— Видите ли, — начал я, — я… — Давай пройдемся, — вмешалась Эмма, беря меня под руку. — Нам с тобой необходимо кое о чем поболтать. * * * Мы медленно спустились по лестнице, не проронив ни слова, пока не оказались у ее подножия, у вогнутой ледяной стены, которой Алтеа закрыла тоннель, ведущий наружу. Мы сидели рядом и долго смотрели на лед и его мутноватые узоры, в сумерках напоминающие насекомых, парящих в голубом янтаре. Мы молчали, и молчание скапливалось между нами, как нечто плотное и осязаемое, вселяя в меня уверенность в том, что разговор будет трудным. Именно поэтому ни один из нас не хотел его начинать. — Ну что? — наконец спросила Эмма. — Я как другие, — ответил я. — Я хочу знать, что думаешь ты. Она рассмеялась, но не весело и беззаботно, а так, как смеются, испытывая неловкость. — Я не вполне уверена, что это так, — произнесла она. Она была права, разумеется, но я все равно попросил ее ответить на мой вопрос. Эмма положила ладонь мне на колено, но затем отняла руку. Она не решалась заговорить, и у меня все сжалось в груди. — Я думаю, тебе пора вернуться домой, — наконец произнесла она. Я моргнул. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы убедить себя в том, что я не ослышался и она действительно сказала то, что сказала. — Я не понимаю, — пробормотал я. — Ты сам сказал, что появился здесь с определенной миссией, — быстро заговорила Эмма, уперев взгляд себе в колени. — И эта миссия заключалась в помощи мисс Сапсан. Сейчас все указывает на то, что ее удастся спасти. Если ты считал себя в долгу перед ней, то теперь полностью рассчитался. Ты даже не подозреваешь, как сильно ты нам всем помог. Но теперь тебе пора вернуться домой. Она выпалила все это так поспешно, как будто эти слова уже давно причиняли ей боль и ей не терпелось наконец-то от них избавиться. — Мой дом здесь, — возразил я. — Нет, Джейкоб, — настойчиво повторила она, на этот раз глядя мне в глаза. — Странный мир умирает. Это уже утраченная мечта. И даже если каким-то образом, каким-то чудом мы поднимем оружие против сил зла и сумеем одержать победу, у нас останется лишь тень того, что когда-то было. Это будут жалкие осколки разрушенного мира. У тебя естьдом. Настоящий, не разрушенный. И живые родители, которые тебя любят… в какой-то степени. — Я тебе уже сказал. Мне все это не нужно. Я выбрал другое. — Ты дал мне обещание, и ты его сдержал. Но теперь все окончено, и тебе пора вернуться домой. — Прекрати это повторять! — закричал я. — Почему ты меня прогоняешь? — Потому что у тебя есть настоящий дом и настоящая семья. И если ты думаешь, что хоть один из нас предпочел бы этотмир всему, что есть у тебя, не отказался бы от петель, долгожительства и странных способностей ради возможности хотя бы попробоватьжить твоей жизнью, — то ты действительно обитаешь в мире фантазий. Мне становится плохо от одной мысли о том, что ты можешь все это вышвырнуть прочь — и ради чего? — Ради тебя,дурочка! Я тебя люблю! Я не мог поверить в то, что произнес это. Эмма тоже, потому что у нее даже рот приоткрылся. — Нет, — прошептала она, тряся головой, как будто это могло стереть мои слова. — Нет, это только все усложняет. — Но это правда! — возразил я. — Как ты думаешь, почему я остался, вместо того чтобы вернуться домой? Я сделал это не из-за дедушки или какого-то дурацкого чувства долга… то есть не совсемиз-за этого… Не потому что я ненавидел своих родителей или не ценил свой дом и все, что у меня там было. Я остался из-за тебя! Несколько мгновений Эмма молчала. Она только кивнула, а затем отвернулась и запустила пальцы в волосы, тем самым обнаружив прядь, покрытую белой бетонной пылью, которую я не заметил раньше и благодаря которой она внезапно показалась мне старше. — Это я во всем виновата, — наконец произнесла она. — Я не должна была тебя целовать. Возможно, я заставила тебя поверить в то, чего на самом деле не существует. Это причинило мне такую боль, что я отшатнулся, как будто пытаясь защититься. — Не надо говорить мне этого, если ты сама в это не веришь, — ответил я. — Возможно, мой опыт общения с девушками невелик, но не пытайся обращаться со мной как с каким-то жалким типом, готовым пасть к ногам любой хорошенькой девушки. Ты не заставиламеня остаться. Я остался, потому что сам этого хотел и потому что те чувства, которые я к тебе испытываю, гораздо реальнее всего, что я когда-либо знал. — Я помолчал, пытаясь прочувствовать искренность собственных слов. — И ты тоже это чувствуешь, — наконец произнес я. — Я это знаю. — Прости, — пробормотала она. — Прости, это было жестоко, и я не должна была этого говорить. — Ее глаза немного увлажнились, и она отерла их тыльной стороной кисти. Она пыталась казаться каменной, но теперь защитная оболочка рассыпалась на глазах. — Ты прав, — шепнула она. — Ты мне очень дорог. Именно поэтому мне так тяжело смотреть, как ты вышвыриваешь свою жизнь на свалку непонятно ради чего. — Я не собираюсь этого делать! — Черт побери, Джейкоб, собираешься! Она так разнервничалась, что ненароком зажгла огонь в ладони, которую, к счастью, успела убрать с моего колена. Хлопнув в ладоши, она потушила пламя и встала. Указывая в толщу льда, она произнесла: — Видишь вон тот цветок в горшке на столе? Я посмотрел туда и кивнул. — Сейчас он зеленый, потому что его сохраняет лед. Но внутри он мертв. И как только лед растает, он потемнеет и превратится в коричневую жижу. — Она пристально смотрела мне в глаза. — Я как этот цветок. — Неправда, — возразил я. — Ты… идеальна. На ее лице застыло выражение бесконечного терпения, как будто она пыталась что-то объяснить тупоголовому ребенку. Она снова села на ступеньку и взяла меня за руку. Проведя моей ладонью по своей гладкой щеке, она произнесла: — Вот это? Это ложь. На самом деле это не я. Если бы ты мог увидеть меня такой, какой я являюсь на самом деле, я стала бы тебе не нужна. — Мне нет деладо всей этой ерунды… — Я старуха! — произнесла она. — Ты думаешь, что мы одинаковые, но это не так. Этот человек, которого, по твоим словам, ты любишь… На самом деле она старая карга, которая прячется в теле девушки. Ты молодой человек… мальчик…младенец по сравнению со мной. Тебе никогда не понять, что это такое — всегда жить на волосок от смерти. И незачем тебе это понимать. Я не хочу, чтобы ты это понял. Джейкоб, перед тобой по-прежнему расстилается вся твоя жизнь. Я свою уже прожила. И однажды — возможно, уже совсем скоро — я умру и обращусь в прах. Она произнесла это с такой леденящей душу бесповоротностью, что я понял — она и в самом деле в это верит. Ей было больно все это говорить, так же, как мне было больно это слушать. Но я понимал, почему она это делает. На свой собственный манер она пыталась меня спасти. И все же мне было обидно. Отчасти потому, что я понимал, насколько она права. Если мисс Сапсан поправится, это будет означать, что я выполнил свою задачу: разгадал загадку собственного деда, выплатил наш общий семейный долг мисс Сапсан, пожил необыкновенной жизнью, о которой всегда втайне мечтал. Это означало, что теперь я должен вспомнить о своих обязательствах перед родителями. Что касается Эммы, то мне совершенно не было дела до того, что она старше, как и до различий между нами. Но она твердо решила, что я должен все это учитывать, и я не знал, как мне ее разубедить. — Может быть, когда все закончится, — произнесла она, — я напишу тебе письмо, и ты пришлешь мне ответ. И, может быть, когда-нибудь ты сможешь приехать ко мне в гости. Письмо. Я вспомнил пыльную коробку, которую обнаружил в ее комнате, коробку с письмами, написанными моим дедушкой. Неужели это все, чем мне было суждено для нее стать? Стариком, живущим где-то за океаном? Воспоминанием? И я понял, что нахожусь за шаг от того, чтобы последовать по стопам своего деда. Сам того не подозревая, я уже во многих отношениях проживал его жизнь. И, возможно, когда-нибудь я расслаблюсь и допущу ошибку. Я стану старым и медлительным. Любая мелочь будет способна рассеять мое внимание. И я умру его смертью. А Эмма будет продолжать жить без меня, без нас обоих, и когда-нибудь, возможно, кто-то найдет моиписьма у нее в шкафу. Они будут лежать в коробке рядом с письмами дедушки. И тот, кто их найдет, будет пытаться понять, кем мы ей приходились. — Что если я вам понадоблюсь? — спросил я. — Что если пустоты вернутся? У нее в глазах блестели слезы. — Мы справимся, — ответила она. — Послушай, я больше не могу об этом говорить. Мое сердце может этого не выдержать. Давай поднимемся наверх и объявим остальным о твоем решении. Я стиснул зубы, борясь с внезапно нахлынувшей волной раздражения. Она толкала меня слишком сильно. — Я еще ничего не решил, — ответил я. — Это тырешила. — Джейкоб, я тебе только что сказала… — Это точно, ты сказала мне. Но яеще не принял решения. Она скрестила руки на груди. — Тогда я подожду. — Нет, — вставая, произнес я. — Я должен немного побыть один. И я начал подниматься по лестнице без нее. Глава тринадцатая Я молча шел по коридорам. Постоял у двери в комнату совещаний имбрин, прислушиваясь к приглушенным голосам внутри, но входить не стал. Заглянув в «госпиталь», увидел, что медсестра дремлет, сидя на табурете между пациентами, лишенными второй души. Я приотворил дверь в комнату мисс Королек и увидел, что она по-прежнему покачивает мисс Сапсан на коленях, осторожно запуская пальцы в оперение птицы. Я ни с кем не разговаривал. Блуждая по пустым коридорам и перевернутым вверх дном кабинетам, я пытался представить себе, как буду чувствовать себя дома, если после всего этого решу туда вернуться. Что я скажу родителям? Скорее всего, ничего. Все равно они никогда мне не поверят. Лучше всего было бы сообщить им, что я разозлился, написал отцу письмо с безумными историями, после чего сбежал. Они назовут это реакцией на стресс. Спишут на какое-нибудь новомодное расстройство и предложат мне новенькое лекарство. Обвинят доктора Голана в том, что он поддержал мое решение отправиться в Уэльс. Доктора Голана, о котором они, разумеется, больше никогда ничего не услышат. Они скажут, что он сбежал из города, потому что оказался мошенником, жуликом, которому ни в коем случае нельзя было доверять. И я снова стану несчастным, страдающим от психологической травмы Джейкобом, богатым мальчиком с душевным расстройством. Это показалось мне тюремным приговором. И все же, если основная причина, по которой я остался в странном мире, во мне больше не нуждалась, я не собирался унижаться и льнуть к ней, несмотря ни на что. У меня тоже была гордость. Как долго я смогу выносить существование во Флориде после того, как мне довелось пожить жизнью странных людей? Я теперь и сам был далеко не таким обычным, как прежде. Или, если я всегда был странным, теперь я точно об этом знал. В любом случае я изменился. И уже одно это вселяло в меня надежду. Я не сомневался в том, что даже в самых обычных обстоятельствах смогу найти способ жить необычной жизнью. Да, лучше всего было уехать. Так действительно было бы лучше для всех. Я говорил себе: если этот мир умирает и это уже не исправить, то что буду делать здесь я? Прятаться, пока на земле не исчезнут все безопасные места и петли, способные поддерживать искусственную молодость моих друзей? Мне предстояло наблюдать за их смертями. Держать в объятиях рассыпающуюся в прах Эмму. Это могло убить меня быстрее любой пуст о ты. Итак, я решил уйти. Спасти то, что еще оставалось от моей прежней жизни. До свидания, странные люди. До свидания, странный мир. Так, казалось, будет лучше для всех.