Что, если вы меня не видели? Что, если я просто вышла из отеля и ушла, не оглядываясь? – Но вас же опознают, разве нет?