Елецкий бык Судебный следователь задумчиво стоял над трупом, склонив голову. Столовую заполнили люди с бляхами на груди, помощники следователя: медицинский эксперт и письмоводитель. Благодаря графу Соколовскому в столовой всё осталось в том же состоянии, как и во время смерти Барсукова. Он тут же запретил к чему-либо прикасаться и послал за полицией. Теперь Александр Константинович стоял рядом и с интересом наблюдал за работой следователя. – Вы, конечно, можете произвести вскрытие, но я почти уверен, что смерть наступила вследствие отравления цианидом, – сказал граф. Судебный следователь повернулся к нему и несколько секунд безмолвно смотрел прямо в карие глаза Соколовского. Следователь, Лев Борисович Утёсов, похожий на крепкого быка, был крупным мужчиной с мускулистой толстой шеей. Из этой шеи раздался низкий хрипловатый голос, и широкие, сросшиеся под носом, бакенбарды зашевелились. – Я же попросил, удалить из комнаты всех, кто присутствовали в момент смерти. – Я желаю помочь вам. – Ваше высокоблагородие, это граф Соколовский, – неуверенный в весомости своего довода произнёс письмоводитель. – Столичный сыщик. – Я знаю, – резко ответил следователь. – Мы, ваше сиятельство-с, в отличие от столичных следователей, привыкли выполнять свою работу самостоятельно. Без помощи любителей. – Любителей к следствию и я не люблю привлекать, – улыбнулся граф. Но лицо следователя Утёсова сохраняло прежнюю непоколебимость. – Ваше сиятельство, пройдите в ту комнату, к остальным гостям. Не мешайте-с следствию. Так граф Соколовский впервые встретился со знаменитым елецким следователем. Господин Утёсов был фигурой влиятельной и уважаемой не только в уездном городке, но и во всей Орловской губернии. Все знали о его неподкупности, невиданной по своей мощи воле и энергичности. Лев Борисович действительно походил на быка не только внешне, но и стилем расследования: сначала он казался спокойным и флегматичным, но разоблачив преступника, Утёсов «разбегался» и с яростью обрушивался на негодяя. Он словно бы топтал и бодал преступника до тех пор, пока он сам не признавался в содеянном под ударами улик и неопровержимых доказательств. После внимательного осмотра места преступления, Лев Борисович направился в комнату отдыха, где собрались все сидевшие за столом пару часов назад. Установившуюся здесь тишину нарушали лишь редкие перешёптывания и всхлипы женщин. Князь Пулев, подсевший к госпоже Хитровой, состояние которой приближалось к истерическому, попытался её успокоить. Врач Торопин наглотался успокоительных таблеток и теперь изо всех сил старался не уснуть. Отто Германович и Светилин сидели со стеклянными глазами, обращённые к бронзовому бюсту, накрытому белой тканью. – Миша, как долго мы должны здесь оставаться? – тихо спросила госпожа Барсукова своего мужа. – Не знаю, моя дорогая. Нас, вероятнее всего, сейчас допросят. Конечно, это нужно сделать сейчас, пока какие-то малозначительные факты не изгладились из памяти. Не думаю, что кто-то сможет сегодня заснуть. Врач Торопин с трудом разлепил глаза и помассировал мочки ушей, чтобы отогнать сонливость. В соседнем кресле сидел сын Михаила Михайловича, в рубашке и жилете. Испачканный пиджак был отдан служанке для чистки и сушки. – Неужели среди нас находится убийца? Я не могу поверить, – обращаясь к Пулеву, пробормотал Хитров. – Может, его отравил кто-то из слуг? – Ох, не знаю, не знаю, Пётр Петрович. А может, и не его хотели-то отравить. – Вы думаете? Князь не успел поведать что же он думает, потому что в дверном проёме показалась грузная фигура Утёсова. – Господа, – обратился вошедший Лев Борисович. – Я прошу вас представиться по очереди. Простите-с, если приношу какие-то неудобства, но, поймите, сейчас не время спать. Ваши показания помогут скорее установить личность отравителя. – Мы всё понимаем, Лев Борисович, – сказал Михаил Михайлович. – Мы в вашем полном распоряжении. Судебный следователь записал фамилии присутствующих в небольшой блокнот. Последним был записан Александр Константинович, начинавший чувствовать нарастающую неприязнь к местному следователю. – Я бы хотел поговорить с каждым из вас наедине. Где это удобнее всего сделать? – Лучше всего будет перейти в дом, – предложил Михаил Михайлович. Около полуночи судебный следователь Утёсов приступил к сбору свидетельских показаний. Большинство присутствующих на трагическом ужине расположились в просторном зале. Утёсов приглашал в соседнюю комнату по одному, согласно составленному списку. Первым к свидетельскому допросу был приглашён князь Пулев. Допрос длился довольно-таки долго. Граф Соколовский тайком разглядывал лица присутствующих в зале. Врач Торопин почти что уснул, откинув голову на спинку кресла. Рядом с ним сидел с бледным сосредоточенным лицом Отто Германович. Смерть фабриканта, казалось, поразила его даже больше, чем родных детей. Надежда Михайловна балансировала на грани истерики, и её муж, господин Хитров, отвёл супругу наверх. Там, при помощи какого-то эфирного масла и уговоров супруга, Надежда Михайловна понемногу пришла в себя. – Александр Константинович, неужели это происходит на самом деле? – тихо спросил Франц Карлович. Соколовский ничего не сказал в ответ. – Вы уже догадываетесь, кто из слуг мог подсыпать яд? – Их слуг? – граф вышел из забытья и посмотрел на секретаря. – Почему ты решил, что слуги подсыпали яд? – Мы же все были на виду друг у друга. Никто из нас не мог этого сделать, – наклонившись к своему нанимателю поближе, прошептал Франц Карлович. – Вы поразительно невнимательны. Как слепой котёнок. Удобных моментов было предостаточно, и любой из нас мог ими воспользоваться, – нисколько не снижая тона, произнёс граф. И его слова привлекли внимание некоторых присутствующих в зале. – А вот идёт и моя дорогая разведчица. К ним приблизилась Марфа. – Александр Константинович, я хочу попросить вас кое о чём, – она наклонилась и что-то прошептала в самое ухо графа. – О-о, это бесполезная затея. В списке уважаемого Льва Борисовича я значусь последним, и никак не смогу нам помочь. Но вот Франц Карлович может оказаться полезен. – Франц Карлович, милый… – Иди, Марфа. Здесь тебе делать нечего. Завтра я не собираюсь ждать своего обеда до вечера, – возвысив голос, сказал граф. – О чём она вас попросила? – О том, что придётся выполнить вам, – перевесившись через подлокотник, сказал Александр Константинович. – Во время допроса, не сразу, а по прошествии какого-то времени, попросите открыть окно, хотя бы форточку. И открыть нужно окно на левой стене. Это очень важно! – Александр Константинович, я не вполне понимаю… – Понимать вам не нужно. Просто сделайте это. В этот момент из комнаты, где проводился допрос, вышел князь Пулев. Он как-то странно посмотрел в сторону Александра Константиновича, что-то угрожающее промелькнуло в чертах старого князя. – Михаил Михайлович, Лев Борисович ждёт вас, – сказал появившийся полицейский. После были допрошены Пётр Петрович Хитров, его жена, Барсукова и Мыслевская. Екатерину Марковну и Марину Николаевну пригласили до того, как из комнаты вышла Надежда Михайловна, из чего граф сделал вывод, что следователь производил во время допроса личный обыск. Прошло почти два часа, прежде чем к допросу был приглашён граф Соколовский. Последним из присутствующих за ужасным ужином. В полукруглой комнате было порядком накурено. За низким столом с суровым сосредоточенным лицом сидел Лев Борисович и пускал клубы дыма. Перед ним, спинкой к двери, был поставлен деревянный стул. За соседним столиком находились медицинский эксперт и письмоводитель. По другую сторону от Утёсова сидели двое мужчин в опрятных костюмах и с тросточками. «Провинциальная аристократия», – фыркнул себе под нос Александр Константинович. За спиной следователя, у огромного окна, занавешенного алыми шторами, застыл служитель полиции ростом с добрую сажень. К нему подошёл городовой, пригласивший к допросу Соколовского, и встал рядом с товарищем у окна. Александр Константинович стрельнул глазами влево-вправо. Франц Карлович исполнил поручение – форточка у левого окна была распахнута настежь. – Присаживайтесь, ваше сиятельство, – сказал Лев Борисович, указывая на стул перед своим столом. Граф Соколовский придвинул стул к себе, отдалившись от клубов дыма, и сел. Первоначальное расположение к уездному следователю окончательно улетучилось, и граф, будто с каким-то вызовом, вольготно расселся, закинув ногу на ногу. – Вы – Александр Константинович, граф Соколовский? – Да, так. – Предупреждаю вас, что в суде вы можете быть спрошены под присягой, а потому прошу вас говорить правду по чистой совести-с, – пробурчал, видимо, уже не первый раз следователь и сделал короткую заминку, чтобы письмоводитель успел всё записать. – Как хорошо вы знали покойного Михаила Аристарховича? – Я его вообще раньше никогда не видел, – сказал граф и откинул волосы назад. – Вот как? Зачем же вы сюда приехали? – Мой покойный батюшка задолжал Барсукову крупную сумму, выплатить которую для меня ныне обременительно. Затем я приехал, чтобы договориться об условиях возврата долга. – Большие деньги должны? – спросил один из провинциальных аристократов. – А это вопрос личного характера. Я на него отвечать не буду. К тому же не вы мне задаёте вопросы. Да и кто вы такие, мне не было представлено. – Это уважаемые городом лица, – пояснил Утёсов. – И здесь в качестве понятых для осмотра. Так-с. А какие между вами и покойным Михаилом Аристарховичем были отношения? – Никаких. Говорю же, я его лично впервые увидел. Далее Лев Борисович попросил рассказать, как проходил ужин. Александр Константинович всё подробно рассказал, не забыв упомянуть, как Барсуков вывел всех в отдельную комнату, где представил гостям собственную скульптуру. По словам графа, к столику с чаем, который, вероятнее всего, и был отравлен, подходили практически все. – Но подсыпать яд было бы удобнее лишь трём лицам. Я могу назвать их. – Это очень важно-с. – Господин Хитров, – произнёс Александр Константинович. – Я как раз отвлёкся, когда он подошёл к чаю, а госпожа Мыслевская сидела к нему спиной. Госпожа Хитрова, даже при полной её невиновности, могла утаить, что супруг подсыпал яд. Слуги в тот момент уже вышли из столовой, а остальные гости ещё не вернулись. Я никого не обвиняю – у меня пока нет доказательств. Граф с негодованием заметил, как один из понятых насмешливо прошептал что-то на ухо Утёсову. – Так же странной мне показалась беседа Отто Германовича и Михаила Михайловича. Они на время заслонили собой чайный столик. И каждый из них находился в одиночке у подноса с чаем в то время, когда кружка Михаила Аристарховича ещё была на подносе. Мне кажется, этот эпизод имеет ключевое значение: Отто Германович попросил Михаила Михайловича подойти под абсолютно глупым, как я уже понимаю, предлогом. Будто-то на стекле над фотографией покойного появилась какая-то трещина. А никакой трещины там нет. – Так на кого вы намекаете? Не пойму. На сына или на управляющего? – спросил тот же понятой, что спрашивал про сумму долга. – Пока ни на кого. Я привлекаю внимание следствия, что, как минимум, три лица могли воспользоваться удобным случаем и отравить Барсукова, если у них имелись худые помыслы. – У хозяина дома имелась особая кружка, из которой пил только он. Вам это было известно? – спросил Лев Борисович. – Да. Я пребываю в этом доме уже третий вечер и успел запомнить, что самая большая кружка с позолоченным орлом принадлежит Михаилу Аристарховичу.