Я ощутил у себя на затылке что-то холодное и мокрое, и меня втащили в телефонную будку. Тут уже лежала Эмма. Она свернулась клубочком в углу и, казалось, почти потеряла сознание. — Подтяни колени к груди, — услышал я знакомый голос у самого уха, и из-за моей спины выбежало покрытое шерстью существо с вдавленной мордой и отвисшими щеками. Собака. Эддисон. Я втянул ноги в будку. Способность соображать вернулась в достаточной степени для того, чтобы шевелиться, но говорить я пока не мог. Последним, что я увидел в ярких вспышках этого дьявольски красного света, была мисс Королек. Ее втолкнули в вагон поезда, после чего двери с громким щелчком захлопнулись. Все наши друзья были уже там, под прицелами автоматов. Я отчетливо видел их в обрамлении разбившегося окна и окружении людей с белыми глазами. Затем поезд взревел и скрылся в темноте тоннеля. * * * Я очнулся от того, что мое лицо лизал чей-то язык. Собака. Дверь будки была закрыта, и мы, все трое, лежали внутри, на полу. — Ты потерял сознание, — сообщил мне пес. — Они уехали, — отозвался я. — Да, но нам нельзя здесь оставаться. Они за вами вернутся. Надо уходить. — Мне кажется, я не смогу встать. У пса был порезан нос и недоставало изрядного куска одного уха. Что бы он ни предпринял, дабы попасть сюда, было ясно — он тоже прошел через ад. Я ощутил, что мою ногу что-то щекочет, но от усталости не мог даже опустить голову и взглянуть, что там такое. Мне казалось, что голова стала огромной и тяжелой, как валун. — Только не надо снова засыпать, — предостерег пес, после чего обернулся к Эмме и принялся лизать лицо ей. Снова это щекотание. На этот раз я немного повернулся и потянулся к ноге. Это был мой телефон, и он вибрировал. Я не мог в это поверить. Я выхватил его из кармана. Он почти разрядился, прием тоже был практически на нуле. «ПАПА (177 ПРОПУЩЕННЫХ ЗВОНКОВ)», — прочитал я на экране. Если бы не близкое к сумеречному состояние моего сознания, я бы, скорее всего, не ответил. В любой момент рядом с нами мог появиться человек с оружием и намерением нас прикончить. Не самый лучший момент для беседы с отцом. Но соображал я плохо, а когда звонил телефон, я обычно рефлекторно, как собака Павлова, отвечал на звонок. Я нажал на клавишу «ОТВЕТИТЬ». — Да? В трубке послышался сдавленный возглас. Затем: — Джейкоб? Это ты? — Это я. Должно быть, мой голос звучал просто ужасно, больше всего напоминая еле слышный хрип. — О боже, о боже, — произнес отец. Он не ожидал, что я отвечу, скорее всего, уже смирившись с моей смертью, и звонил, повинуясь какому-то инстинкту, который ему в его горе не удавалось отключить. — Я не… где ты… что случилось… где ты находишься,сынок? — Я в порядке, — прошептал я. — Я жив. В Лондоне. Я не знаю, зачем я сообщил ему эту, последнюю информацию. Наверное, мне казалось, что я обязан сказать ему хоть что-то. Папа, видимо, отстранился от трубки и крикнул кому-то: — Это Джейкоб! Он в Лондоне! — И тут же вернулся ко мне: — Мы думали, ты умер. — Я знаю. Я хотел сказать, ничего удивительного. Простите за то, что я исчез. Я надеюсь, что не слишком сильно вас напугал. — Ты напугал нас до смерти,Джейкоб. — Отец вздохнул, и в этом длинном дрожащем звуке отчетливо слышались облегчение, изумление и гнев. — Мы с твоей мамой тоже в Лондоне. После того как полиции не удалось найти тебя на острове… но сейчас это не имеет значения, просто скажи мне, где ты, и мы за тобой приедем! Эмма начала шевелиться. Ее глаза открылись, и она посмотрела на меня таким затуманенным взглядом, как будто находилась где-то глубоко внутри себя и выглядывала оттуда, преодолевая многие мили. — Хорошо, будь с нами, — произнес Эддисон и, оставив в покое ее лицо, принялся лизать ее руку. — Папа, я не могу вернуться, — произнес я в трубку. — Я не могу втягивать вас в эту историю. — О боже, я так и знал. Ты на наркотиках, я угадал? Послушай, с кем бы ты ни спутался, мы можем тебе помочь. Мы не станем привлекать к делу полицию. Мы просто хотим, чтобы ты вернулся. На секунду у меня в голове все потемнело, а когда снова очнулся, я ощутил такую резкую боль в животе, что уронил телефон. Эддисон вскинул голову и посмотрел на меня. — Что случилось? — спросил он. И в это мгновение я увидел длинный черный язык, прижавшийся снаружи к стеклу будки. К нему тут же присоединился второй, а затем и третий омерзительный отросток. Пуст о та. Разморозившаяся пустота. Она нас настигла. Пес ее не видел, но без труда истолковал выражение моего лица. — Это одна из них? — Да, — одними губами произнес я, и Эддисон забился в угол. — Джейкоб? — доносился из трубки голос отца. — Джейкоб, ты меня слышишь? Языки начали оборачиваться вокруг будки, беря нас в кольцо. Я не знал, что делать, но понимал, что должен сделать хоть что-то.Поэтому я подогнул ноги под себя, оперся ладонями о стены будки и с трудом выпрямился. И оказался лицом к лицу с пуст о той. Из ее раскрытого рта струились жуткие языки. Ее глаза, в нескольких дюймах от стекла, источали черноту. Наши взгляды встретились. Эта мерзость издала низкий гортанный рык, от которого у меня все внутренности превратились в желе. Я уже почти сожалел, что пустоты до сих пор меня не убили и не покончили с этой болью и этим ужасом. — Просыпайся! — залаял пес прямо в лицо Эмме. — Ты нам нужна, дорогуша! Зажги свой огонь! Но Эмма не могла ни говорить, ни стоять, и на станции подземки уже не осталось никого, кроме нас да еще двух женщин в плащах, которые пятились от будки, зажав носы, чтобы защититься от ужасающего смрада, источаемого пуст о той. И тут будка, вся будка, со всеми нами внутри, качнулась в одну сторону, а затем в другую, и я услышал, как болты, крепившие ее к полу, застонали и лопнули. Существо медленно приподняло будку над полом — на шесть дюймов, потом на фут, потом на два — только для того, чтобы снова резко ударить ею о каменные плиты. Окна будки разбились, и на нас посыпались осколки. Теперь уже ничто не разделяло нас с пуст о той. Ни расстояние, ни стекло. Ее языки погрузились в будку, обвивая мою руку, мою талию, а затем мою шею, сжимая все крепче и крепче… И вот мне уже нечем дышать. Именно в этот момент я понял, что уже умер. И поскольку я все равно был мертв и уже ничего не мог с этим поделать, я перестал сопротивляться. Я расслабил все мышцы и закрыл глаза, отдавшись на милость боли, подобной бешеному фейерверку у меня в животе. И тут произошло странное. Боль перестала причинять мне страдания. Она изменилась, превратившись в нечто иное. Я вошел в нее, и она окутала меня со всех сторон, и под ее бурлящей поверхностью я обнаружил нечто тихое и ласковое. Шепот. Я снова открыл глаза. Пуст о та, казалось, застыла, глядя на меня. Я смотрел на нее, и мне не было страшно. Перед моими глазами от недостатка кислорода плавали черные точки, но боли не было. Хватка на моем горле ослабла. Я сделал свой первый вдох за несколько минут. И тут шепот, который я обнаружил внутри себя, поднялся из моего живота, прошел сквозь горло и вырвался изо рта, образовав слова, не напоминающие ни один из известных мне языков. Однако значение этих слов я знал. Пошел. Вон. Пуст о та втянула свои языки обратно в свой огромный рот и захлопнула челюсти. Она даже склонила голову, как будто демонстрируя мне свою покорность. А потом она села. Эмма и Эддисон смотрели на меня с пола будки, пытаясь понять причину внезапной тишины. — Что только что случилось? — спросил пес. — Бояться нечего, — ответил я. — Она ушла? — Нет, но она больше не причинит нам вреда. Он не стал спрашивать, откуда мне это известно. Он просто кивнул, удовлетворенный уверенностью, прозвучавшей в моем голосе.