– Эта усадьба и фирма «Барсуковы», почти целиком, завещается Светилину. Михаилу Михайловичу достанутся две фабрики, директором которых он сейчас является, и полмиллиона рублей. Надежде Михайловне – без малого полмиллиона рублей, старое имение, и небольшой дом под Москвой. Павлу Михайловичу – крупная сумма и квартира в Петербурге. Родной сестре и близким родственникам выделено двести тысяч. Городу Михаил Аристархович посмертно жертвует так же – сто тысяч. Щедрой души человек. Кузену и кузинам, дальним родственникам и друзьям – оставшееся, какие-то картины и драгоценности. – Простите, Отто Германович. А остальным присутствующим в доме? – тактично поинтересовался граф, хотя, конечно же, его интересовали две фамилии. – Госпоже Мыслевской завещаются какие-то драгоценности покойной госпожи Барсуковой, мне – двадцать тысяч рублей и маленькая коляска с двумя лошадьми, Торопину – десять тысяч. Он давний друг семьи, особенно покойной госпожи Барсуковой. Последнее завещание специально составлено так, чтобы под подозрением оказались все дети Михаила Аристарховича. – Я вижу. – Там есть ещё множество пунктов, касающиеся совладельцев фирмы. Но как бы то ни было, она практически вся перейдёт в руки Светилина. Александр Константинович, мне нужно выпить хотя бы немножко коньячку. Простите, но я больше ничего не припомню. Или вы хотите ещё что-то спросить? – Если вы больше ничего не припомните, какой же толк спрашивать? Спасибо, Отто Германович, за откровенность. Я советую вам лечь спать поскорее. А завтра мы, возможно, снова переговорим. Сегодня вы не в том состоянии. Управляющий виновато развёл руки в стороны и удалился. – Несколько тысяч, значит. Не такой уж и весомый предлог для тебя. Хотя… сейчас нельзя быть ни в чём уверенным. Если в этом доме такое творится, значит, голова Марфы уже разрывается от сплетен, – ухмыльнулся Соколовский. – Надо выяснить. Хотя, нет. Лучше с утра. Он с неодобрением посмотрел на поднос с остатками ужина и позвонил в колокольчик. – Марфа! – позвал граф. – Куда ты опять пропала? Глава одиннадцатая Дочь своего отца У дверей в библиотеку ужом извивалась фигура Марфы. Пытаясь увидеть сквозь замочную скважину как можно больше интересного, служанка заглядывала в неё с разных сторон. С той стороны раздавались крики знакомых голосов. Находящиеся в библиотеке обвиняли друг друга в чём-то и сыпали угрозами. Марфа наконец-то заняла наиболее удобную и любопытную позицию и замерла. Она смогла разглядеть стоявшую напротив окна Надежду Михайловну. Марфа вздрогнула от прикосновения неизвестных рук к её талии. – Что слышно? – спросил хорошо знакомый мужской голос. Марфа подпрыгнула на месте и повернулась лицом к подкравшемуся Александру Константиновичу. – Там такое творится! – любопытная служанка даже не думала оправдываться. – Ты даже представить себе не можешь: Светилин – сын Барсукова! – Да ты что? – с наигранно-издевательской улыбкой отреагировал граф. – Тогда, конечно, мешать не буду. Он встал рядом с Марфой, облокотившись на стену и поглядывая в стороны на случай, если вдруг кто-то появится в соседних коридорах. Марфа вернулась к прежнему положению и стала похожей на букву «г». – Вы просто нахал! Он – негодяй! Этого просто не может быть, – кричала Надежда Михайловна. – Я сам видел… – Я понимаю ваше беспокойство. Неприятно осознавать, что убийство отца оказалось напрасным… Эти слова, безусловно, произнёс Светилин, оказавшийся вовсе и не Светилиным, а Романом Михайловичем Барсуковым. – Да как он смеет? Уж не думает ли это ничтожество… – Прикажете стакан принести? – улыбаясь, поинтересовался Соколовский у служанки. Марфа отмахнулась и прилипла к поверхности двери ещё крепче. Кажется, с госпожой Хитровой там, в библиотеке, происходила настоящая истерика. Она кричала, срываясь на визг, и сыпала ругательства в адрес новоявленного единокровного брата. Улыбка сошла с лица Александра Константиновича, когда в коридоре появилась фигура Торопина. Граф резким движением оторвал лицо Марфы от двери и заставил разогнуть спину. Врач повернулся и направился в их сторону. Александр Константинович, дабы не быть обнаруженным за столь низким поступком, как подслушивание, распахнул дверь и ворвался в библиотеку. Следом за хозяином туда проникла и Марфа. Секунду назад госпожа Хитрова размахивала руками. Она так и замерла со вскинутыми вверх руками, сжимая кулаки. Рядом с ней стоял бледный супруг. Неподалёку от сестры стоял Михаил Михайлович. Все трое противостояли одинокой фигуре провинциального актёра. – Дрянь! Я докажу, что у тебя нет никаких прав на отцовскую фирму! – никак не могла успокоиться Хитрова. – Птичка, прошу тебя, возьми себя в руки, – елейно зашептал её на ушко супруг. – Ты ещё! Тюфяк, – бросила Надежда Михайловна. Всё же она смогла успокоиться и с вызовом посмотрела на Александра Константиновича. – Господа, что вы здесь устроили? – развёл руки в стороны граф. – Устроили скандал, да ещё в такое время – когда умер ваш батюшка. Это низко! – Его отравили, ваше сиятельство, – сказала Хитрова. – И знаете кто? Вот этот подлец! Я завтра же потребую от следователя, чтобы его арестовали. Нет! Сегодня же напишу. – Обратите внимание, Александр Константинович, эти господа на протяжении получаса поливают меня грязью лишь за то, что их отец выполнили свой христианский долг и позаботился обо мне – своём сыне. – Да какой ты сын! Не может этого быть! Ты подделал бумаги, и я докажу это в суде, самозванец! Почему я, слабая женщина, защищаю честь семьи, а вы, так называемые представители сильного пола, стоите и молчите? – Надежда Михайловна грозно обратилась к брату и мужу. – Чего ты стоишь? Скажи же что-нибудь! У-у, мямля! Она, позабыв о присутствии графа и его служанки, заколотила мужа по плечу, призывая его выступить против актёра. – Надежда, перестань, – приказал Михаил Михайлович. Его строгий тон возымел эффект больший, чем тихие уговоры Петра Петровича. Госпожа Хитрова стихла и сверкнула глазами на Светилина, жалея, что не может испепелить его взглядом. Роман Аркадьевич, очевидно, расценивал графа как своего союзника. Он встал рядом с Александром Константиновичем, спиной к витрине с фамильными драгоценностями Барсуковых. – Этот человек, несомненно, сын нашего отца. Я видел документы. И это не фальшивка! – опережая протесты сестры, прокричал Михаил Михайлович. – Мы должны смириться с этим и признать его право на наследство. – Это мудро, Михаил Михайлович, – улыбнулся Роман Михайлович и театрально всплеснул руками в знак восхищения. Позволь, достопочтимый читатель, отныне называть мне провинциального актёра именно так. Документы, в которых покойный Барсуков, признавал его законным сыном и наследником действительно были настоящими. – Заткнитесь, молчите! – высунул шею из-за спины супруги Хитров. – Пётр! Прекратите эти оскорбления. Бессмысленно поливать друг друга грязью и бездоказательно обвинять его в убийстве отца. – Вы правы, Михаил Михайлович, бездоказательно никого обвинять нельзя, – вступил в разговор Александр Константинович. – И уверяю всех вас – я скоро назову вам имя убийцы. – Да это они, Александр Константинович, – указал пальцем на чету Хитровых Роман Михайлович. – Она рассчитывала, что вся фирма отойдёт ей. Вы бы видели, что здесь происходило, пока вас не было. Она была готова меня на клочки разорвать! Перед вами – бессердечный убийца. Она задумала убийство, а её муж лишь выполнял приказание. – Дрянь! Какая же ты дрянь! – не выдержала Хитрова. Она вырвалась из объятий мужа и запустила в ненавистную физиономию вазу. Благополучно пролетев мимо оторопевшего Романа Михайловича и увернувшегося графа, ваза с грохотом упала на стеклянную витрину, хранившую драгоценные камни и украшения покойных Барсуковых. – Что ты вытворяешь! – не выдержал Михаил Михайлович и закричал на сестру. – Константиныч, они сейчас перегрызут друг друга, – прошептала на ухо Соколовскому Марфа. – Пётр Петрович, прошу, уведите супругу в её комнату. – Я не намерен больше оставаться здесь. Я вернусь сюда после того, как вас отправят в Сибирь, – объявил Роман Михайлович и направился к двери. – Прощайте. Он раздражённо схватился за ручку и резко отворил дверь. В проёме предстал князь Пулев, до крайности смущённый. Видимо, он занимался тем же, чем и Марфа несколько минут назад. Князь пропустил Романа Михайловича и с удивлением уставился на разбитую витрину. – Сумасшедший дом! – вскрикнула Хитрова и выскочила из библиотеки, едва не сбив оробевшего князя. Следом за ней побежал к лестнице и Пётр Петрович. Михаилу Михайловичу было непереносимо стыдно. Он наклонил голову, избегая встречи с чьим-нибудь взглядом, и вышел прочь. К библиотеке подошёл несколько встревоженный Франц Карлович. – Александр Константинович, что здесь случилось? Илья Ионович сказал мне, что госпожа Хитрова кричала на кого-то. – Не суй нос в чужие дела, – проворчал себе под нос граф и, внезапно повеселев, посмотрел на Марфу. – О! Марфа, в другой раз будь немного сдержанней. Служанка недоумённо уставилась на своего воспитанника. – У тебя вот здесь, – граф весело обвёл вокруг своего глаза пальцем, – отпечаток от замочной скважины за версту виден. Марфа лишь отмахнулась от графа. – Карлович, я сейчас всё тебе расскажу. – Я слышал звон стекла. Что-то разбили? – Витрину с драгоценностями, – будто раскрывая страшный секрет, многозначительно выдала служанка. – Осколков! Всё вдребезги, вся библиотека в осколках… – Марфа, пардон, что прерываю вашу беседу, зайди ко мне в комнату и унеси посуду. Марфа взяла с секретаря слово, что он дождётся её в гостиной и направилась вслед за хозяином. Словоохотливая женщина не могла удержать свой рот в закрытом состоянии и несколько раз порывалась высказать графу свои соображения. Но всякий раз её останавливало решительное сопротивление со стороны Соколовского. – Завтра, всё завтра. Давай иди, Марфуша, спокойной ночи, – едва ли не выталкивая служанку за дверь, проговорил Соколовский и с облегчением выдохнул, оставшись в полном одиночестве. Впрочем, Марфа недолго мучилась отсутствием слушателя. Через пять минут она уже сидела с Францем Карловичем и со свойственным ей воодушевлением расхваливалась, что вычислила убийцу. – Актёр это! Как пить дать, укокошил своего отца, чтобы наследство к рукам прибрать, – уже позабыв о всяких приличиях и секретности, говорила Марфа. – Он в столовую сразу после Александра Константиныча вошёл. Сыпанул в кружку фабрикантову яду – и всего делов.