– Это важно-с. Значит, все знали, что пить Барсуков будет только из этой кружки и ни из какой другой. А с кем-нибудь из присутствующих в доме вы были знакомы-с раньше? – Франц Карлович – мой секретарь. И Марфа Кондратьевна – моя экономка. Мне хорошо знаком Фёдор Иванович. Но больше по слухам, лично я ним стараюсь не встречаться. – Отчего же? – Это вопросы личного характера. Я отвечать не буду, – граф надменно осмотрел сидящих перед ним. – Ваше сиятельство-с, – невозмутимо произнёс следователь и бросил окурок в пепельницу, наполненную горой пепла и выкуренных сигар. – Напоминаю вам, что в ваших интересах сотрудничать со следствием и не вызвать к себе предвзятого отношения. А манеры ваши вызывают отторжение. Этого писать не нужно. Попытайтесь в дальнейшем отвечать искренне и без высокомерия. – Попытайтесь, прежде чем задавать вопрос, подумать. Утёсов погладил густые бакенбарды и махнул рукой письмоводителю, дабы он продолжал записывать. – А с баронессой Мыслевской вы знакомы? – Да. Много лет. Марина Николаевна и моя супруга – близкие подруги. Баронесса Мыслевская – самая приятная личность из всех, что находятся в этом доме. – О-о, не сомневаюсь, – хитро улыбнулся следователь и достал новую сигару. Он уже приготовился зажечь спичку, как Соколовский протестующе вскинул руку. – Я прошу вас не курить в моём присутствии. Да и не советую курить в другое время. Курение негативно сказывается на лёгких. – Хе, вы словно, как моя жена говорите-с, – ухмыльнулся Утёсов, но сигару всё же отложил. Граф видел, как усмехнулись понятые и молодой врач сравнению Соколовского с госпожой Утёсовой. – Я рад, что хоть у кого-то в вашей семье здоровый рассудок, – бросил граф, уже нарушая границы приличия. – Жаль, что после смерти вашего батюшки, в вашей семье таковых более нет-с, – глухо произнёс Утёсов. Губы Александра Константиновича раздражённо дёрнулись, на секунду собравшись в трубочку. Он пожалел, что рядом нет одной из его любимых тростей. Иначе он уже запустил бы её в это опротивевшее лицо с мохнатыми бакенбардами. – Так-с, вернёмся к делу. Надеюсь, ты этого не записал? Письмоводитель уверенно дал отрицательный ответ. – Александр Константинович, простите за бестактность, но я обязан задать очень важный вопрос. Прошу ответьте и не ссылайтесь на личный характер, – Утёсов выдержал паузу и невозмутимо посмотрел прямо в глаза Соколовскому. – Правда ли, что баронесса Мыслевская, близкая подруга вашей жены, провела в вашей комнате прошлую ночь? – Да, – озлобленно ответил граф и запоздало понял, что лучше бы было солгать. Желваки напряглись на его щеках. – Мы с молодых лет любим игру в шашки. Мы давно не виделись и не могли не сыграть при встрече. – Не знал, что в шашки ночью нынче играют-с. – Я отправился искать их у себя в комнате. И искал их слишком долго. Марина Николаевна зашла за мной, а спускаться вниз мне уже не хотелось. Вот мы и остались. Мы допоздна беседовали за игрой, а потом она, естественно, удалилась. – Естественно-с, – повторил за графом Утёсов. – Послушайте! – граф резко вскочил на ноги и в два шага оказался перед столом. – Я не потерплю грязных намёков, сударь! Утёсов молчаливо поднялся. Он, грузный и сильный мужчина, угрожающе поставил внушительные кулаки рядом с музыкальными пальцами Соколовского и приблизился. Его косматые бакенбарды застыли в одном дюйме от маленькой треугольной бородки. – Простите меня, милостивый граф, если оскорбил вас. Я и не думал ничего дурного о вас и безутешной вдове барона Мыслевского. Не успел Соколовский вернуться на своё место, как Утёсов задал новый провокационный вопрос. – Один из свидетелей (какая чудесная у него память!) вспомнил, что вы выходили на какое-то время из столовой. Так это или свидетель что-то перепутал? «Что же за дрянь этот ваш свидетель. То-то ты в меня и вцепился. Наговорил уже про меня этот мошенник плешивый», – вознегодовал в мыслях своих граф. – Не перепутал ничего ваш почтенный свидетель. Я действительно отходил переговорить со своей экономкой. Марфа спрашивала, не принести ли мне ещё чего-нибудь. – Вы отказались? – Отказался. – А правда, что у вас было собственное меню? Вы ели те же блюда, что и все остальные, или нет? – Правда, Марфа позаботилась, чтобы в среду я не съел ничего мясного. – Вот как-с. Ваша экономка присутствовала на кухне и помогала готовить? – Да. Находясь вне кухни, она не смогла бы мне ничего приготовить. – Это логично-с. Уже утро. Вы, пожалуй, уже устали и хотите отдохнуть? – Пожалуй, – недовольно ответил граф. Больше всего на свете он желал в тот момент поскорее отделаться от ненавистного следователя и начать собственное расследование. Осталось лишь несколько формальностей. Самой неприятной для столичного дворянина была необходимость личного обыска. Его пиджак и жилет тщательно проверили, попросили вывернуть карманы на брюках, снять туфли и носки. Не найдя ничего подозрительного, ему вернули вещи и почтительно попрощались. Выйдя из комнаты, почти проветрившейся от табачного дыма, Александр Константинович встретился с Марфой. Теперь настала её очередь дать показания. Граф хотел предупредить её, чтобы не сболтнула ничего лишнего, но рядом стоял полицейский, и этого нельзя было сделать. Поравнявшись с хозяином, Марфа загадочно подмигнула. И это встревожило его ещё больше. Один Бог знал, что готовилась наплести эта болтушка. В зале, под присмотром двух людей с бляшками на груди, дожидалась своей очереди прислуга. Лакей, горничная, две поварихи и Анечка – все, кто прислуживали в злосчастный вечер. Аня выглядела заплаканной и необычайно взволнованной. Сердце Александра Константиновича не выдержало, и он протянул девушке свой чистый платок. – Возьмите, дорогая вы моя, – улыбнулся граф. – Я не хочу видеть ни одной слезинки на вашем личике. Девушка приняла платок и смущённо улыбнулась. – Благодарю вас, господин. – Вот так, вытирайте. Чтобы ни одной слезинки не осталось. Милейший, – граф подозвал ближайшего хранителя порядка. – Милейший, будьте добры, принесите девушке воды. Вы видите, как она переживает смерть хозяина? Аннушка – вы чудесный цветок, нежный и прекрасный. Всё будет у вас хорошо, я надеюсь. Больше граф ничего ей не сказал. Он, спрятав руки за спину, поднялся к себе. Но ещё долго граф Соколовский не мог сосредоточиться на деле – мысли то и дело занимали воспоминания давно минувших дней. Глава шестая Никогда и ничего не берите с места преступления – Какой мерзавец! Он, верно, думает, что я и Мыслевская – любовники, а ты сыпанула в кружку этого Нарцисса цианид. Каков! Держиморда! Граф, вооружённый жёлто-коричневой тростью, украшенной двумя чёрными кольцами, делящими её почти на равные три отрезка, яростно расхаживался взад-вперёд по барсуковской библиотеке. Тросточка в его руке, изготовленная немецким мастером, обладала способностью складываться по принципу подзорной трубы. Из-за такой компактности Соколовский предпочитал в дальних поездках именно её. – Каков нахал! Он мне прямо в лицо делал недвусмысленные намёки! На мою якобы связь с ней! – Александр Константинович, ну, хватит. Успокойся, – упрашивала Марфа. Она уже и сама была не рада, что упомянула фамилию «Утёсов». «Чёрт меня дёрнул за язык, – подумала Марфа, – ох, какая ж я дура-то». Кроме них в барсуковской библиотеке присутствовал Франц Карлович. – В лицо! И при посторонних! Граф разбушевался не на шутку. Он злобно потряс тяжёлой шарообразной рукояткой в форме собачьей головы. Опаловая собачья голова несколько раз пролетела в нескольких дюймах от головы Франца Карловича. – Александр Константинович, успокойтесь, – попросил молодой секретарь. – Вы ведь дворянин! – Да, я граф! И не позволю! Всё! Так, всё! Марфа, я успокоился, – Соколовский действительно сделал глубокий вдох и выдохнул. – Вот, смотри, я сел. Довольна? Но каков нахал! Бычья морда! – Да прекрати же ты, – в очередной раз вскричала экономка и села в соседнее кресло. Марфа положила мягкую тёплую ладонь на сухие пальцы графа и похлопала по ним. – Я спокоен. Не надо на меня так смотреть, Марфа. Продолжай, лучше, рассказывать. – Да ничего я ему лишнего не выдала. Подтвердила, что сама решила тебе постные блюда приготовить, сама и готовила. Что вина ты не пил. Да его вчера никто не пил. Отто Германович этот ещё утром распорядился вина не подавать. Сказала, что знаю с детства тебя. Что ты воспитанный, добрый, умный, ни в коем случае отравить не мог. А вот немца я восклицательным бы знаком пометила. Больно он подозрительный. Кому, как не управляющему, смерть Барсукова нужна? Рассказала, что Франц Карлович у тебя первый год служит. Что мало с кем ты встречался последнее время, что прежний хозяин, как помер, так ты теперь весь в долгах, как в шелках… – Ой, Господи. Вот откуда у тебя язык такой? – воздел к небу глаза граф. – Ты же сама мне мотив стряпаешь. Александр Константинович резко поднялся и размашистыми шагами стал ходить взад-вперёд по залитой солнцем барсуковской библиотеке. Франц Карлович подобрал под себя ноги, дабы граф ненароком об них не споткнулся. – Я уже вижу, как этот Утёсов меня убийцею выводит: дескать, долг с процентами я вернуть не могу, вот и приказал служанке подсыпать яду в чай. Ах, ещё и любовница под боком. Ну, конечно же, я убийца. Кто же ещё? Кто поверит, что Барсуков прощал мне батюшкин долг взамен на присутствие на открытии фабрики? Бред какой-то. Но я эти обвинения в пух и прах разнесу, всё равно. У меня и письмо его есть и документы, подтверждающие сделку. Мыслевской Барсуков такую же сделку предложил. Она подтвердит. – Мне продолжить?