Улыбка стала холодней. Дадли отошел, Мал заговорил: — Вы можете не поверить, но мы выступаем на стороне законопослушных левых, не коммунистов. Рольфф указал на лист бумаги в пишущей машинке: — Не будь вы полицейским, из вас вышел бы хороший юморист. Вроде меня. Фашисты разрушили мою карьеру сценариста, теперь я пишу исторические романы под псевдонимом Эрика Сент-Джейн. Причем мой издатель в курсе моих политических взглядов. Как и работодатель моей жены; она профессор в университете Калифорнии. Вам не причинить нам неприятностей. Устами младенца глаголет истина. Ленни Рольфф возобновил работу над страницей 399 своего романа «Следы потерянных дублонов». Машинка продолжала стучать. Мал смотрел на скромный каменный дом и прикидывал, что этому удалось скопить побольше, чем Айслеру, и хватило ума не жениться на японке. Стук клавиш не утихал. Страницу 399 сменили 400 и 401 — Рольфф пек их как блины. И тут раздался ирландский говорок Дадли — лейтенант лицедействовал: — Благослови меня грешного, отче. Я никогда не исповедывался, потому что я еврей. Но сейчас я постараюсь это исправить. Монсеньоры Смит и Консидайн — мои исповедники. Мал обернулся и увидел Дадли с пачкой фотоснимков. Рольфф оторвался от машинки и поднял голову. Дадли сунул ему под нос один снимок. — Нет, — спокойно сказал Рольфф. Мал обошел вокруг стола и рассмотрел карточку. Это был расплывчатый снимок голой девушки с раздвинутыми ногами. Дадли прочел на обороте: «Ленни. Ты был великолепен. С любовью от Мэгги. Касбах, Минни Робертс. 19 января 1946». Мал затаил дыхание. Рольфф встал, посмотрел в глаза Дадли и сказал твердым голосом: — Нет. Мы с женой простили друг другу наши маленькие неверности. Думаешь, я держал бы иначе такие карточки в своем столе? Нет. Вор. Паразит фашистский. Ирландская свинья. Дадли бросил карточки на траву. Мал показал ему сигнал «не бить». Рольфф харкнул и плюнул в лицо Дадли. У Мала перехватило дух. Дадли взял лист рукописи и вытер им лицо. — Да, потому что милая Джудит не знает о славной Саре и о триппере, которым ты ее наградил, и мне кажется, я знаю, где ты сам лечился. Терри Лакс ведет подробные истории болезней, и он обещал мне содействие, если ты мне в нем откажешь. — Кто это вам рассказал? — спросил Рольфф твердым голосом. Дадли сделал знак: записывать дословно. — Рейнольдс Лофтис, под гораздо меньшим давлением. Мал думает: чем может кончиться такая авантюра? Если Рольфф поговорит с Лофтисом, все их допросы выплывут наружу. УАЕС из опасения провокаций прервет набор новых членов, и внедрение в их среду Дэнни Апшо будет сорвано. Он вынул блокнот с авторучкой, взял стул и сел. Дадли упрямо гнет свою линию: — Все-таки да или нет, мистер Рольфф? Я жду ответа. На висках Леонарда Рольффа пульсируют жилки. — Да, — говорит он. — Прекрасно, — констатирует Дадли. Мал пишет на новом листе: Л. Рольфф. 18.01.50. Допрашиваемый поправил очки. — Мне придется давать показания на открытом заседании суда? Мал говорит: — Скорее всего, письменные показания под присягой. Начнем с… Дадли впервые повышает голос: — Позвольте, советник, я спрошу свидетеля. Не возражаете? Мал тряхнул головой, повернул свой стул, сел верхом и пристроил блокнот на спинке стула. — Вам известно, почему мы здесь, потому сразу перейдем к делу, — сказал Дадли. — Коммунистическое влияние в киноиндустрии. Имена, даты, места и подстрекательские высказывания. Начнем с Рейнольдса Лофтиса — я уверен, вы частенько его вспоминаете. Вы когда-нибудь слышали, чтобы он выступал за вооруженное свержение правительства Соединенных Штатов? — Нет, но… — Я жду ваших добровольных показаний. Не стесняйтесь. Есть у вас что-то интересное насчет Лофтиса? Голос Рольффа стал взволнованным. — Свои роли полицейских он играл так, чтобы они выглядели злодеями. Он говорил, что старается выставить в невыгодном свете американскую систему правосудия. — Молчание, потом: — Если это показания для суда, он получит шанс рассказать обо мне и Саре? Мал ответил уклончиво: — Маловероятно, чтобы он выступил в роли свидетеля, а если он вдруг решит предоставить суду подобную информацию, судья и двух секунд не даст ему говорить об этом. Тут вам нечего опасаться. — А за пределами суда… — За пределами суда вы предоставлены сами себе. Полагайтесь на то, что подобные сплетни всегда выставляют рассказчика в невыгодном свете. — Если Лофтис рассказал вам это, значит, он решил с вами сотрудничать. Зачем тогда вам порочащие его сведения? Дадли нашелся и тут: — Лофтис дал нам информацию о вас несколько месяцев назад, когда мы еще не собирались включать УАЕС в свое расследование. Откровенно говоря, последние события в области трудовых взаимоотношений делают УАЕС куда более важной целью. Вы и другие в этом вопросе малоперспективны и нас не беспокоите. Мал поднял голову и увидел, что Рольфф купился: его плечи расслабились, пальцы рук разжались. Но его следующий вопрос бьет точно в цель: — Чем вы докажете, что не поступите со мной так же? — Большое жюри официально приступило к работе, и в отношении вас как свидетеля гарантируется недопустимость судебного преследования, чего Лофтису мы никогда не обещали. Что говорит лейтенант Смит о проблемах на трудовой арене — правда. Сейчас удобный момент — надо ковать железо, пока горячо. Рольфф внимательно смотрит на Мала. — Вы признаете свою беспринципность столь откровенно, что это выглядит более чем правдоподобно. Дадли хохотнул: — Только в отличие от вас мы стараемся ради правого дела. Теперь относительно Рейнольдса Лофтиса. Он изображал американских полицейских как злодеев сознательно, так? Мал снова записывает. Рольфф отвечает: — Да. — Можете вспомнить, когда он это говорил? — Думаю, на каком-то собрании, на встрече. — Ага! На партийном собрании, на встрече товарищей? — Нет. Нет. Нет, я думаю, это было во время войны, на летнем пикнике. — Присутствовали ли там и высказывались ли в подобном подрывном духе следующие лица: Клэр де Хейвен, Чаз Майнир, Морт Зифкин, Сэмми Бенавидес, Хуан Дуарте и Мондо Лопес? — Думаю, Клэр и Морт там были, Сэмми, Хуан и Мондо в то время были заняты делами Комитета защиты Сонной Лагуны, так что их там не было. — Стало быть, это было летом 43-го, во время активной деятельности комитета? — спросил Мал. — Да. По-моему, так. — Подумай, товарищ, — сказал Дадли. — Майнир был партнером Лофтиса по любовным утехам. Был он там и выступал ли с бунтарскими речами? Стенографируя, Мал сокращает цветистые фразы Дадли до кратких вопросов. Рольфф долго молчит, потом произносит: — Единственное, что я помню об этой встрече, — это то, что она была последней с упомянутыми вами людьми. С Лофтисом я снова встретился и стал приятельствовать в Европе несколько лет назад. Припоминаю еще, что у Чаза с Рейнольдсом произошла размолвка и он Чаза с собой не приводил. После встречи я видел, как Рейнольдс уезжал на своей машине с молодым человеком, у которого было забинтовано лицо. Помню также, что ряд моих друзей, занимавшихся политикой, включились в кампанию по защите обвиняемых в деле Сонной Лагуны и были крайне раздосадованы, когда я стал работать в Нью-Йорке и не смог принять в этом участие. — Поговорим о Сонной Лагуне, — сказал Дадли. Мал подумал о своих выкладках для Лоу: ничего из этого дела не должно попасть на повестку дня большого жюри — оно выставляло прокоммунистические элементы в выгодном свете. — Я думал, вы хотите, чтобы я рассказывал о Рейнольдсе, — говорит Рольфф. — Небольшое отступление. Сонная Лагуна. Памятное событие, не так ли? — Ребята, арестованные вашей полицией, были невиновны. В поддержку движения левых Южной Калифорнии активно выступили множество людей, далеких от политики, и добились их освобождения. Да, именно это и сделало Сонную Лагуну памятным событием. — Это твоя интерпретация, товарищ. Я смотрю на это иначе, это и составляет суть борьбы. Рольфф вздохнул. — Что вы хотите знать?