– Не обманывайте себя, – Роман опускается на корточки рядом с наставником и кладёт ему руку на плечо. – Что было дальше, товарищ капитан? Хромов плачет. Ему с невероятным трудом и болью даются воспоминания. И да, сопляк абсолютно прав – не было никакой мумии. – Он ударил меня. Завязал рот тряпкой и потащил. – Что было потом, товарищ капитан? – стажёр хватает Бориса за голову и поворачивает её в сторону раскидистого дерева, под которым так и стоит директор с маленьким Борей. Хромов сопротивляется, не хочет видеть и вспоминать. – Я не хочу. Не хочу! – кричит капитан и пытается вырваться, но Роман держит на удивление сильно, и полицейский осознаёт, что не сможет справиться со стажёром. Он теперь десятилетний мальчик и вырваться из рук Романа не получается. Из Хромова вырывается сдавленный выдох, он закрывает глаза и тихо повторяет: – Не хочу. – Надо, Борис Николаевич. Освободите себя. – Нет! – Да! Опер открывает глаза и видит, как директор завязывает мальчику, похожему на Бориса, рот тряпкой. Бьёт его по голове. Затем хватает мальчика за ногу и тащит к огромным кустам. В этот момент Хромов находит в себе силы, вырывается из рук стажёра и бежит к насильнику. Уже видит, как выбивает всё дерьмо из этого ублюдка, но насильник с ребёнком рассеиваются. Хочется рвать на себе волосы от беспомощности, и желание избить стажёра доходит до своего апогея. Опер уверен, что во всём виноват именно он. Если бы сопляк не появился, то и не было бы никакой поездки в Озёрный. Хромов уже раскрыл бы ритуальное убийство, получил повышение и помирился бы с супругой. Полицейский бросается на Романа. Тот с лёгкостью отступает в сторону, а опер лишь рассекает кулаками воздух. Но не сдаётся. Он принимает боксёрскую стойку и уверенно прёт на стажёра. Удар. Второй. Оба мимо. Роман стоит как ни в чём не бывало и медленно произносит, словно герой романов Достоевского: – Ну, полно вам драться, Борис Николаевич. Кулаками дело не исправишь. – Пошёл ты! – орёт капитан и вновь бросается на стажёра, но тот – как призрак, не имеющий материальной оболочки. Борис проваливается сквозь своего помощника и падает лицом в траву. Кричит что-то бессвязное, стучит кулаками о землю. – Прекращайте, товарищ капитан, – Роман помогает подняться наставнику. Но перестать Хромову сложно. Когда ты всё вспоминаешь, когда событие, которое специально было спрятано в самый дальний шкафчик памяти и закрыто на множество замков, вырывается и предстаёт во всей красе – хочется бежать без оглядки от реальности. Но в первую очередь хочется бежать от людей, ведь именно они – источник всего зла на этой планете. И Хромов такое же зло, как и все остальные. «Да, и я тоже зло, – говорит про себя полицейский. – Такое же зло, как и все. А добро – это просто ловушка для глупых и безвольных людей». С этим невозможно смириться. С памятью об этом событии невозможно жить. – Борис Николаевич, ну что вы как маленький, – продолжает ласково и успокаивающе говорить Роман. – Ведь мы тут только для того, чтобы всё вспомнить, а вы противитесь. Не надо так. – Но я же не хочу вспоминать, – вяло, словно смирившись со своей участью, бубнит Хромов. – Я всю жизнь пытался забыть тот день, и у меня это получилось. Я никогда не вспоминал того, кто это сделал со мной. Но я всегда знал, кто это. И вдруг появляешься ты и вместе с тобой тот поганый день. Самый отвратительный день моей жизни. Кто ты такой? – Я пришёл, потому что вам грустно и одиноко. Вы заблудились, и я пришёл, чтобы вывести вас на правильный путь. Я пришёл, дабы оградить вас от всего плохого и дать вам только хорошее, – стажёр улыбается. – Но надо вспомнить всё, и только тогда вы освободите себя от тяжкого бремени. Наркотики, алкоголь… – А я хочу употреблять наркотики и алкоголь! Они помогают мне забыть всё. – Но наркотики не делают вас свободным от воспоминаний человеком, – Роман пристально смотрит в глаза наставнику, и тому кажется, что он видит самого себя. – Наркотики и алкоголь сделали из вас раба. Да вы только посмотрите на себя. Процесс забытья вы поставили премного выше жизненных ценностей. Вы наплевали на отношения с женой, забыли о сыне… – Не смей мне говорить о моём сыне, – Борис пытается ухватить стажёра за шею, но тот ловко уворачивается. – Я всегда помнил о сыне. – Может и так, но вы выбрали наркотики, а не семью. Вы выбрали одиночество и самоистязание, до которого никому нет дела, – стажёр долго смотрит на Бориса, но тот молчит. – Чего вы этим добились? – Свободы. – Чушь. Вы не свободны. Чувство злости по отношению к Роману вновь врывается в сердце полицейского. Как этот молодой парень, который ещё даже не получил профессии, может говорить о свободе взрослого, состоявшегося человека? Капитан пытается ударить стажёра, но промахивается. Роман лишь укоризненно качает головой. Хромов рычит от безысходности и прыгает на сопляка, как голодный лев бросается на свой обед, но моментально оказывается на земле. Капитан быстро поднимается, хочет продолжить попытку избиения стажёра, и в этот момент его взгляд падает на водонапорную башню. В маленьком прямоугольном окошке, расположенном прямо под крышей башни, стоит Жанна Алексеевна и смотрит на Бориса. Всё внимание капитана присасывается к библиотекарше. Что она там делает? Оперу уже абсолютно не интересен стажёр, который продолжает говорить о семейных ценностях. Борис идёт по просеке к башне, и тропа приводит его точно к дыре, которую используют для входа в башню. Возможно, когда-то это был дверной проём, и в нём стояла полноценная дверь, но теперь это огромная дыра в кирпичной стене. Борис влетает в башню, видит круговую бетонную лестницу, моментально начинает бежать по ней на самый верх. Он быстро преодолевает все ступени и оказывается в круглом холле, куда раньше приходили люди, дабы узреть солнечное затмение, ведь они никогда не видели ничего подобного. В холле пусто, только сентябрьское солнце прорывается в узкие оконные проёмы. И пыль висит в воздухе. Вдруг слева полицейский замечает движение, резко поворачивается и видит Жанну Алексеевну. Библиотекарша стоит у оконного проёма, смотрит в окно. – Вы. Вы всё видели, – опер говорит негромко, он больше не может кричать. Медленно идёт к женщине. – Вы всё видели и просто смотрели. Жанна Алексеевна медленно оборачивается и улыбается. – Да, я всё видела, – она продолжает улыбаться. – И да, я никому ничего не сказала. – Ну ты и сука, – Борис подходит к библиотекарше, хочет задушить её, и ей богу задушил бы, но выглядывает в окно и видит себя. Себя, десятилетнего. Видит, как ужасная мумия насилует его. – Ты не сможешь нам ничего сделать, – Жанна Алексеевна смеётся словно дьявол, выбравшийся из ада. – Мы призраки твоего прошлого. И ты не сможешь изменить прошлого. Знаешь, в тот день я, как и другие, пришла сюда посмотреть на солнечное затмение. Когда оно началось, все толпились у того окна, – призрак библиотекарши указывает на противоположное окно, – и мне не было видно затмения. Тогда я подошла к этому окну и увидела тебя и директора. Знаешь, то, что я увидела, меня сильно возбудило. Я видела всё. От начала и до самого конца. Я не пошла в милицию и не рассказала им ничего. Валерий Геннадьевич меня не видел. А ты заметил. Но мне это даже понравилось. Первые дни я боялась, что ты всё расскажешь и милиция придёт за мной, но никто так и не пришёл. А потом ты с родителями уехал. Куда, я не знаю. – Ты – старая больная извращенка. – Может и так, – Жанна Алексеевна опять начинает смеяться. Рядом с библиотекаршей появляется директор, и он подхватывает дьявольский смех женщины. Перепуганный Хромов крутит головой, ищет стажёра, ждёт поддержки от него, но Роман тоже громко смеётся. Не переставая смеяться, стажёр подходит к директору с библиотекаршей и встаёт рядом с ними в одну шеренгу. Теперь три громких смеха сливаются в один злорадно лающий гул. Воздух сотрясается. – Прекратите, – громко говорит полицейский. Но никто не заканчивает смеяться, наоборот, кажется, что смех стал ещё громче. Стены вибрируют, с них сыпется пыль. – Я сказал: прекратите! – Хромов кричит. Звук неимоверно быстро нарастает. Капитан чувствует боль в ушах и голове. Пытается заткнуть уши руками, но это едва ли помогает. – Хватит. Хватит! Опер падает на колени. Ощущает на ладонях что-то влажное, липкое. Кровь. Кровь льётся прямо из ушей. «Нет, просто так это не остановить, – думает Хромов. Они не заткнутся». «Ущипните меня, если я сплю». Он тянется к кобуре. Нащупывает табельный пистолет и вынимает его. Снимает с предохранителя и с невероятным усилием, будто перетягивает канат один против ста атлетов, дёргает затворную раму. Три человека стоят прямо напротив стены из красного кирпича и продолжают дико смеяться. Сейчас Хромов чувствует себя сотрудником НКВД, который собирается расстрелять врагов народа. Капитан с трудом поднимается на ноги. Из ушей продолжает течь кровь. Адский смех становится невыносим. Ещё чуть-чуть, и взорвётся мозг. Борис целится в директора. Жмёт на спусковой крючок, но выстрел не слышно из-за громкого гогота. Однако полицейский видит, как пуля попадает в лицо директору. Кровь заливает лицо мужчины, он замолкает и с застывшим на недавно гогочущей роже удивлением вываливается в окно. Но смех не стал тише. Очередь смерти доходит до похотливой библиотекарши. На лице полицейского появляется улыбка психопата-маньяка, ведь в эту тварь Хромов стреляет с особым удовольствием. Он выпускает в Жанну Алексеевну три пули, и похотливая извращенка, не переставая смеяться, падает и мгновенно превращается в пыль. Гул нарастает. Борис поднимается с колен. Теперь дуло табельного пистолета направлено на стажёра. – Неужели вы убьёте и меня, товарищ капитан? – Роман произносит эти слова с улыбкой, словно ему доставляет удовольствие тот факт, что его сейчас пристрелят. Смех как грохотал, так и продолжает греметь. Но слова стажёра Борис слышит отчётливо. Будто они раздаются в его голове. – Да, я хочу тебя застрелить, – Хромов говорит очень громко, но знает, что кричать совсем не обязательно. Стажёр и так его хорошо слышит. Опер продолжает: – Я не знаю, кто ты. Понимаешь? Иногда мне кажется, что тебя нет и ты существуешь только у меня в голове. Может, ты моя галлюцинация. – Нет, Борис Николаевич, вам нужно успокоиться. Вы и так наделали много нехороших дел в Озёрном. – А когда мы приехали сюда, – продолжает капитан, не слушая Романа, – ты будто перешёл на их сторону. Ты заодно с ними. Я не знаю, почему, не знаю, как, но ты с ними. – Нет, Борис Николаевич. Я с вами. Я всегда был с вами. С самого рождения. – Это неправда. – Не делайте этого, – стажёр выставляет руки перед собой. – Если вы вернётесь один, то начнётся служебное расследование, все узнают, что вы убийца и наркоман. А я вас прикрою. Мы же напарники. Всегда ими были. Я всего лишь хочу, чтобы мы были свободны. С самого рождения. Опер не хочет слушать эту чушь. Как стажёр может быть с Борисом с рождения, если они познакомились всего несколько дней назад? Опер решает, что застрелит и стажёра. Но за что? Да за то, что именно из-за Романа он вспомнил самое страшное событие своей жизни и теперь уже никогда не сможет его забыть. Отныне каждую ночь опер будет засыпать, скрепя зубами и сжимаясь всем телом от обиды, злости и стыда. Его осрамили, и это мерзкое пятно царапает его душу. – Ты никогда не был со мной, – говорит Хромов и нажимает на спусковой крючок. Раздаётся выстрел, и через секунду всё замолкает навсегда. Эпилог