– Надеюсь, он быстро поправится, – сказал граф. – Будет чудо, если он выживет после таких ран, – пессимистично заметил следователь. – Уважаемому следствию не кажется подозрительным эту происшествие? Что собак умышленно натравили на управляющего. – На каких основаниях мы должны так думать? – спросил Лев Борисович. Он был вовсе не глуп. Наоборот, елецкий сыщик жаждал выяснить, по каким причинам у графа возникли такие подозрения. Ожидая ответной откровенности, Александр Константинович рассказал следователю всё, что узнал от бедного Отто Германовича. Из уст графа следствию стало известно о сумасбродной мысли Барсукова разыграть собственное отравление, о снотворном, о роли врача Торопина и о том, что последнее завещание было составлено с той целью, дабы под подозрение попали все дети фабриканта, включая Романа Михайловича. Пока Александр Константинович продолжает свой рассказ, позвольте, отступить несколько назад и пролить свет на ночное трагическое происшествие. После того, как госпожа Мыслевская покинула комнату графа, над барсуковской усадьбой раздался страшный крик, полный боли и ужаса. Это кричал бедный, изрядно пьяный, Отто Германович, оказавшийся жертвой охотничьих собак, которых держал покойный Барсуков. Первыми на крики прибежали конюх и садовник. По их словам, больше никого рядом не было. Следом подоспели Павел Михайлович и Марфа. А через пару минут рядом собрались почти все обитатели дома, послали за Торопиным, отъехавшего к тому времени домой, и Утёсовым. Слугам с трудом удалось загнать псов в вольер. Дверь вольера была распахнута настежь, хотя слуга божился, что после кормёжки запер её на засов. – Я принёс содержимое пузырька, полученного от Отто Германовича, – сказал граф и достал из кармана два маленьких бумажных конвертика. – Нужно будет провести анализ, проверить – на самом ли деле это снотворное. Боюсь, этот порошок и окажется тем ядом, которым отравили Михаила Аристарховича. – Где же сам пузырёк? Что это за чепуха? На лице Утёсова проявились недовольные черты. И вызвано это было не наличием двух конвертов, а последними словами графа. Елецкий следователь и без советов заезжего сыщика знал о необходимости химического анализа. – Лев Борисович, – граф смутился и вытащил из другого кармана завязанный в узелок платочек, – вы помните, как от немца разило водкой за версту? – Ох, помним. Это надо же так напиться! Весь пиджак водкой обмочил, – подошёл поближе помощник следователя. – Так, где же пузырёк-с, Ваше сиятельство? – Здесь, – Александр Константинович протянул Утёсову узелок. – Отто Германович зашёл ко мне в комнату часа за два до несчастья и пребывал в состоянии крепкого опьянения. Признаюсь, я с трудом разобрал его речь. Когда он протянул мне пузырёк со снотворным, его рука дрогнула, и он разбился вдребезги. Я собрал осколки, этикетка с названием лекарства осталась целой. Илья Ионович и Отто Карлович подтвердят мои слова, что это не выдумка. – Мне это и так известно-с, – важно произнёс Лев Борисович и передал улики своему письмоводителю. Теперь настал черёд обидеться Александру Константиновичу. Впрочем, внешне его праведное недовольство никак не проявилось. – Когда же вам стало известно о намерении Барсукова устроить дурацкое представление? – поинтересовался граф. Краем глаза он наблюдал за реакцией младшего товарища следователя. Он пребывал в состоянии растерянности, слушая ответ Утёсова. – Илья Ионович нам сразу же обо всём рассказал. Не думайте, что вы хоть в чём-то опережаете следствие. – И в мыслях не было, – совершив над собой колоссальное усилие, улыбнулся Александр Константинович. «Ах ты, лжец мордатый! – мысленно негодовал граф Соколовский, – ничего ты не знал! Вы бы весь дом перевернули бы в поисках пузырька и из немца всю душу выпытали. Врёшь же, Держиморда!». – И всё же, благодарим вас за помощь, – сказал Утёсов и протянул графу руку. Александр Константинович перекинул тросточку в левую руку и ответил рукопожатием. – Ваше сиятельство, а для чего на этих конвертах стоят номера? Утёсов удивлённо посмотрел на обратную сторону протянутых конвертов – действительно на них стояли соответствующие цифры, обозначающие один номером один, а другой – номером два. – Это произошло как-то само собой, – улыбнулся граф. – Видимо, чтобы не потерять их из виду. – Понятно. Вам больше нечего рассказать нам? – спросил следователь. – Больше ничего. А вот у вас я хотел бы узнать подробности вскрытия тела Барсукова. Это был цианид? – Александр Константинович, не забывайте о принципах современного следствия. Всё должно идти в соответствии с законом. Вы пока не подозреваемый, а значит никаких улик, направленных против вас, я раскрывать не должен. Вы – лицо постороннее и отчитываться вам о результатах вскрытия я не обязан. Как только станете подозреваемым – сразу всё расскажу-с, – улыбнулся следователь. И улыбка его напомнила графу улыбку покойного Барсукова. Всё те же надменность и невероятное самомнение. – Лев Борисович, я пытаюсь помочь вам раскрыть это дело. Для чего вы отталкиваете меня? – Будь вы на моём месте, я уверен, тоже не посвящали каждого встречного в детали следствия. Некоторое время они провели в полном молчании. – Мне сказали, сегодня состоялся суд над каким-то провизором. За что же его судили? – Он продавал отравляющие вещества без разрешения на это, – пояснил помощник следователя. – Лев Борисович расследовал отравление одной женщины, случившееся этим летом. Её отравил муж, чтобы жениться на другой. Лев Борисович пытался доказать причастность провизора, Шарина. Мы до сих пор считаем, что именного им был приготовлен яд. Но доказать этого прокурор не смог, и аптекарь остался безнаказанным. А сегодня Шарина всё-таки оштрафовали на двести рублей и пригрозили закрытием аптеки за незаконную торговлю ядами. – Каким же ядом убийца отравил свою супругу? – Не цианид, не думайте. Обыкновенный стрихнин. – Господа, я рад, что оказался полезен вам, но мне пора возвращаться, – улыбнулся граф и распрощался со служителями правосудия. Судебный следователь хмуро посмотрел вслед удалявшейся фигуре графа. – Лев Борисович, зачем вы придумали эту историю про Торопина? Он ведь ничего нам не рассказал о намерении Барсукова устроить фальшивую смерть. Неужели вы действительно думаете, что граф мог отравить? – Какая чушь! Конечно, нет, – фыркнул следователь. – Но задирать нос этому любителю я не позволю. Живо отнеси эти конверты на анализ. Потом – сразу ко мне. Если я усну – буди. Вторую ночь не могу выспаться. По мере приближения к барсуковской усадьбе усиливались угрызения совести. Граф Соколовский крутил в руке светло-коричневый пузырёк, полученный от Марфы. Он так и не рассказал Утёсову о романе Аннушки и Павла Барсукова, о найденном в пиджаке Павла светло-коричневом пузырьке. Не смог. Надменные слова Утёсова задели его самолюбие. «И так вы всё знали. Значит, я следствие ни в чём не опережаю? Посмотрим, как же вы вычислите убийцу», – усмехнулся про себя граф. И всё-таки совесть болезненно скреблась внутри. Историю про разбитый пузырёк Александр Константинович придумал ещё утром, желая скрыть от Утёсова существование второго пузырька с возможным ядом. В конвертах были разные порошки. В первый граф отсыпал содержимое пузырька, полученного от управляющего, а во второй – порошок из пузырька, найденного в пиджаке Павла Михайловича. Нахлынувшее чувство превосходство заглушило голос совести. Столичный сыщик самодовольно ухмыльнулся и спрятал флакончик, о существовании которого Утёсов пока даже не подозревал, во внутренний карман пиджака. Граф ещё ничего не знал об очередном происшествии в барсуковской усадьбе. Хотя он был просто-таки обязан предположить нечто подобное. Глава тринадцатая Ещё один тщательный обыск – Пулев уехал! Проворонил ты, Константиныч, убийцу! – Тише, – цыкнул языком граф и строгим взглядом смерил свою служанку. – Как это уехал? – А вот так! Часа два назад вышел из дома с жёлтым саквояжем – и ищи-свищи ветра в поле, – подпрыгивая слева от Соколовского, болтала Марфа, приближаясь вместе с ним к барсуковскому дому с колоннами. – А только что, перед тобой прямо, слуга его уехал. Набил повозку хозяйскими вещами – и на вокзал. – Да ты что, – задумчиво проговорил Александр Константинович. – Не могу сказать, что огорчён его отъездом, хотя такая внезапность, конечно, настораживает. Значит, старого мухомора что-то поторопило. Стал бы он уезжать, когда его здесь содержат абсолютно бесплатно. Утёсова оповестили? – Не знаю. Нет, вроде бы. А и не кому, Константиныч. Барсуков отбыл по делам куда-то. Хитровы тоже уехали – о погребении и отпевании договариваются. Забыла же сказать! Завтра покойного Барсукова хоронят, вот! Тебе Лев Борисыч рассказал о вскрытии? Чем отравили-то беднягу? – Не твоего ума дело. Марфа, ты лучше найди Франца. Пусть едет к следователю и скажет, что князь сбежал. Утёсов должен знать об этом немедленно. – Ага, сейчас, я мигом! – Марфа уже было собралась бежать к Францу Карловичу, но внезапно остановилась. – Так, чем его отравили? – Не забивай себе голову. Делай, что тебе приказывают, – граф недовольно поджал губы и резво поднялся на террасу. – А-а-а, кому-то самому от ворот поворот дали, – с довольной улыбкой произнесла Марфа. – Тебе следователь самому ничего не сказал. Хе-хе, будешь знать. – Живо беги за Францем! – грозно вскрикнул граф и раздосадовано отворил дверь, с силой стукнув по ней тростью. В это время с лестницы как раз спускалась жена Михаила Михайловича. Она выглядела чрезвычайно расстроенной и, оттого лицо её приобрело болезненный вид. – Добрый день, Александр Константинович, – тихо поприветствовала гостя Барсукова, спустившись с лестницы. – Екатерина Марковна, – граф взял её ладонь и нежно прикоснулся к ней кончиком пышных усов. – Говорят, князь Пулев покинул дом. – Да, это так. Утром мой супруг что-то долго обсуждал с ним. Я не знаю, о чём они говорили. Позвонили с новой фабрики, там произошла какая-то авария, и Михаил поспешил туда. – Это та самая фабрика, которую должны были запустить в понедельник? – Да. Именно та. Простите меня, граф, я хотела бы отдохнуть в тишине. – Конечно, – взметнул брови вверх граф и отступил в сторону. Екатерина Марковна повернулась к нему спиной и направилась в библиотеку. Граф задумчиво посмотрел ей вслед и направился вверх по лестнице. Уже на втором этаже его застиг истерический женский крик. – Пропали! Серьги пропали! Александр Константинович перевесился через перила. В дом вбежали только что вернувшиеся Хитровы, через секунду из левого крыла появилась Мыслевская. Они поспешили в библиотеку, откуда продолжали доноситься истерические всхлипы. Перебивая плач Екатерины Марковны, из-за приоткрытой двери вылетали гневные крики Хитровой. Она обвиняла почти всех обитателей дома, в первую очередь – своего брата и невестку. У лестницы промелькнула фигура Марфы. Графская служанка дотронулась дверной ручки и приоткрыла дверь шире, чтобы разглядеть больше деталей. – Марфа, найдёшь Франца Карловича, скажи – пусть поторопится за Утёсовым, – приказал граф и быстрой походкой направился к своей спальне. – А, нет. Стой! Александр Константинович стремительно, враз лишившись своего аристократизма, как-то по-мальчишески сбежал по лестнице и вцепился в плечо удивлённой женщины.