Развернулась, и так же неторопливо, пошелестела в обратном направлении. — Ускорился, тварь! Багги добавила скорости. — Да он с даром ментата, гадина! Он нас чувствует. Пашка встал за пулемёт. Приготовился. Уже подъезжали к повороту направо, на выезд, когда между домов, задев угол пятиэтажки, нарисовался… Или — нарисовалась… Тварь. Как минимум — рубер. Вот это была животина! Бабка сказала как–то спокойно: — От этого мы не уйдём, даже без прицепа. Зверюга представляла из себя пародию на собаку… Или кошку… Поджарая, гибкая, на длинных когтистых лапах, покрытая мелкими бляшками брони, ростом с лошадь. Такое даже издали увидеть — всю оставшуюся жизнь будет сниться. А тут — вот она, в пятидесяти метрах. На голове у существа места, свободного от рогов, просто не было. А длинные и очень острые зубы–ножы, предназначались явно не для пережёвывания морковки. В пасти у зверушки вполне мог поместиться небольшой подросток… Или Машка. Скорый прижал приклад и ждал. Скотина вылетела на асфальт и, проскользив юзом метров пять, ускорилась вслед за пепелацем. Так стартанула, с пробуксовкой, что из–под когтей полетели куски дорожного покрытия. И начала стремительно приближаться. — Сбрасывай! — Скомандовал Пашка. И отстегнувшийся прицеп покатился уже сам по себе, быстро отставая от багги. Тварь прыгнула через телегу, зацепилась передними когтями (не рассчитала, бедная) и закувыркалась через голову. Пашка выжидал. Зверюга быстро оправилась и, снова встав на ноги, скакнула за машиной, обиженно заревев по–медвежий. Именно этого Дугин и ждал. Глаза монстра всё время оставались за рогами, а вот пасть… Животина, получив тяжёлую бронебойную пулю во внутренности, коротко взвыла, и прокатилась на пузе пару десятков метров. Тяжело встала, покачиваясь и непрерывно кашляя. Затрясла головой. Павел сказал негромко: — Стой. Выцелил глаз между отростками рогов и пару раз выстрелил. После второго, чудовище упало набок и, вытянувшись в судороге, затрясло мелко всеми лапами. Выцелил второй глаз и всадил ещё одну пулю. — Надо шарики вырезать, — поделился идеей с товарищами. — Не успеем, — охладила Бабка. — Даже прицеп не успеем забрать. Вся свора сюда прёт. Нашумели. — Давай на выезд. И они погнали обратно на выезд из города. Уже на просторе, на широкой и свободной от машин Железнодорожной улице, их нагнали. Пашка подсказывал: — Не гони, Бабка, не гони. Не гони… Первыми мчались три человекообразных рубера. Наверняка — предвкушали пиршество. Но, дорога гладкая, Бабка ведёт ровно, прицел не сбивается, и Скорый начал стрелять. Два выстрела, два облачка мозгов над головами преследователей. А вот третьему, худющему, но жилистому уроду, Скорый всадил пулю в носовое отверстие. Так… На пробу. Но эффект превзошёл все ожидания. Если первые два, получившие презент в глаз, останавливались, и потом медленно валились на землю, то этот живчик умер мгновенно, на лету. Он ещё метров двадцать катился по асфальту, с хрустом ломая тяжёлым телом тонкие руки и ноги. За руберами, тяжело впечатывая когтистые лапы в разделительную полосу, чапал элитник. А следом неслась мелочь. Впереди топтуны, чем–то смахивающие на бройлеров–переростков. За ними остальная братия. Некоторые из тварей ещё не растеряли одежду. А некоторые ещё не потеряли и человеческий облик. Элитник, метров четырёх ростом, телосложением — вылитый человек, (ну может быть конечности чуть подлиннее) и морду имел какую–то промежуточную. Смесь человеческого лица с элементами хари динозавра. Его большие, широко открытые глаза служили отличной мишенью. Но Скорый снова прицелился в куцый нос. Этот зверь бежал не спеша, вроде бы замедленно, но на самом деле скорость развил огромную. Корд ахнул, трубы каркаса Багги от отдачи коротко прогудели, элитник упал «лицом» на асфальт, даже не выставив руки. — Упс, — пошутил Шило. — Наверно все зубы повыщербил, бедный… Слышь, Скорый, нам–то оставишь пострелять? Он, высунув свой акээм между спинок сиденья, ждал распоряжений. Короткий положив свой калаш на спинку кресла и прищурившись тоже напряжённо выжидал. И тут мелочь, выскакивая из переулков справа, пошла лавиной. Штук сто. Или даже сто пятьдесят. Скорый взял карабин. — Начали, — скомандовал он, и стволы завыплёвывали смертельный металл. Били одиночными. В Улье вообще стрельба очередями считалась моветоном. Если где–то, кто–то лупит не одиночными! Это точно — новичок. Бьёт не прицельно, не в головы, и зря тратит патроны. То есть, самое большое — пара минут, и его начнут есть. Пашка отстрелялся быстрее всех. У него намного меньше времени уходило на прицеливание. Отрапортовал. — Скорый, магазин. И перезарядился. Свора уменьшилась наполовину, но скорости и настойчивости не растеряла. Дугин приложил приклад к плечу, прицелился… И охренел. Сунул карабин на сиденье и метнулся к корду. — Отстреливайте мелочь! Этим займусь я! Из–за складских ангаров вывернуло… Да! Уж вывернуло, так вывернуло!… Огромная тварюга! Точь в точь как Йети на рисунках в научно, блин, популярных журналах. При ходьбе, урод опирался на костяшки пальцев рук, как горилла или шимпанзе. Весил он… Так, на вскидку… тонн двадцать. Здоровенная дура! Шагая, как в замедленном фильме, это чудовище снесло, будто несколько соломин, трубопровод, нависший над шоссе, и, не заметив разрушений, пошагало следом за стаей. Причём, плавность и медлительность движений не мешали ему нагонять автомобиль, катящийся уже со скоростью под сотню. Пашка опять повторил: — Не гони, Бабка. На броневых пластинах, сплошь покрывающих эту химеру, клочками кустилась зелёная шерсть. Типичную рожу гоминида безобразили чудовищные зубы, не вмещающиеся во рту. — Шило! Магазин! — отрапортовался Шило и добавил — Вот это, блин, да! Этот — не рубер! Этот нам сейчас такую пластическую хирургию сотворит — обхохочемся! А Пашка подумал: — Что за мода, блин, — отращивать себе такие жвалы! Неудобно же! И снова выстрелил в нос. Элита трубно, протяжно зарычала и схватилась лапой за лицо, теряя скорость. Между крючковатых пальцев тёмная кровь текла ручьём. Ещё пару пуль Скорый всадил в просветы между пластинами брони на груди. Бронебойно–зажигательные входили в щели, прошивали шкуру и, видимо, разрушали внутренности. Тварь перешла на шаг и, топча убитую мелочь, сразу стала отставать. Остановилась, судорожно выгнулась, и её стошнило чем–то коричневым. В конце концов, она уселась посреди дороги, подняла рыло к небу и завыла. Тоскливо затянула на одной ноте, как далёкая сирена. Остальная шпана, сопровождавшая «главного», тоже остановилась и уселась на асфальт, задрав головы к небу. — Умирает, — сказала Бабка, притормозив авто. Пашка попробовал дотянуться своим даром до туши гориллоподобного. И достал ведь! Сердце огромного тела, прошитое двумя крупнокалиберками, остановилось. В голове, одна синяя линия грибницы оказалась разорвана. Жизнь стремительно уходила из чудовища. И тут заражённые запели. Не завыли, не зарычали, а именно запели. Затянули на одной ноте тоскливое «о–о–о». — Они что, блин, — отпевают его? — спросил в никуда Шило.