— А отчет по кассе? Сколько собрали за дневной спектакль? — Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше, — заметила Пег. — Сколько мы выручили, Пег? — Не спрашивай о том, чего не хочешь знать, Оливия. — Но я должна знать. С такой аудиторией, как сегодня, мы долго не протянем. — И вот это ты называешь аудиторией? Какая прелесть! На пятичасовом я насчитала сорок семь человек. — Пег! Этого слишком мало! — Оливия, не дрейфь. Летом всегда меньше народу. И нам ли жаловаться? Хотели бы собирать стадионы — устраивали бы бейсбольные матчи. Или раскошелились на кондиционер. Давай-ка лучше сосредоточимся на новом шоу: на следующей неделе премьера спектакля про южные моря. Если кордебалет начнет репетировать завтра с утра, ко вторнику управится. — Только не завтра с утра, — возразила Оливия. — Завтра у нас детская танцевальная студия. Я сдала зал. — Вот умница. Мне бы твою смекалку. Значит, завтра вечером. — И вечером нельзя. Я опять сдала зал. Под уроки плавания. Пег оторопела: — Уроки плавания? Здесь? — Муниципальная программа. Детей из окрестных домов учат плавать. — Плавать? Оливия, они зальют сцену водой? — Разумеется, нет. Это называется сухое плавание. Уроки проходят без воды. — То есть плавание преподают как теоретическую науку?! — Вроде того. Обучают самым основам. Дети сидят на стульях. Все это оплачивается из городской казны. — Ясно. Давай так: сообщи Глэдис, когда зал свободен. Когда нет ни детских танцевальных классов, ни уроков сухого плавания и можно назначить репетицию, чтобы наконец запустить в работу шоу про южные моря. — После обеда в понедельник, — с ходу ответила Оливия. — После обеда в понедельник, Глэдис! — окликнула Пег приму бурлеска. — Слышишь? Сможешь всех собрать? — Все равно я не люблю репетировать утром, — буркнула Глэдис. Я не поняла, значит это «да» или «нет». — Ничего сложного придумывать не надо, Глэдди, — сказала Пег. — Кусочек оттуда, кусочек отсюда — ты знаешь, как это делается. — Я тоже хочу участвовать, — подал голос Роланд. — Все хотят, Роланд, — ответила Пег и пояснила для меня: — Ребята любят спектакли про экзотические страны, Вивви. Потому что в них самые красивые костюмы. В этом году мы ставили пьесы про Индию, китайскую горничную и испанскую танцовщицу. Однажды запустили мюзикл об эскимосской любви, но вышло не очень. Эскимосские наряды никого не украшают, мягко говоря. Сплошной мех, сама понимаешь. Тяжеленные такие. Да и песни не удались. Рифма «снежный — нежный» повторялась столько раз, что под конец у всех уши разболелись. — Ты мог бы сыграть гавайскую танцовщицу, Роланд, — с улыбкой заметила Глэдис. — Еще бы! Из меня выйдет отличная гавайская танцовщица! — Роланд игриво покрутил бедрами. — О да, — согласилась Глэдис. — И ты такой тоненький, того и гляди ветром унесет. Нам нельзя стоять рядом на сцене: по сравнению с тобой я громадная жирная корова. — Ты и впрямь набрала вес, Глэдис, — вставила Оливия. — Не ешь все подряд, а то на тебе костюм лопнет. — Между прочим, еда фигуре не помеха! — запротестовала Глэдис и потянулась за добавкой мясного рулета. — Я в журнале прочитала. Толстеют от кофе! Вот его и надо ограничивать. — Тебе не кофе надо ограничивать, а мартини, — ухмыльнулся Роланд. — Пьянеешь с одного бокала. — Что правда, то правда, — согласилась Глэдис. — Это про меня все знают. Но посмотрим с другой стороны: если бы я не пьянела с одного бокала, в моей жизни было бы куда меньше секса! — Она обратилась к подруге: — Одолжи-ка мне помаду, Селия. Та молча достала тюбик из кармана шелкового халата и протянула девушке. Глэдис накрасила губы самым сочным оттенком красного, который я только видела в жизни, и крепко расцеловала Роланда в обе щеки, оставив на них четкие отпечатки губ. — Ну вот, Роланд. Теперь ты самая симпатичная девчонка среди нас. Роланд и не думал возражать. Он напоминал фарфоровую куколку и даже, кажется, выщипывал брови (что не ускользнуло от моего экспертного взгляда). Меня поразило, что он даже не пытается вести себя по-мужски. Во время разговора он манерно жестикулировал, точно юная дебютантка. И даже не вытер помаду со щек! Он будто сознательно хотел быть похожим на девушку. (Прости мою наивность, Анджела, — в девятнадцать мне еще не доводилось сталкиваться с людьми, предпочитающими однополую любовь. По крайней мере, с мужчинами. Лесбиянок-то я видела сколько угодно. Все-таки год в Вассаре не прошел даром: даже я была не настолько наивной.) Тут Пег переключилась на меня: — Итак! Вивиан Луиза Моррис! Чем же ты намерена заняться в Нью-Йорке? Чем я намерена заняться? Да вот этим самым! Распивать мартини с артистками бурлеска, слушать рассказы о театре и сплетни мальчиков, похожих на девочек! А еще — познакомиться с теми, у кого в жизни много секса! Но вслух я этого, конечно, не произнесла. Мне удалось успешно вывернуться: — Для начала я хочу немножко осмотреться. Понять, что к чему. Теперь все уставились на меня. Ждали продолжения? Но какого? — Я ведь совсем не ориентируюсь в Нью-Йорке, вот в чем главная беда, — добавила я, чувствуя себя полной идиоткой. В ответ на мою глупую реплику тетя Пег взяла салфетку и набросала на ней карту Манхэттена. Жаль, что я не догадалась сохранить тот рисунок, Анджела. Ни до, ни после мне не доводилось видеть схемы прелестнее. Тетя изобразила остров в виде кривой морковки с темным прямоугольником посередине, обозначавшим Центральный парк; тонкими волнистыми линиями были отмечены реки Гудзон и Ист-Ривер; значком доллара в самом низу — Уолл-стрит; музыкальной ноткой вверху — Гарлем, а яркая звездочка в самом центре указывала место, где мы сейчас находились: Таймс-сквер. Центр мира! — Вот, — сказала тетя, — теперь не заблудишься. Малышка, потеряться на Манхэттене невозможно. Просто читай названия улиц. Они пронумерованы по порядку — проще некуда. И помни, что Манхэттен является островом. Люди часто об этом забывают. В какую сторону ни пойдешь, упрешься в берег. Увидишь реку — поворачивай назад и шагай в противоположном направлении. Запросто сориентируешься. Тут и тупица разберется. — Даже Глэдис разобралась, — поддакнул Роланд. — Полегче, солнышко, — осадила его Глэдис. — Я родом отсюда. — Спасибо! — Я сунула салфетку в карман. — А если вам нужна помощь в театре, я буду только рада поучаствовать. — Ты хочешь помочь? — Кажется, Пег удивилась. Она явно на меня не рассчитывала. Интересно, что родители обо мне наплели? — Что ж, тогда подключайся к Оливии в конторе, если тебе не претит бумажная работа. Счета и всякое такое. Услыхав это предложение, Оливия побелела, и я, боюсь, тоже. Меньше всего на свете мне хотелось помогать Оливии, да и она не горела желанием брать меня в напарницы. — Или можешь работать в кассе, — продолжала Пег, — продавать билеты. Петь ты, конечно, не умеешь? Да и с чего бы. В нашей семье певцов отродясь не водилось. — Я умею шить, — сказала я. Наверное, я говорила слишком тихо, потому что никто даже не обратил внимания на мои слова. — Пег, а почему бы не записать Вивиан в школу Кэтрин Гиббс, где учат на машинисток? — предложила Оливия. Пег, Глэдис и Селия хором застонали. — Оливия каждую из нас пытается засунуть в школу Кэтрин Гиббс на курсы машинисток, — пояснила Глэдис и поежилась в притворном ужасе, будто учиться печатать не легче, чем махать кайлом в лагере для военнопленных. — Кэтрин Гиббс заботится о повышении занятости среди женщин, — парировала Оливия. — Девушки достойны востребованной профессии. — У меня есть профессия, хоть я и не машинистка, — возразила Глэдис. — И я очень востребована! Востребована вами! Вы же сами меня и наняли! — Артистка бурлеска — не профессия, Глэдис, — ответила Оливия. — Сегодня работа есть, завтра ее нет. Совершенно ненадежное занятие. А вот секретарши везде нужны. — Я не просто артистка бурлеска, — с оскорбленным видом поправила Глэдис. — Я ведущая солистка кордебалета. Ведущая солистка без работы не останется! И вообще, если у меня кончатся деньги, я просто выйду замуж. — Не вздумай учиться на машинистку, малышка, — сказала Пег, обращаясь ко мне. — А если и выучишься, никому не признавайся, иначе тебя засадят за пишущую машинку до конца твоих дней. Хуже только профессия стенографистки. Все равно что заживо себя похоронить. Стоит взять в руки блокнот для стенографии, и уже от него не избавишься. И тут — впервые с тех пор, как мы поднялись наверх, — неземное создание, сидевшее на диване в другом конце гостиной, внезапно заговорило. — Ты, кажется, сказала, что умеешь шить? — спросила Селия. Я снова удивилась, насколько низкий у нее голос. Теперь она еще и смотрела прямо на меня, отчего я слегка струхнула. Не хотелось бы, говоря о Селии, злоупотреблять эпитетом «знойная», но ничего не поделаешь: от нее действительно исходил жар, даже когда она не прикладывала специальных усилий. Выдержать ее горячий взгляд оказалось непросто, поэтому я просто кивнула ей, а ответ адресовала в сторону Пег, как более безопасную: — Да, умею. Меня бабушка Моррис научила. — И что ты умеешь? — спросила Селия. — Ну, например, я сама сшила вот это платье. — Ты сама сшила это платье?! — взвизгнула Глэдис. Они с Роландом накинулись на меня, как поступали все девчонки, узнав, что мой наряд изготовлен собственноручно. Оба принялись теребить и ощупывать меня со всех сторон, этакие прелестные маленькие обезьянки. — Неужели правда сама? — повторяла Глэдис. — Даже кантики? — восторгался Роланд.