Глава девятнадцатая Последствия не заставили себя ждать. Завершив свои забавы, мы с Артуром и Селией мгновенно заснули, а может, просто отключились. Через некоторое время — не знаю, сколько прошло, — я очнулась, встала и оделась. Оставив их вдвоем в гостинице, я пробежала одиннадцать кварталов до дома без пальто, дрожа от холода, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то согреться на беспощадном мартовском ветру. Было уже далеко за полночь, когда я распахнула дверь третьего этажа и влетела в гостиную. И тут же поняла, что творится неладное. Во-первых, горели все лампы. Во-вторых, в гостиной были люди. И все они смотрели на меня. Оливия, Пег и Билли сидели в плотном облаке сигаретного и трубочного дыма. С ними был незнакомый мужчина. — Вот она! — подскочила Оливия. — Мы тебя заждались. — Не важно, — бросила Пег. — Уже слишком поздно. Я ничего не поняла, но не стала задумываться над ее репликой. По голосу Пег я сообразила, что тетя очень пьяна, и не ждала от нее глубоких мыслей. Меня гораздо больше тревожило, что Оливия не спит и зачем-то ждет меня. И кто этот незнакомец? — Здравствуйте, — произнесла я. А что еще тут скажешь? Но ведь вежливость никогда не помешает. — Вивиан, кое-что случилось, — сообщила Оливия. Она была очень спокойна, и я сразу поняла: произошло нечто ужасное. Оливия истерила только по пустякам, а раз она спокойна и собранна, значит, дело действительно плохо. Первое, что мне пришло в голову, — кто-то умер. Мои родители? Брат? Энтони? Я стояла на пороге с трясущимися коленками, от меня несло сексом, и я ждала, что сейчас весь мой мир перевернется. Так и вышло, вот только совсем не в том смысле, в каком я ожидала. — Это Стэн Вайнберг, — представила незнакомца Оливия. — Старый друг Пег. Вспомнив о манерах, я вежливо пошла в его сторону, протягивая ладонь для рукопожатия. Но мистер Вайнберг внезапно покраснел и отвернулся. Его очевидное смущение вынудило меня запнуться на полпути. — Стэн — редактор вечернего выпуска «Миррор», — продолжала Оливия с тем же тревожным спокойствием. — Несколько часов назад он принес нам плохую весть. В завтрашней колонке Уолтера Уинчелла будет опубликовано разоблачение. — Она уставилась на меня, как будто ее слова что-то объясняли. — Разоблачение? О чем? — О том, что произошло сегодня вечером между тобой, Артуром и Селией. — Но… — Я запнулась, плохо соображая. — А что произошло? Клянусь, Анджела, я не пыталась отнекиваться. В тот момент я действительно не понимала, о чем идет речь. Я как будто очутилась в незнакомой пьесе — чуждая сюжету, чуждая самой себе. Что это за Артур, Вивиан и Селия, о которых все говорят? И при чем тут я? — Вивиан, у них есть фотографии. Это привело меня в чувство. Сначала мелькнула паническая мысль: «Неужели в гостиничном номере был фотограф?!» Но потом я вспомнила, как мы с Селией и Артуром целовались на тротуаре Пятьдесят второй улицы. Прямо под фонарем. Ярко освещенные. На виду у папарацци, которые тем вечером дежурили у клуба, надеясь поймать в дверях Бренду Фрейзер и Разгрома Келли. И любопытным было на что посмотреть. Тогда-то я и заметила на коленях у мистера Вайнберга большой коричневый конверт. Вероятно, с теми самыми снимками. Боже, помоги мне, взмолилась я. — Мы пытаемся придумать, как избежать скандала, Вивиан, — пояснила Оливия. — Его не избежать. — Билли заговорил впервые, и я поняла, что он тоже пьян, поскольку у него заплетался язык. — Эдна знаменита, а Артур Уотсон — ее муж. Так что, лапочка, у «Миррор» в руках сенсация. Новость на миллион. Киноактер, почти звезда и муж настоящей звезды, целуется с двумя девицами, по виду артистками бурлеска, у дверей ночного клуба. Потом тот же киноактер, почти звезда и муж настоящей звезды, замечен в гостинице не с одной, а с двумя девицами, ни одна из которых не является его женой. Это бомба, лапочка. Такая бомба обязана взорваться. Уинчелл кормится подобными скандалами. Господи, он же настоящий крокодил. Ненавижу его. Ненавидел, еще когда знал по водевильным кругам. Не надо было пускать его к нам на спектакль. Бедняжка Эдна. Эдна. От одного ее имени у меня подвело живот. — А Эдна знает? — спросила я. — Да, Вивиан, — сказала Оливия. — Эдна знает. Она была здесь, когда Стэн принес фотографии. А сейчас уже спит. Меня затошнило. — А Энтони?.. — Он тоже знает, Вивиан. Он пошел домой. Значит, все в курсе. И никакой надежды на спасение. Оливия продолжала: — Но тебе сейчас надо волноваться не из-за Эдны с Энтони, Вивиан. Твои проблемы куда серьезнее. Стэн говорит, тебя вычислили. — Вычислили? — Да, вычислили. Газетчикам известно, кто ты такая. Тебя узнал один из посетителей ночного клуба. То есть твое имя, причем полное имя, напечатают завтра в колонке Уолтера Уинчелла. И сейчас моя главная задача — помешать этому. В отчаянии я повернулась к Пег, сама не знаю зачем. Может быть, в поисках поддержки и утешения. Но Пег откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Мне захотелось встряхнуть ее, умолять позаботиться обо мне, спасти меня. — Ничего не выйдет, — пробормотала Пег. — Скандала не избежать. Стэн Вайнберг мрачно кивнул в знак согласия. Он сидел и разглядывал собственные руки, аккуратно сложенные поверх того самого коричневого конверта, совершенно невинного с виду. Стэн напоминал сотрудника похоронного бюро, пытающегося сохранить достоинство и сдержанность в присутствии убитых горем родственников. — Мы не можем заставить Уинчелла молчать об интрижке Артура, никак нет, — рассудила Оливия. — И разумеется, он пройдется насчет Эдны, ведь она звезда. Но Вивиан — твоя племянница, Пег. Нельзя, чтобы ее имя было замешано в таком скандале. И упоминать о ней совсем необязательно. Бедной девочке сломают жизнь. Билли, если ты позвонишь своим людям со студии и попросишь их вмешаться… — Я уже сто раз говорил, Оливия, что студия тут не поможет, — возразил Билли. — Во-первых, мы в Нью-Йорке, а не в Голливуде, и это нью-йоркские сплетни, а не голливудские. Мои знакомые не пользуются здесь влиянием. А если бы и пользовались, как мне, по-твоему, разыграть этот козырь? Кому позвонить? Самому Зануку[31]? И что я ему скажу, разбудив в такой час? «Привет, Дэррил, племянница моей жены вляпалась в историю, не мог бы ты ее выручить?» Мне и самому однажды может пригодиться помощь Занука. Так что нет. Я умываю руки. Не паникуй, Оливия. Пусть все идет своим чередом. Пара недель мучений, и все забудется. Так всегда бывает. Переживем. Подумаешь, статейка. Кому какое дело? — Я все исправлю, обещаю, — глупо пробормотала я. — Тут ничего не исправишь, — отмахнулся Билли. — И сейчас тебе лучше помолчать. Достаточно с тебя сегодня подвигов, лапочка. — Пег! — Оливия направилась к дивану и принялась трясти мою тетю, которая, кажется, отключилась. — Соберись. Ты наверняка что-нибудь придумаешь. У тебя ведь много знакомых. Но Пег лишь повторила: — Скандала не избежать. Я ощупью добралась до кресла и села. Я совершила ужасный поступок, и завтра об этом напишут в колонке сплетен; скандала не избежать. Мои родители обо всем узнают. Брат узнает. Узнают все мои подруги, все одноклассницы. Весь Нью-Йорк. И правильно Оливия сказала: мне сломают жизнь. До сих пор моя жизнь не слишком меня заботила, но все же мне было не настолько плевать на себя, чтобы разрушить собственное будущее. Пусть в последний год я вела себя беспечно, но в глубине души всегда надеялась, что в один прекрасный день оставлю безумства позади и снова стану респектабельной юной леди (как выразился мой брат, «опомнюсь»). Но с таким скандалом и такой оглаской о респектабельности можно забыть навсегда. Да еще Эдна. Она уже все знает. К горлу снова подступила волна тошноты. — Как Эдна отреагировала? — спросила я предательски дрожащим голосом. Оливия взглянула на меня почти с жалостью, но промолчала. — А ты как думаешь? — ответил Билли уже без малейших признаков жалости. — Эдна — кремень, но сердце ее сделано из гораздо более мягкого материала, так что она совершенно разбита, Вивиан. Ладно бы ее муж целовался с одной вертихвосткой, это она как-нибудь пережила бы, но с двумя? Причем одной из них оказалась ты. Как по-твоему, Вивиан? Что она должна чувствовать? Я схватилась за голову. И зачем я только родилась, подумалось мне. Лучше бы меня не было на свете. — Тебе ли, Уильям, рассуждать о морали, — предостерегающе произнесла Оливия. — Ты и сам, знаешь ли, не святоша. — Господи, как же я ненавижу Уинчелла. — Билли будто и не слышал замечания Оливии. — И он меня ненавидит не меньше. Он бы не раздумывая швырнул меня в костер, если бы надеялся получить за меня страховку. — Позвони на студию, Билли, — снова потребовала Оливия. — Просто позвони и попроси вмешаться. Голливудские шишки могут всё. — Да ничего они не могут, — бросил Билли. — Новость слишком уж горячая. И на дворе сорок первый, а не тридцать первый год. Теперь в Голливуде уже нет настолько влиятельных фигур. А Уинчелл могущественнее самого президента. Можем спорить хоть до Рождества, но итог будет прежним: я тут бессилен, и шишки с киностудии тут бессильны. — Скандала не избежать, — еще раз повторила Пег и вздохнула, тяжело и печально. Я закрыла глаза и утонула в кресле, мучаясь от тошноты и отвращения к себе.