Последнюю часть пути воинство Владимира преодолело пешком. Вернее, верхом. В сопровождении представителей императора, разумеется. Ромеи еще помнили, как по этому пути хаживали предшественники Владимира Олег и Игорь. А помнить было что. Помнить и молиться о том, чтобы русы не забыли, что пришли сюда по личному приглашению императора, а не как обычно. Грабить. В город Владимирово войско не пустили. Осторожность императора можно было понять: шесть тысяч русов. Этого достаточно, чтобы вынести всю константинопольскую стражу, включая гвардейцев-этериотов. Так что разместили храбрых союзников в тех же казармах загородного дворца, где уже обитали гридни Духарева. Впрочем, самого Владимира вместе с ближниками – князьями и воеводами, в город допустили, причем – с оружием. Архонту русов была немедленно назначена официальная аудиенция в Большом Дворце. Немедленно – это по ромейским понятиям, ведь такое серьезное действо следовало основательно подготовить. Процедура приема иноземных правителей Автократором ромеев происходила по старинному церемониалу, была выверена и расписана до мелочей и разыгрывалась из века в век, независимо от того, чьи ноги были обуты в пурпурные императорские сапоги. Сначала посольство следовало по мосту через Золотой Рог к Харисийским воротам. Затем – по главной улице – к площади Тавра. Далее, сквозь великолепную мраморную арку, к площади Константина, а оттуда, по широкой, вымощенной плитами улице, мимо увешанных коврами и драгоценными тканями, уставленных золотыми изделиями портиков – через тримуфальную арку – на Августеон, главную площадь империи. Здесь торжественная процессия останавливалась, чтобы иностранный правитель мог насладиться зрелищем Святой Софии, гигантского ипподрома и Большого Императорского Дворца. Насладиться и проникнуться величием империи. После поражающей варварское воображение прогулки по столице зарубежного лидера через главные ворота запускали в Большой Императорский Дворец. То же произошло с Владимиром. Правила есть правила. То, что архонт русов был последней надеждой Василия Второго, ничего не меняло. Владимира со свитой, невозмутимого (что-что, а держать лицо великие князья русов умеют), со всеми подобающими почестями впустили во Дворец, провели по раз и навсегда утвержденному маршруту: роскошным залам и галереям (где специально для этого случая собирали большую часть богатств Дворца), и наконец вывели в гигантский Тронный зал, где на великолепном троне, в пурпурных туфлях, многоцветном шелке, в золоте и жемчуге восседал сам Автократор Византии в императорской короне, с цепью из огромных драгоценных камней и еще более роскошным скипетром в руке. У трона повелителя величайшей (после падения Рима, разумеется) из земных империй произрастало золотое (вернее, позолоченное) дерево, и золотые механические птицы сидели в его ветвях. Едва Владимир вступил в зал, как волшебные птицы запели, а золотые львы, охраняющие трон императора, ударили хвостами, распахнули пасти и испустили устрашающий рев. Сопровождающие Владимира византийцы пали ниц, а трон императора, напротив, устремился ввысь… – Я бы не отказался войти сюда победителем, – шепнул воевода Претич Сигурду-ярлу, и тот понимающе ухмыльнулся. – Интересно, эти рычащие штуковины действительно золотые? – задал естественный для нурмана вопрос Сигурд. Воеводы оживились. Каждый мысленно прикидывал свою долю от дележки таких неслабых кусищ благородного металла. – Половина лапы меня бы устроила, – пробормотал Претич. – А мне – вон ту веточку, – попросил Путята. – Думаю, гривен на пять потянет… – Поклонитесь, – прервал «возвышенные» мечты воевод великий князь. – Все же это повелитель ромеев и мой будущий родственник. Восемь ближников дружно отвесили поклон. Такой же, каким приветствовали бы своего князя. Если византийский император ожидал от них большего, то не дождался. Владимир и вовсе не стал кланяться. Даже не кивнул. Потом поискал среди имперской верхушки кесаревну Анну. Ему показывали парсуну сестры императора, но рисунок – это одно, а реальность – другое. Художники всегда старались приукрасить тех, кого рисовали. Но тут, пожалуй, вышло наоборот. Феофано, простолюдинка, поднявшаяся до вершин власти, была прекраснейшей из женщин, и дочь унаследовала ее красоту. Владимир ласково улыбнулся будущей невесте, а потом перевел взгляд на рыкающих львов. Изучил их с большим интересом и без малейшего страха – он бы и настоящих львов не испугался, а тут какие-то игрушки. Хм… Золотые игрушки. Наблюдавший за этой сценой с галереи Духарев (он тоже присутствовал, но не как воевода Владимира, а как спафарий. Типа – на страже безопасности Августа) мысленно усмехнулся. Ох, не стоило Василию кичиться сокровищами! Чужое богатство для воина-варяга – это верный способ поднять ценник на собственные услуги. Впрочем, было занятно. Тем более что сам прием длился недолго. От силы полчаса. Засим русов выпроводили. Впрочем, Владимир и тут «отличился». Надо полагать, пропустил мимо ушей все наставления церемониймейстера: повернулся к владыке Восточно-Римской империи спиной. Иных иностранцев казнили и за куда меньшие проступки. Дипломатического иммунитета для чужеземных послов и владетелей в Византии не существовало. Но вряд ли Владимиру рискнули даже замечание сделать. После совершенно бессмысленной официальной встречи Владимира попытались отвести к логофету дрома для предметного разговора, но великий князь, получивший от Духарева предварительные инструкции, «министра» послал. Мол, негоже целому великому князю русов общаться с каким-то холопом, пусть даже и императорским. Не по уровню. И покинул Дворец. Логофет тут же послал за спафарием Сергием и перехватил Духарева раньше, чем тот присоединился к «свите» своего великого князя. – Богопочитаемый Автократор повелел нынче вечером архонту и его воинам переплыть через Босфор и напасть на войско мятежников! – с ходу выпалил евнух. – Архонт Владимир не любит торопиться, – пожал плечами Духарев. И куда спешить? Мятежники, чай, не убегут, русы устали с дороги (Вранье! Гридь Владимира ехала шагом, подстраиваясь под темп обоза), а кроме того великий князь, прежде чем вступать в игру, желает услышать подтверждение условий договора, изложенных послами, от самого василевса. Лично. Варвар, что с него возьмешь? Считает себя ровней самому богопомазанному Августу. Хотя лично он, Духарев, не видит в этом ничего плохого, ведь так и будет, когда архонт примет крещение и женится на кесаревне Анне. Логофета от таких слов аж перекорежило. Трудно сказать, что ему больше пришлось не по вкусу: то, что варвар проигнорировал прямое распоряжение императора, или то, что дикий рус может получить право именоваться кесарем и василевсом.[43] – Но ты можешь хотя бы попросить архонта немного задержаться? – срывающимся голосом попросил логофет дрома, который, надо полагать, уже чувствовал на своей жирной вые дыхание монаршего гнева. – Попробую, – сказал Духарев. И, не теряя времени, устремился на перехват великого князя. Тот, впрочем, особо не спешил. Всё шло по заранее оговоренному сценарию. Глава седьмая, в которой великий князь Владимир отказывается от мешка золота в качестве аванса, но великодушно принимает его в дар – Хорош у тебя дом! – одобрил Владимир, глядя с высоты окна на Мраморное море. Одно из качеств великого князя, симпатичных Духареву, – замечательная адаптация. Где бы ни оказался Владимир, везде он чувствовал себя хозяином положения. Достижения ромейской цивилизации он принимал как должное. По поводу разницы между каменным имперским зодчеством и родными деревянными пенатами не переживал. Примерно так юный отрок в простенькой защите смотрит на золоченое зерцало воеводина доспеха. Ну да, пока у него лишь курточка с железными бляшками, но придет время и… Если что и способно было впечатлить Владимира, так это искусство. Музыка, пение, фреска, статуя… Причем оценивал его великий князь по каким-то своим, личным, не очень понятным Духареву критериям. Например, на львов в тронном зале дворца он глядел как на большую кучу золота, а мраморная фигурка всадницы на быке, украшавшая здешний холл, привлекла внимание князя чуть ли не на четверть часа. К немалому удивлению Духарева, рассматривавшего статуэтку просто как часть интерьера. Временами Сергею казалось, что великий князь видит вещи как-то по-особенному. Во-первых, непредвзято, во-вторых, глубже, чем другие люди. Не поверхность, а тайную суть… Подобное не удивило бы Сергея в монахе, отшельнике или мудреце вроде Артака, но во Владимире, сыне и внуке воинов, воспитанном воином же и среди воинов, правителе умном, жестоком и прагматичном, – удивляло. И не слишком радовало, потому что делало поведение великого князя непредсказуемым, не просчитываемым с помощью знания и логики. Когда властный жизнелюбивый ценитель ратной славы, плотских утех, охоты, шумных пиров и прочих молодецких забав вдруг замирает, любуясь статуэткой, – это как-то неправильно. Вот отец его Святослав был Сергею понятен, хотя тоже временами абсолютно непредсказуем. Но вся его непредсказуемость лежала в области военной стратегии. И это тоже было понятно. Гений войны. Дядька Владимира Добрыня тоже понятен. Сергей всегда знал, почему Добрыня принял то или иное решение. И что было в его основе: ум, хитрость или то и другое вместе. Владимир тоже обладал и умом, и хитростью. И многое перенял у дядьки. Но временами Сергею казалось, что великий князь играет в какую-то непонятную прочим игру с самим собой. Будто внутри у него живет еще некто… И Владимир прислушивается к нему так же, как к словам ближников-советников. Пытается уловить, отыскать нечто, недоступное простому взгляду и обычному пониманию… Что, впрочем, не мешало великому князю задирать подол любой приглянувшейся девке. «Хотя, – пришла в голову Духарева забавная мысль, – может, и в девках Владимир хочет отыскать нечто особенное, понятное только ему?» – Хороший дом. И место хорошее, – произнес великий князь одобрительно. Вид из окна и впрямь был неплох, хотя, на вкус Духарева, удовольствие миросозерцания изрядно портили всевозможные неопрятные плавсредства, покачивающиеся на пологой волне, и запашок, приносимый бризом. Только что они с великим князем, ярлом Сигурдом и, само собой, сыном Богуславом недурно подкрепились дарами моря и земли, запив всё это отличным вином – подарком с «царского стола». Правда, подарок сей был сначала испытан на дворцовом чиновнике, «сопровождавшем» дар. Отказаться от роли дегустатора ромей (под грозным взглядом Духарева) не посмел. Яды, конечно, бывают и замедленного действия, но императору не было ровно никакого смысла травить Владимира раньше, чем отправится в лучший мир мятежный Варда Фока. А буде кто-то из недругов Владимира решил проявить самодеятельность, то чиновник-сопроводитель наверняка в курсе. Работа у него такая – отвечать за проверку и сохранность царских даров. – Да, дом хорош, – согласился Духарев. – Его мой холоп построил. На украденные у меня деньги. – Казнил? – поинтересовался Владимир. – Жизнь оставил, – честно ответил Сергей. – Дочка его мне приглянулась. Но дом забрал, конечно. Теперь он в твоем полном распоряжении. – А дочка того холопа – тоже? – улыбнулся Владимир. – Нет, княже, – в свою очередь улыбнулся Духарев. – Для тебя я припас яство повкуснее. Коли желаешь попробовать – милости прошу в баньку. – В баньку? – усомнился Владимир. – После такой трапезы? – Здешняя банька – не такая, как наша. Не отказывайся, княже, обижусь! – Ну раз уж ты настаиваешь, боярин-воевода… Всё. Теперь Владимир был «выключен» из политической жизни минимум на три часа. Духарев нанял для услаждения великого князя шестерых девок из лучшего аристократического борделя столицы, причем три из них были не только юны, красивы, обучены пению, танцам, массажу, само собой, полному спектру интимных услуг, но и отлично говорили на родных словенских языках. Компанию великому князю составил ярл Сигурд.