— Вот и хорошо. И ты веселись, пока есть возможность. Старые зануды будут твердить, что нельзя растрачивать юность понапрасну, но ты их не слушай. Юность — недолговечное и невосполнимое сокровище, так какой смысл его беречь? Существует лишь один правильный способ провести юность, Вивиан, — растратить ее без остатка. В тот самый момент в кухню вошла тетя Пег в клетчатом фланелевом халате и с растрепанными волосами. — Пегси! — воскликнул Билли, вскакивая из-за стола. Его лицо осветилось радостью. Все напускное безразличие развеялось в мгновение ока. — Простите, сэр, запамятовала ваше имя, — проворчала Пег. Но она тоже улыбалась, и через мгновение они уже обнимались. Я бы не сказала, что объятие было романтическим, но уж точно крепким, — недвусмысленное доказательство если не любви, то очень сильного чувства. Разомкнув объятия, они отстранились и еще пару минут глядели друг на друга, не опуская рук. И пока они вот так стояли, я внезапно впервые увидела то, чего раньше не замечала: я увидела, что Пег настоящая красавица. Прежде я не понимала, насколько она хороша собой. Теперь, когда она смотрела на Билли, лицо у нее просто сияло, что меняло всю ее внешность. (И дело было не только в том, что рядом с Билли любая женщина выглядела чуть красивее.) Рядом с ним она стала совсем другим человеком. Я видела, как сквозь ее черты проступает облик отважной американки, что отправилась во Францию служить медсестрой на фронте. Я видела авантюристку, которая десять лет колесила по стране с дешевым передвижным театром. Она не просто сбросила вдруг десяток лет; из старой тетки она превратилась в первую красавицу округи. — Решил вот заскочить, солнышко, — сказал Билли. — Оливия уже донесла. Мог бы и предупредить, между прочим. — Не хотел тебя обременять. И не хотел нарваться на отказ. Подумал, что лучше уж нагряну на свой страх и риск. У меня теперь есть секретарша, она все устроила. Организовала поездку. Ее зовут Жанна-Мари. Такая умница, такая способная и ответственная. Она тебе понравится, Пег. Похожа на Оливию, только женщина. Пег отпрянула: — Господи, Билли, ты неисправим. — Только не обижайся! Я просто тебя дразню. Сама знаешь, никак не могу удержаться. Все дело в мандраже, Пегси. Я жутко боюсь, что ты вышвырнешь меня вон, солнышко, а я ведь только приехал. Мистер Герберт поднялся из-за кухонного стола и заявил: — Пойду-ка я отсюда, — после чего ретировался. Пег уселась на его место и глотнула холодного растворимого кофе из его кружки. Нахмурившись, глянула внутрь, и я поднялась, чтобы приготовить ей свежего кофе. Не знаю, стоило ли мне оставаться на кухне в такой щекотливый момент, но тут Пег обратилась ко мне: — Доброе утро, Вивиан. Как прошел день рождения? Повеселилась? — Пожалуй, даже слишком, — ответила я. — Вы с дядей Билли уже познакомились? — Да, и поговорить успели. — О боже. Не слушай его и забудь все, что он сказал. — Пег, — вмешался Билли, — ты потрясающе выглядишь! Пег пригладила рукой короткие волосы и широко улыбнулась, отчего ее изборожденное морщинами лицо засветилось изнутри. — Для женщины вроде меня комплимент спорный. — Нет женщин вроде тебя. Я проверял. Ты одна такая. — Билли, прекрати. — Ни за что. — Так что привело тебя в Нью-Йорк, Билли? Работа? — Никак нет. Я тут как обычный гражданский. В отпуске. Когда ты сказала, что Эдна здесь и ты подыскиваешь для нее хороший спектакль, я не смог удержаться от визита. Мы с Эдной не виделись с девятнадцатого года. Господи, до чего же мне хочется снова с ней встретиться! Обожаю эту женщину. А когда ты упомянула, что доверила сценарий Дональду Герберту, мне стало ясно как день, что я просто обязан тебя спасти. — Благодарю. Ужасно мило с твоей стороны. И если меня потребуется спасать, Билли, я непременно дам тебе знать. Обещаю. В списке моих потенциальных спасителей ты на четырнадцатом месте. Из пятнадцати. Он просиял: — Но все же я в списке! Пег прикурила сигарету и протянула ее мне, затем зажгла еще одну для себя. — А чем ты сейчас занимаешься в Голливуде? — поинтересовалась она. — Да всякой ерундой. Мои последние опусы совершенно справедливо отмечены грифом «ДСП»1 — они такие же плоские и унылые. Мне ужасно скучно, Пег. Но платят хорошо. На жизнь хватает. Запросы у меня скромные. Пег расхохоталась: — Скромные запросы? Знаю я твои скромные запросы. Ты же, Билли, у нас аскет. Практически монах. — Мне много не надо, — кивнул Билли. Для служебного пользования» и «древесно-стружечная плита». — Его величество скромность, который сидит у нас на кухне в таком наряде, будто собрался принять рыцарское звание. Его величество скромность с виллой в Малибу. Напомни, сколько там бассейнов? — Ни одного. Я пользуюсь бассейном Джоан Фонтейн[25]. — И что Джоан получает взамен? — Бесценную роскошь общения со мной. — Господи, Билли, она же замужем. За твоим другом Брайаном. — Я люблю замужних женщин, Пег. Ты же знаешь. Особенно тех, у кого идеальный счастливый брак. Женщина, счастливая в браке, — самый верный друг для мужчины. Не переживай, Пегси, мы с Джоан просто приятели. Брайану Ахерну с моей стороны ничего не грозит. Я невольно переводила взгляд с Билли на Пег и обратно, пытаясь представить их романтической парой. Поначалу они производили впечатление совершенно разных людей, но от их диалога просто искры летели. Поддразнивание, шутки, понятные лишь им двоим, полная погруженность друг в друга — их близкие отношения не оставляли сомнений, вот только что это за отношения? Любовь? Дружба? Родство душ? Соперничество? Кто бы знал. Я оставила тщетные попытки разобраться и лишь следила за их искрометной беседой. — Мне бы хотелось провести с тобой немного времени, пока я здесь, Пегси, — сказал Билли. — Мы слишком давно не виделись. — Кто она? — спросила Пег. — О чем ты? — Женщина, которая только что тебя бросила, — ведь в этом причина твоей внезапной ностальгии по мне? Давай, не томи: кто она, очередная мисс Билли, разбившая тебе сердце? — Обижаешь. По-твоему, ты видишь меня насквозь? Пег молча смотрела на него и ждала. — Ладно, если тебе так интересно, ее звали Камилла, — сдался Билли. — Танцовщица, осмелюсь предположить? — спросила Пег. — Ха! А вот и мимо! Она пловчиха! Пловчиха из шоу русалок. Несколько недель у нас продолжались очень серьезные отношения, но потом она решила пойти другой дорогой, и больше я ее не видел. — Очень серьезные отношения на несколько недель. Вы только его послушайте, — рассмеялась Пег. — Давай сходим куда-нибудь, раз уж я здесь, Пегси. Только ты и я. Послушаем отличный джаз, навестим бары, куда раньше любили ходить, — те, что закрываются в восемь утра. Без тебя мне и веселье не впрок. Вчера, например, я заглянул в «Эль Марокко» и был страшно разочарован. Те же лица, те же разговоры. Ничего не меняется. Пег улыбнулась: — Слава богу, ты живешь в Голливуде, там-то разговоры небось поинтереснее! Но нет, Билли, нет. Никуда я с тобой не пойду. Ночные вылазки уже не для меня. Да и пить мне вредно. Ты же знаешь. — Серьезно? Хочешь сказать, вы с Оливией не напиваетесь? — Тебе бы все шуточки, но раз уж ты спросил — нет. У нас теперь вот как заведено: я пытаюсь напиться, а Оливия пытается мне помешать. И меня такой расклад устраивает. Не знаю, какой с него прок Оливии, но я страшно рада, что она взяла на себя роль сторожевого пса. — Тогда давай я хотя бы помогу со спектаклем. Сама знаешь, этой макулатуре еще далеко до сценария. — Он постучал наманикюренным пальцем по почти пустому блокноту мистера Герберта. — Сколько бы Дональд ни старался, вряд ли у него получится путный сюжет. Не требуй от него невозможного. Позволь мне сесть за машинку и придать сценарию лоск. Ты знаешь, на что я способен. Сделаем отличную пьесу, достойную Эдны и ее таланта. — Молчи. — Пег схватилась за голову. — Давай, Пег. Рискни. — Молчи, — повторила она. — Я думаю изо всех сил. Билли умолк и дал ей подумать. — Мне нечем тебе платить, — наконец выдала она, снова поднимая на него взгляд. — Я богат, Пег. Такой уж у меня талант. Врожденный. — И никаких прав на выручку. Оливия будет категорически против. — Забирай все себе, Пег. Возможно, тебе даже удастся неплохо подняться за счет этой авантюры. Если позволишь мне написать сценарий и он окажется настолько хорош, как я себе представляю, ты заработаешь такие деньги, что обеспечишь потомкам безбедную жизнь до конца дней.