— Это ты им объясни, — спокойно кивнула Бабка в сторону другого берега. Пашка огляделся. Да это же мусорная канава! Дожил! Сдохнуть на свалке! Очень весело. Наплыла тоска и безнадёга. * * * Потом внезапно накатила злость. — Сейчас я им объясню. Сейчас я им, сукам, всё объясню. Подобрал свою сайгу, передёрнул затвор и приподнялся над краем канавы, пытаясь сквозь траву разглядеть противника. Здоровенный мужик, с пулемётом «Печенег» на пузе, стоял не скрываясь. Остальные заняли позиции для стрельбы. Крупнокалиберный пулемёт в пикапе смотрел точно на Пашку. Замелькали мысли. — Первым делом надо снимать этого пулемётчика. Потом бугая, раз он главный. Потом того, что высунулся из газели. Потом… Потом посмотрим. Дугин отодвинулся от края канавы, присел на корточки, одна нога под задницей, другая — чуть впереди. — Ну что там, — спросил крепыш. — Человек десять. Не больше. — Нам за глаза хватит сдохнуть, — откомментировала Бабка, — там крупный калибр. Пашка прижал приклад к плечу, направив ствол в стенку ямы. — Силён мужик, — поёрничал крепкий. — Он их сейчас прямо через грунт мочить будет. С той стороны опять заревел «главный» этой шайки. — Эй! Любимая! Ну, ты надумала что–то?! Или как?! Пашка выдохнул, резко вскочил, и в прицел, очень удачно, попала голова пулемётчика в пикапе. Карабин сухо рявкнул. Вторая пуля пошла в голову оратора–переговорщика. Третья в сторону амбразуры на газели. Три выстрела прозвучали почти как автоматная очередь. И Пашка сразу же присел. С того берега загрохотало. В яму посыпались комья выбитой земли и срезанная трава. Завыли рикошеты. А Пашка уже мчался, пригнувшись, вдоль канавы в сторону кустов на левом краю, метрах в десяти. По дороге бормотал: — Нихрена себе я обновил карабинчик. Присев точно так же на новой позиции, он снова выскочил как суслик из норы и выстрелил два раза. Один — в лежащего на песке стрелка, с каким–то странным автоматом, а второй в парня, выглядывающего из–за пикапа. Оба раза попал. Он даже начал удивляться своей меткости. Снова упав на карачки, он помчался обратно к товарищам по несчастью, пока пули рвали кусты, траву и землю там, где он только что был. Проскакав на четырёх костях мимо присевших напарников по злоключениям, он добрался до кривенькой берёзы, росшей на краю свалки. Встав за ствол, Пашка выглянул. Один, как его там,… ах, да — «Мур», уже спрятался за его родной Хондой, видны были только ноги да ствол автомата. А двое, пригнувшись, бежали к пикапу. Там пулемёт. — Куда, твари! Сайга два раза плюнула смертью, и бегуны легли с пробитыми головами на теплый не по–зимнему песок. Последний затаился. Чего ждал — непонятно. Пашка выцелил под высоко сидящей Хондочкой ступню этого, бля, специалиста по маскировке. Нажал на спусковой крючок. Из–за Хонды, заорав, вывалился бородатый мужик, держась обеими руками за щиколотку. И тут же получил пулю в голову. Дугин внимательно оглядел поле боя. Точнее — поле побоища. И тут его затрясло. Затрясло и замутило. Вернувшись на дрожащих ногах к Машке, он тяжело сел рядом на глину, закрыл глаза, и глубоко задышал, сбивая тошноту. — Первый раз в людей стреляешь? — спросил длинный. — Н-не. Не первый… Но что–то хреново. — Ну, чё там? — выдохнул крепыш, удивлёнными круглыми глазами глядя на «победителя». — Всё, — коротко ответил Пашка. — Живые есть? Пашка, сдерживая спазмы желудка, через силу ответил. — Не… Не должно. — Живых нет, — прислушалась к чему–то Бабка. — Так. Шило дай фляжку! Пашка удивлённо посмотрел на женщину. Откуда она знает — есть там живые или нет? Бабка поняла его взгляд и объяснила: — Я — сенс. — Ага. Уф… Ну, теперь понятно, — съёхидничал Дугин. Бабка поджала губы и передала армейскую флягу Пашке. — Два глотка. Не больше. Понял? Гадость страшная. Но если выплюнешь, я тебя лично пристрелю, — она достала из набедренной кобуры АПС и помахала у Пашки перед носом. — Слишком дорогой напиток. Всё понял? Давай. Пашка хлебнул, через силу проглотил. Второй раз уже пошло полегче. И сразу же, буквально сразу, отпустил колотун, и в ушах перестало звенеть. — Это что, наркотик? — Не мели ерунды. Это Живец. Дугин запоздало передёрнулся. — Вы что его из кошачьего дерьма готовите. — Почти… Ну что? Как? — Полегчало. Бабка с флягой вернулась к бледной Машке, которая сидела в своей совершенно неуместной дублёнке, прислонившись к глиняному срезу. — Как тебя зовут, пичуга? Та открыла глаза, сглотнула, с трудом разлепила губы. — М-машей. — Маша, вот тут, — Бабка постучала пальцем по фляжке, — твоя жизнь. Ровно три глотка. Не больше, но и не меньше. Приступай. Машка глотнула из горлышка и остановилась. Скривила конопушчатую физиономию, заскулила.