— Нет, Скорый. Такая… Э… — Компактность, — подсказал Короткий. — Ну, да. Компактность это, Скорый, плотность огня. Тронулись, поехали по улице дальше. — Тут у каждого, как минимум, двенадцатимиллиметровый дегтярь. Есть несколько штук и по четырнадцать миллиметров, которые на танках стоят. Точно знаю, что пара авиационных скорострелок имеется. Ну и с десяток пушек сорокапяток. Они их где–то с памятника снимают в малом кластере… Снаряды тоже где–то на западе берут. Вот и представь себе — три десятка мужиков, здоровых, как Шило, или как Короткий. Им от плеча из корда пальнуть, как из детского пистолетика. Отряд проскочил околицу, объехал стоящую на отшибе ферму и набирая скорость попылил дальше на север. — Не знаю… — засомневался Скорый. — Всё равно как–то безалаберно. — Ну, не скажи… Не скажи. Вот те поля, за деревней, сплошь заминированы. Проехать можно только по трём дорогам. Только с трёх сторон, юг, север и восток. Узкие коридоры для прохода. Всё остальное просто засеяно минами. Обратил внимание на большие огороды, тыквы там всякие, арбузы?… Только вокруг школы. Ну и в сторону шоссе немного. И всё. Им хватает. Шило встрял: — Ты расскажи про орду… — Да. Тут, как–то, орда тварей на них накатила. Шла–то она на Заозёрный, а Воскресенки просто на пути попались. Так, ты знаешь, в Заозёрный орда не дошла. Тут вся и осталась. Воскресенские потом два дня шарики вырезали. Говорят — вёдрами таскали. Деревня просто озолотилась. А потеряли — двоих. Да и то, по–глупому… — Геройствовали, поди, — усмехнулся Скорый. — Ну конечно! А как иначе. В семье не без дураков. Так что… Короткий вставил: — Эта тихая пастораль обманчива. Воскресенки за полминуты ощетиниваются кучей стволов. Минут через двадцать, оставив справа небольшое озеро, выскочили на добротное шоссе и покатили с комфортом и ветерком. — А это что за деревня? — любопытствовала Беда. — Старый Кошкуль, — отвечала Бабка. — Только небольшая его часть. Там тоже никого нет. Про иммунных оттуда я не слышала. Через километров шесть–семь открылась интересная картина. Две дороги стыковались под прямым углом. Узкая, неплохая, асфальтовая, отрезанная наискось, примыкала к двухполосному разбитому шоссе. По нему и покатили, плавно объезжая рытвины выбитого асфальта и подскакивая на широких трещинах. Бабка комментировала экскурсию: — Впереди Сыропятка. Кусок Сибири. Дальше, примерно такая дорога до самого Полиса. Где получше, где похуже. Переехали небольшую речушку через хорошо сохранившийся мост. На указателе Пашка прочёл — «р. Омь». Название ничего не говорило. Справа и слева хлопали на ветру и поблескивали на солнце полиэтиленовой плёнкой заброшенные теплицы. Они рядами занимали огромную площадь. Потом пошли заброшенные поля, заросшие иван–чаем, волчеягодником и молодым березняком. Проехали километра два и выбрались на слияние двух дорог. Та шоссейка, по которой они катили, закончилась. С востока на запад, а может наоборот, лежала четырёхполоска, тоже в довольно разбитом состоянии. Бабка остановила Багги и сама замерла. — Муры. — Точно муры? — спросил Короткий. — Точно. В двух километрах. Три пикапа. Девять человек. Шило возмутился: — Совсем оборзели, суки! Прямо у Заозерного уже промышляют! Чё им от нас–то надо, шакалам?! Короткий подсказал: — Надо налево, и в Заозёрный. А оттуда вышлют бригаду. — Точно! — одобрил Шило. — Такого беспредела Заозёрные не потерпят. Накостыляют паскудам, по самое… Бабка повернула налево и порулила по поперечному шоссе на восток. Примерно через километр, справа пошли сплошь дачные участки. Бабка выматерилась: — Зажимают, суки! Впереди — группа машин! Странные, какие–то. Едут навстречу. Очень быстро. — До поворота в дачи успеваем? — спросил Короткий. — Не знаю! Машина рванула, прибавив скорости вдвое. Слева, в полутора километрах, из–за прибрежных зарослей на поле выполз приземистый танк и попер наперерез. Повёл на ходу стволом и плюнул огнём и дымом. Снаряд прошуршал прямо перед капотом и уничтожил ни в чём не повинный садовый домик за дорогой. Пашка поставил свой пулемёт в боевое положение, покрутил, глядя в прицел. То, что он увидел впереди, ему очень не понравилось. К ним, по разбитому шоссе, с бешеной скоростью направлялись четыре машины, похожие на надувные лодки. С парой пропеллеров на корме каждая. Черная юбка и белоснежный верх, с обтекаемыми рубками. А уж гул стоял, как от эскадрильи «кукурузников». Катера на воздушной подушке. — Бабка, что это? — Твою мать! Внешники! — Попали! — завыл Шило. Багги долетела до поворота на дорогу в дачи и юркнула за домики и сады. Ухнул ещё один танковый снаряд. Полетели комки земли, срубленные осколками сучья и какие–то гнилые доски. — Твари! **ные! **тутки! И тут перекрыли! — Материлась Бабка. Скорый поймал в прицел два пикапа, перегородившие дачный проулок. Он хищно усмехнулся и выстрелил шесть раз. Шесть человек умерли. Подлетели к осиротевшим грузовичкам. На одном стоял, присобаченный на стойку, РПК. А на втором — знакомый Корд. Решение пришло мгновенно. — Стой! — заорал он Бабке. Не дождавшись полной остановки, выпрыгнул из багажника и сиганул в кузов пикапа. — Уходите!… Бабка! Уходи нахрен! Бабка медлила. Пашка крутанул корд и выстрелил в землю, рядом с колесом пепелаца. — Уходи, твою мать! Не тупи! Багги рванула, выбросив фонтан гравия, и помчалась меж садов. Пашка развернулся. И вовремя. С шоссейки, поднимая клубы пыли, с самолётным рёвом, скатился катер. Скорый влупил пулю в правый двигатель. Катер развернуло и бросило на металлический забор. Взлетев на смятом препятствии, как на трамплине, он встал на дыбы и опрокинулся на крышу. Пропеллеры, молотя лопастями, взметнули ошмётки земли и водопроводных труб. В узкое пространство между дачными заборами протиснулись ещё сразу два катера поменьше. Застрекотали пулемёты. Пули задолбили как кувалды по кузову. Завыбивали высокие фонтаны пыли на дороге. Два выстрела и обе машины, столкнувшись, встали поперёк дороги, развернувшись кормой к Скорому, загородив проезд. Пашка открыл крышку короба с лентой. Полный! — Ну, ребята, повеселимся! Он приложился к прицелу и методично, одиночными, отстрелял выползающих из перевёрнутого катера бойцов. Приговаривал.