– Скажи, когда ты подбежала к Отто, от него воняло водкой? – спросил граф, пребывая в крайней степени возбуждения. – Запах спирта был? – Ещё какой! От нашего Фёдора меньше воняет, как напьётся. Бедолага. Я его, как увидела – обомлела. Весь в крови, разодран. Господи! – Марфа. Одежда немца была мокрой, словно он чем-то её намочил. Не так ли? – Да там не разобрать было. Я вся перепугалась. Он весь в крови, кричит. Рядом собаки, ужас! И спиртом разит за версту… – Что ты молчишь?! Ты – тряпка, а не муж. Скажи ей, пусть вернёт мамины серьги! – со злостью раздалось за дверьми библиотеки. Служанка мгновенно смолкла и, сохраняя безмолвие, как бы невзначай заглянула в библиотеку. В щёлку между косяком и дверью Марфа разглядела, как взбешённая Хитрова была готова наброситься на жену своего брата. Её пытался успокоить супруг, мягко держа Хитрову за локоть. Видно, он и сам побаивался своей жены, когда ту охватывал гнев. Екатерина Марковна, лишённая поддержки, плакала, закрывшись от криков руками. Между ними, пытаясь примирить хозяек дома, стояла баронесса, разведя руки в стороны. Мыслевская нечаянно взглянула на дверь, и взгляд её встретился с глазами Марфы. Служанка тут же отпрянула в сторону. – Марфа, не стой. Беги за Францем, – приказал Соколовский. – Пусть живо ведёт сюда Утёсова, пока здесь ещё кого-нибудь не убили. Едва граф и его былая няня отошли от библиотеки, как оттуда с шумом выбежала госпожа Барсукова. Она с рыданием пробежала мимо графа. Споткнувшись, она едва не свалилась с лестницы. Вслед за ней, рассыпая успокаивающие фразы, взбежала баронесса. – Боитесь, что вам ничего не достанется? – кричала им вслед разъярённая Надежда Михайловна. – И правильно! Вы не заслуживаете отцовского наследства! Я отсужу и фабрику и усадьбу у этого самозванца. А про кражу скоро узнает весь город, воровка! Рядом с Хитровой ужом извивался испуганный супруг. Он что-то умоляюще шептал ей на ухо и просил перестать кричать. Но Надежда Михайловна не обращала на него никакого внимания. Замолчать её заставило лишь строгое лицо графа. Его суровые глаза недоброжелательно и осуждающе смотрели прямо в глаза Хитровой. Дочь покойного фабриканта осеклась и гордо вскинула голову. Она замолчала и в крайнем раздражении покинула дом. Когда на землю барсуковской усадьбы ступила нога судебного следователя, солнце уже клонилось к горизонту. Со стороны речки подуло неприятным запахом. В доме практически стихло. Когда огромная фигура Утёсова прошла в библиотеку, распря между Хитровыми и Барсуковыми уже улетучилась. Но не бесследно. Надежда Михайловна хоть и принесла извинения за свою грубость, но в душе её пылала злоба. Екатерина Марковна хоть и приняла извинения, но до сих пор не могла понять, за что её так ненавидит сестра её мужа. Михаил Михайлович находился здесь же, подле супруги. После его возвращения с фабрики ему было доложено о краже и обвинениях Хитровой, направленных против его жены. Столь бесстыдное поведение сестры, разумеется, возмутило Барсукова. Он встретился с ней один на один в родительском кабинете и запретил кому-либо заходить к ним. По-видимому, у них состоялся крайне неприятный для обеих сторон диалог. Однако, после того как Надежда Михайловна вышла из кабинета, она первым делом отправилась просить прощения у Барсуковой. – Значит, вчера-с было разбито стекло, – произнёс Утёсов в ответ на замечание Михаила Михайловича. – Как это произошло? Барсуков, избегая подробностей о вчерашней ссоре с актёром, рассказал о том, как его сестра бросила что-то в стену и разбила витрину. Осколки сразу же убрала прислуга. Никому тогда и в голову не пришла та мысль, что драгоценности кто-то попытается украсть. – Романа Михайловича этой ночью в доме не было? – Нет, ваше благородие, – ответил господин Хитров. – Актёр Светилин после вчерашнего разговора покинул нас. Как я считаю, к лучшему. – И после его никто в доме не видел? – Он вернулся вчера вечером. Кажется, шляпу оставил, – сказал Михаил Михайлович. – А потом произошла эта трагедия с Отто Германовичем. И Светилин ушел уже после того, как его увезли в больницу. – Надежда Михайловна, вы наверняка сможете перечислить все пропавшие драгоценности, – сказал Лев Борисович и достал из кармана записную книжку. – Расскажите, пожалуйста, что пропало? Граф Соколовский задумчиво обвёл взглядом всех присутствующих. Помимо него самого, Хитровых, Барсукова с супругой в библиотеке присутствовали Франц Карлович, Павел Михайлович и баронесса Мыслевская. Марфу никто не пригласил, поэтому, как подозревал граф, в данный момент она находилась в согнутом положении. Утёсов записал все предметы, которые ему назвала Надежда Михайловна. Помимо серёжек из белого золота с драгоценными попугайчиками пропали ещё две пары бриллиантовых серёг с камнями, золотое колье с хризолитами, почти все бриллиантовые подвески, шесть колец, в том числе и обручальное кольцо из белого золота, покойной Барсуковой. Рядом с Надеждой Михайловной, дрожащим голосом перечисляющей довольно длинный список пропавших драгоценностей, стояла баронесса. – Внушительная-с пропажа, – выдал Утёсов, представив стоимость пропавших драгоценностей. – А где же князь Пулев? Возникло короткое молчание. Почти все, под влиянием последних беспокойных событий, забыли о его отъезде. Франц Карлович, ездивший за следователем, тоже забыл оповестить его о бегстве князя. Михаил Михайлович переглянулся с сестрой. Его глаза широко раскрылись от загоревшегося подозрения. – Лев Борисович, князь Пулев покинул усадьбу за два часа до моего возвращения, – объяснил Александр Константинович. – Я вернулся сюда около четырёх часов, а незадолго перед моим возвращением пулевский слуга вместе с вещами отправился на вокзал. И если в этот раз Ваше благородие позволит мне дать следствию небольшой совет, то вот он: немедленно отправляйтесь на вокзал и выясните, на какой поезд сел Фёдор Иванович! – Мерзавец, – вырвалось из уст Хитровой. Утёсов сверкнул глазами и резко бросился к двери. Он распахнул её слишком быстро – Марфа едва успела отскочить и избежать позорной участи быть пойманной за подслушиванием. Лев Борисович добежал до своей повозки и отдал своему помощнику чёткие указания. Тот заторопил извозчика, и вот – правосудие, что есть мочи, неслось к вокзалу. Утёсов, нахмуренный и сурово глядящий на мир, вернулся в библиотеку. Его бакенбарды грозно встопорщились. – Господа, необходим обыск. – Конечно, Лев Борисович, – любезно отозвался Михаил Михайлович. – Проводите Льва Борисовича до комнаты князя. Последние слова относились к Марфе. Служанка послушно направилась к лестнице, как басовитый голос Утёсова заставил её замереть. – Нет, Михаил Михайлович. Требуется обыск всех комнат, занимаемых вашими гостями. Сейчас сюда прибудет полиция, и я прочешу всю эту усадьбу. Попросите слуг никуда не выходить. Пусть соберутся в том маленьком домике и не покидают его, пока мы не закончим. Попрошу, никого из вас не выходить из библиотеки без необходимости. Вы, Михаил Михайлович, как хозяин дома можете присутствовать при обыске, – Утёсов внимательно осмотрел присутствующих. До самой поздней ночи служители закона осматривали вещи каждого из присутствующих в доме, в том числе и слуг. После того, как дом был тщательно изучен, и каждая трещина в стене была рассмотрена в лупу, находящиеся в библиотеке получили разрешения подняться в свои комнаты. Служители полиции во главе с урядником и Утёсовым повторно изучили каждый клочок барсуковской земли. С особенной тщательностью был изучен вольер с собаками. Стоя у окна, Александр Константинович видел, как усадьбу покидали вооружённые фонарями полицейские урядники. Видимо, ни у кого из пребывающих в усадьбе драгоценности так и не были найдены. Граф Соколовской задвинул шторы и с усмешкой на лице подошёл к письменному столу. Он взял в руки молитвослов, перекрестился и повернулся к образам. Глава четырнадцатая Подсказка управляющего С утра барсуковская усадьба наполнилась людьми. Из Орла привезли детей Надежды Михайловны и Петра Петровича. Оказалось, что у них довольно большое семейство – три мальчика и две девочки. Самая старшая из детей, девочка с красивыми медно-русыми косичками, лишь в этом году поступила в Николаевскую женскую гимназию. Самый младший неотлучно находился на руках у своей кормилицы. Из окна своей спальни граф наблюдал за продолжающими прибывать родственниками и друзьями покойного. Двор заполнился многочисленными повозками. На другом конце аллеи остановилась роскошная карета, и из неё неторопливо вылез престарелый генерал – дядя покойного Михаила Аристарховича. Михаил Михайлович приветствовал генерала и помог ему преодолеть липовую аллею. В дверь постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, в спальню проникла Марфа. – Константиныч, чего ты здесь сидишь? Спустись вниз, простишься с покойным. Скоро все на кладбище пойдут. – Я никуда идти не собирался. Да и как можно отпевать неверующего? – Чего ты удумал? – непонимающе спросила служанка и плотно закрыла дверь. – Мы ведь не отпеваем тех, кто не был крещён, – задумчиво проговорил Александр Константинович. – В церкви не поминают тех, кто не был православным. И, конечно, это правильно. Как может Церковь совершать обряд над тем, кто никогда не был её чадом. Это я понимаю и признаю. Так же и еретики, отлучённые от Церкви, не могут быть упомянуты в церковных молитвах. Но как можно отпевать человека, который, нисколько не стесняясь, заявил мне в лицо, что отрицает существование Бога? Который вздумал насмехаться, когда я попытался переубедить его. Если Церковь не поминает в своих молитвах тех людей, которые не имели возможности принять Крещение, то почему она же отпевает этого сребролюбца, сознательно отвергающего Бога? По своей воле! – Ну, тише, Константиныч, – попросила Марфа. – Я понимаю, когда за отступников молятся в келейных молитвах. Это одно. Никто не может запретить христианину молить Бога о душе другого человека. Но как можно над такими, как Барсуков, совершать чин отпевания? Он же отрицал само существование Бога! – Но он же храм построил и на службы ходил, – неуверенно произнесла Марфа. – Да какой в этом толк? Кому он там молился?! – вспылил граф. – Самому себе? Ведь Бога нет! По его словам. Марфа застыла в нерешительности. Ей, если говорить начистоту, было всё равно как будет похоронен Барсуков. Конечно, ей было жаль его, как было бы жаль любого другого человека. И то, что над ним совершили отпевание и панихиду, нисколько не смущало её. Ведь для Марфы это было в порядке вещей, так было положено. Она не для того пришла за графом, чтобы защищать честное имя Барсукова. Но внизу разжигались нехорошие разговоры. Многие с недоумением отмечали отсутствие Александра Константиновича внизу. Некоторые воспринимали это как неуважение хозяина, другие – как презрение к покойному (кто-то даже сказал, будто граф рад его убийству), третьи говорили о дурном характере Александра Константиновича и даже о сомнительном здоровье его рассудка. Так уж была устроена бедная Марфа, что все эти перешёптывания и пересуды не могли миновать её ушей. – Константиныч, спустись, прошу тебя. Так положено. Простись с покойным. – Я никуда из своей комнаты не выйду, – категорически заявил граф. – Так, всё. Оставь меня, пожалуйста. Марфа уже вобрала в грудь воздуха, чтобы обрушиться на хозяина с осуждающей, нравоучительной речью, но граф Соколовский жестом заставил её замолчать. – Оставь меня. Я же сказал. Марфа, всё! Иди. Несколько раздосадованная служанка покинула комнату. Александр Константинович запер дверь на ключ, неторопливо прошёлся по комнате и остановился перед иконами. – Господи, прости и помилуй заблудшего раба твоего… Надо сказать, Александр Константинович всё же покинул свою комнату в тот момент, когда гроб с телом Михаила Аристарховича погрузили на катафалк. Неторопливым шагом граф Соколовский сопровождал траурную процессию до кладбища и бросил горсть земли на гроб. Александр Константинович продолжал испытывать презрение к образу мыслей Барсукова и не перестал осуждать его воззрений на жизнь. Но он искренне попытался простить покойного, его барсуковское самолюбование, жажду к обогащению, прелюбодеяние, дурной спектакль с собственным отравлением. Ведь, в конце концов, и сам граф не был свободен от греха. И он хотел, чтобы кто-нибудь также простил ему его прежнюю разгульную жизнь, его частые романы, высокомерие и раздражительность. Граф Соколовский простил Михаила Аристарховича и помолился за его душу пред Богом. За поминальным столом присутствовал и судебный следователь. Александр Константинович заметил, что сегодня он выглядит чересчур сосредоточенным и, даже, расстроенным. – Почему этот дурак молчит? – разочарованно прошептал себе под нос граф. – Что вы сказали? – наклонилась к Александру Константиновичу Мыслевская, сидящая справа. – Ничего-ничего, Марина Николаевна. Я так. Не пойму, где Торопин. Вы его видели на похоронах? – Почему он вас интересует? Гораздо интереснее, где сейчас князь Пулев. Лев Борисович, – Мыслевская, как можно тише, позвала судебного следователя, сидящего на другой стороне стола. – Удалось ли вам поймать князя? – Мы смогли задержать только его слугу, – вынужденно признал следователь. – У него на руках осталось два билета до Москвы. Но сам князь бесследно пропал. Мы послали телеграммы на все ближайшие станции, чтобы его задержали. Пока безрезультатно. Кажется, присутствующие больше интересовались проблемами насущными, нежели помином души Барсукова. Все вели обыденные разговоры. Кто-то отправился на прогулку по усадьбе, кто-то удалился в дом. Если о покойном и вспоминали, то лишь в контексте расследования убийства или вопросах наследства. Михаил Михайлович уже смирился с тем фактом, что главным наследником является его единокровный брат. Но вот его сестра никак не могла простить отцу такого несправедливого, по её мнению, поступка. Вокруг неё собралась группа людей, считающих себя сведущими в юридических вопросах, и убеждающих её, что завещание Михаила Аристарховича может быть оспорено. Роман Михайлович тоже присутствовал в доме. Сегодня он вёл себя на редкость развязнее, зная, что на глазах у публики Надежда Михайловна не устроит скандала. А даже если бы нервы госпожи Хитровой и не выдержали, и она подняла крик – это послужило бы во вред ей самой. Наследник покойного Барсукова важно расхаживал по усадьбе, словно павлин. Он стал называть усадьбу своей, собирался как можно скорее научиться управлять отцовской текстильной фирмой. – Конечно, для этого мне потребуется поддержка моего старшего брата, – самодовольно рассказывал актёр собравшимся вокруг дамам. – Он лучше других разбирается в делах фирмы. К тому же он директор двух фабрик, а я не хотел бы, чтобы фирма «Барсуковы» лишилась бы их. Я надеюсь, я и Михаил найдём общий язык, и фирму ожидает дальнейший экономический рост. Александр Константинович в раздумьях поглядел на этого человека. Его поведение делало недавнего провинциального актёра ужасно похожим на покойного Барсукова. То же самодовольство, те же черты лица и внезапно проявившаяся привычка делать многозначительные паузы. – Это просто счастье, что батюшка не оставил ни одной фабрики моей сестре, – незаконнорожденный Барсуков уколол взглядом Хитрову. – С ней найти общий язык было бы гораздо сложнее. – Вы – такая интересная личность, – сказала какая-то дама.