Истаяла, как наваждение. Растворилась, как аромат. Развеялась, как дым. А была ли она вообще? ГЛАВА 3 Ожесточились ветра, охолодели ночи и дни, зазолотились деревья. Воздух наполнился легкими облачками пара на каждом выдохе. Хвоя, густым ковром устилавшая склоны ближайших вершин и подножья Астахирского хребта, стала темнее и ярче, как древний драконий панцирь. Белоснежные вершины над склонами и скалистыми взъемами сияли как опаловые зеркала на Вратах в Залы Праматери. Бездонное море, омывавшее Пурпурный танаар за хребтом и на северо-востоке, помрачнело, приобретя леденящий душу цвет железа. Бану позвала с собой Гистаспа, не думая, уже по привычке. Как бы нагло он ни поступал временами, Бансабира вынуждена была признать: генерал стал ее тенью. Белой, как призрак, и неотступной, как возмездие. Гистасп по сей день внушал тревогу (и не без причин) — и Бану по сей день полагалась на него, как в начале. Даже сильнее, чем в начале. Кажется, ей становилось ясно, почему Сабир Свирепый так надеялся на нее, а, наблюдая, как надежды сбываются, гордился. Покойному тану несказанно повезло: он повстречал человека столь же прозорливого, как он сам, и как он сам, принадлежащего клану Яввуз. Первое гарантировало успех, а второе — единство целей. И, чтобы наверняка заручиться верностью дочери, Сабир Яввуз предложил в обмен то, что мог: кресло тана и время владыки. Бану не сомневалась в Рамире, когда тот был на ее стороне — его вела память о былой дружбе. Она доверяла Юдейру — его вело сердце, повзрослевшее за один день, обветрившееся в непогодах военных шатров. Маленькая танша давно верила Гистаспу, но что двигало им, разобрать не могла никак. И от этого — переставала доверять себе. Привычка и тревога в ней сходились внахлест, как два светила в небесах в минуты затмения. — А, эт' вы? Заходите, нечего стоять на ветру, — перекрывая свист ветра, приветствовал корабел и снова, как бывало нередко, потащил Мать лагерей за руку. Гистасп только в недоумении поднял брови: вот так просто? Они поднялись на старый фрегат, бывший флагманом Пурпурного флота еще в годы правления тана Бирхана, деда Бану, и устроились в просторной каюте капитана. Судно давно стояло на мели и было облюбовано старым корабелом, как родные пенаты. На заре лет Ном продал душу Морскому Богу Акабу, только годы неумолимо делали свое дело, и в минувшей Бойне корабел оказался не участник. Впрочем, может, оно и к лучшему? Вон у него какая семья здесь, на море: удальцы-фрегаты, красавицы-тартаны, сестры биремы и триремы, совсем непохожие близнецы — дромоны и галеи… Да и эти морские крысы, матросы, чтоб их, тоже ему как семья. Того вон Ном знал мальчишкой и по кабакам шлялся еще с его отцом, а вот этого — своей рукой вытащил из вод, когда их судно проходило в месте недавнего крушения. Все они его дети, всем еще предстоит окунуться в волны крови и железа — и повзрослеть. А Ном уже вырос, хотя все еще изредка любопытничал, что будет завтра. Завтра вот этот сгинет в пучине, а вон тот даст подзатыльник дочери и скажет, что уж лучше — баба на корабле, чем в борделе. Хорошо, что Бойню Красок Ном пережил в тылу. Морских сеч было не так уж много, никакого тебе подвига перед смертью. Да и если хочешь увидеть внуков, стоит дожить до почтенных лет. * * * Матросы и морские офицеры, приветствовавшие таншу принесли горячего вина со специями, сыра из козьего молока, вчерашнего хлеба — танша как всегда без предупреждения, знали бы, подготовились. Прибывшие немного поболтали, а когда согрелись, Бану отослала Гистаспа пройтись. Корабел тут же забавно поджал плечи, вздернул брови, улыбаясь, потер перечерченные венами ладошки. — А, — оживился он. — Говорим наедине? — Ном заерзал на стуле и как-то весь расположился. — Ну-с, что привело нашу госпожу? Да он флиртует, — с усмешкой осознала Бансабира и чуточку развеселилась сама. Будто бы приехала сюда попросту поболтать, о том, о сем, а не обсудить одно гнусное предприятие. Похоже, когда у Серта будет полно дел, а Гистасп начнет мозолить глаза, она, Бансабира, будет частенько наведываться сюда. Да и почему нет? Танша потерла ладошки в ответ. Глаза сверкнули смарагдами. — Есть одна затея. — Затея — это отлично. Ну так, делитесь, милая. Пожалуй, и стоило бы ему сказать, что даже вдвоем не стоит фамильярничать, да язык не поворачивался. — Думаю, тебе известно, где и как я выросла. — А, ну да. Болтали всякое, — Ном махнул рукой с таким видом, что стало ясно: знать он знал все, но сплетничать не привык. Да и какая разница, где, что и как было когда-то там в прошлом, если сейчас явно намечается нечто стоящее? Она всегда делает нечто стоящее, давно смекнул Ном. — С четвертого года обучения в Храме Даг все воспитанники выходят в море ловить пиратов. Так мы приобретали опыт, приноравливая то, что выучили наедине с наставником, к ситуации, которую нельзя предугадать. — Дурь. Еще прибавляется дури — без нее трудновато в пятнадцать ловить пиратов. — Мне было поменьше, но это детали, — улыбнулась Бану и добавила немного вдумчиво. — Ты ведь знаешь, корабел, как переменчива погода на море. — Да-да, — почти нараспев согласился Ном. — Сегодня ветер дует с юга, а завтра с востока. Сегодня звезды подглядывают за рыбами, а завтра — рыбы за звездами. Так? Мгновенно сообразил, уловила Бану. — Так. Бансабира согласилась, замолчала и облизнулась, размышляя. — Да вы спросите, госпожа, — посоветовал Ном. — Вы же все равно здесь главная, так чего колеблетесь? Женщина усмехнулась. — Какими качествами должен обладать пират? Где мне их найти и сколько? И что можно ограбить? Ном всплеснул руками: — Вот это другое дело. Больше похоже на вас. — Так что насчет пиратов? — Бану, конечно, льстили такие выпады, но она все еще не знала, как реагировать на похвалы. Ном принялся загибать кривые пальцы: — Сноровка, отчаянная голова и любовь к выпивке, — со знанием дела подытожил он. — То есть, — вздернула брови Бану, — все мое войско может сгодиться? Ном потер подбородок, посмеялся. — Ладно, я подберу команду. Бансабира покачала головой: — Мне мало одной. — Хо? Бану развела руками: мол, что поделать, понятия не имею, как так получилось. — И сколько нам надо? — старик в предвкушении воодушевился несказанно. Вино зарумянило ссохшиеся щеки, зажгло глаза, предвестие авантюры расшевелило кровь и воображение. — Надо спустить на воду половину кораблей. — С… сорок? — И построить еще двадцать, — Ном вытянулся в лице. Бану добила: — А потом еще двадцать. — Не думал, что вам так нравится золото. — А мне и не нравится. Старик смекнул. Чуть наклонился к столешнице и, глянув влево-вправо, заговорщески прошептал: — Наделали шума за войну на суше, теперь собираетесь и на море? Что ж, если хотите… — Никакого шума, — осекла танша. Ном выпрямился и даже отстранился от стола. — Тогда я ничего не понял, — сообщил старик. — Мне нужно построить город, о котором не будут знать за пределами чертога. — Хо… Ном, играя бровями, похмурился, поджал уголок губ, потом другой, причмокнул, будто обсасывая мысль, и заявил: — Мне кажется, это не так уж много денег, между нами. Уж на один город маленькая танша награбила. — Только строить его некому. Ном впервые на памяти Бансабиры нахмурился и так надолго умолк. — Вы серьезно? — уточнил он, наконец. — Мир велик, мы найдем все, что нужно. — Мы отнимем все, что нужно? — в голосе корабела зазвучала ирония.