«Кажется, она входит в правление товарищества барсуковских мануфактур», – подумал граф. – А где же ваша супруга, Роман Михайлович? – Простите, но я не женат, – улыбнулся актёр. – До сего дня я был всецело поглощён своей работой и всю жизнь посвящал искусству. Дама благодарно улыбнулась и пожалела, что приехала без своей молодой и красивой дочери. За стенкой раздался звон посуды. На короткое время разговоры стихли, но тут же продолжились снова. Граф Соколовский встал из-за стола и прошёл в коридор. Здесь на корточках сидела Аня. Она облокотилась на стену и часто дрожала. Рядом рассыпались осколки посуды. – Анечка, что с вами? Ладонь графа легла на плечо молодой служанки. Она вздрогнула и оглянулась. Страх прочёл в её глазах Александр Константинович. Девушка сильно испугалась его прикосновения. Она прерывисто задышала и облегчённо вздохнула, когда граф поинтересовался всё ли с ней в порядке. – Да, всё хорошо, – кротко произнесла служанка и, пряча лицо, стала собирать осколки. – Я просто споткнулась. – Вы не поранились? Граф Соколовский присел рядом и положил на поднос ручку от разбившейся кружки. – Нет-нет, всё хорошо. Спасибо. Аннушка быстро улыбнулась и поспешила на кухню. – Так. Где моя любимая Марфуша? – прошептал себе под нос Александр Константинович. Он огляделся в поисках своей преданной служанки. Не найдя её в коридоре, граф направился в столовую, но в арке он столкнулся с грузной фигурой судебного следователя. – Господи, где это вы научились так внезапно появляться? – вскинув бровь, сказал Александр Константинович. – Вы, верно, испугались, ваше сиятельство-с? Следователь Утёсов говорил спокойным тоном, но что-то вызывающее прозвучало в его словах. Нечто, что вызвало в Александре Константиновиче раздражение. Он будто бы был рад, что смог застать графа врасплох. – Перед тем, как ехать сюда, я повстречался с управляющим этой усадьбой. – Как здоровье Отто Германовича? Если позволите, я хотел бы с ним встретиться. – Всё хуже, – резко ответил Утёсов, не дав графу договорить. – Но я запретил пускать к нему кого-либо. – Лев Борисович, наше с вами знакомство состоялось, видимо, в тот момент, когда мы оба пребывали не в лучшем расположении духа. Я предлагаю вам прекратить чинить друг другу препоны в раскрытии убийства. И предлагаю вам объединить усилия. Позвольте мне встретиться с управляющим. Одно лишь его слово – и убийца будет пойман. Утёсов выслушал речь Александра Константиновича с отрешённым выражением лица. Он будто бы и не собирался вступать с графом ни в какой диалог, а просто выжидал, когда тот закончит говорить. – Отто Германович не скажет вам ни слова, – наконец выдал следователь. – Собаки порвали ему горло. Членораздельной речи вы от него не дождётесь. – Напишет! Пусть напишет мне одно слово, – скатываясь едва ли не к умоляющему тону, попросил граф. – И вы сможете задержать убийцу сегодня же. Утёсов молча протянул ему дважды сложенный листочек, очевидно, вырванный из его блокнота. Александр Константинович ухватил записку двумя тонкими музыкальными пальцами и неторопливо развернул. На сероватом листке было написано лишь одно слово: «Граф С.». Мускулы на лице столичного аристократа напряглись, удивлённо взметнулись брови, и даже уши подёрнулись. Через мгновение лицо графа прояснилось, складки на его лбу разгладились, и прежнее спокойствие отразилось в его чертах. Первоначальное удивление сменилось догадкой, осенившей разум Александра Константиновича. – И вы думаете, что Отто Германович написал имя убийцы? – Написав ваше имя, он лишился сознания. Врачи сомневаются, сможет ли немец дотянуть до утра. – Я бы не сказал, что здесь написано моё имя, – иронично улыбнулся граф. – Скорее титул. Но Отто Германович, конечно же, имеет в виду мою персону. Это бесспорно. И я могу объяснить вам, почему, балансируя на грани жизни и смерти, Отто Германович вспомнил именно обо мне, а не о ком-то другом. Лев Борисович, если вы подождёте то вечера… Александр Константинович стал говорить всё медленнее, а через пару минут и вовсе замолчал. Причиной такого поведения стал дружеский жест Льва Борисовича. Он молча протянул графу свою грубую широкую ладонь. – Простите меня, граф. Я предлагаю вам свою дружбу. Александр Константинович без раздумий согласился. Они ударили по рукам, и радостное заключение мира незамедлительно заставило их впервые улыбнуться друг другу. – Здесь нам будет не вполне удобно обсуждать детали, – сказал граф и поинтересовался адресом дома Утёсова. Через некоторое время поминки закончились, и Михаил Михайлович распорядился готовить повозки. Приближалось время вечерней службы, и присутствующие собирались помолиться за душу покойного в построенном на деньги Михаила Аристарховича храме. Александр Константинович взял Марфу под руку и вывел её в небольшой парк, покрытый осенним золотом. – Марфа, я сегодня встретил Аннушку. Она выглядит весьма расстроенной. Не знаешь ли, кто её обидел? – Ох, – служанка горестно вздохнула и посмотрела на своего воспитанника безрадостными глазами. – Константиныч, как бы не она убила фабриканта. Грешно говорить такое на человека, но смерти его она желала. Марфа поджала губы и замолкла. По её поведению граф понял, что дело необычайно серьёзное, раз привычная болтливость служанки ныне ей изменила. – С чего ты так решила? – Павел, сын Михаила Михайловича, влюбился в эту девочку, Аню. Но покойный был против их женитьбы. Он даже хотел их разлучить. Внук должен был уехать учиться в столицу, а Анечку отправили бы в старое имение. Либо вовсе прогнали. Бедная девочка, конечно же, испугалась и решила отравить хозяина. – Это она сама тебе сказала? Откуда тебе это известно? – Вчера, когда Утёсов весь дом перерыл в поисках пропавших камней, в вещах Анечки и нашли стрихнин. Она во всём и созналась. Что яд она заготовила с целью отравить Михаила Аристарховича. – Она, что, призналась в убийстве? – Нет. Начала там что-то лепетать, я ничего не разобрала. Но это она, будь уверен, просто духу ей не хватило сознаться. – Отчего же тогда Утёсов её не арестовал вчера же? – Почём мне знать? – отмахнулась служанка и посмотрела в карие глаза Александра Константиновича. – Ему спешить некуда. Успеет ещё. – Марфа, сходи-ка ко мне в комнату и принеси мою трость-трубу, – попросил граф. Глава пятнадцатая Не фунт изюма Перед взором графа Соколовского суетливо пробегали выметенные и ухоженные улочки. Деревья наклоняли свои ветки, увешанные пожелтевшими листьями, словно старались заглянуть в карету. Для уездного городка Елец выглядел необыкновенно чисто и благородно. По числу церквей, гимназий и училищ он не уступал многим губернским городам, и даже превосходил некоторые из них. Над аккуратными домиками, в большинстве – деревянных, возвышался новый Вознесенский собор. Он виднелся почти со всех концов города. Золотой православный крест блистал в лучах заходящего солнца. – Наконец-то достроили, – проследив за взглядом графа, сказал старый генерал. – Сорок пять лет возились, я ещё мальчишкой был. Даже, помню, кирпичи подносил. Старый генерал ухмыльнулся. – Да что вы? Отчего же так долго? – полюбопытствовала Марфа. Генерал ничего не ответил. Лишь нахмурился и пошевелил мохнатыми усами. – Нет доброго дела, которое нельзя было бы испортить-с, – заметил Утёсов, сидевший рядом с генералом Барсуковым. – Но мы ведь не туда едем? – уточнил Франц Карлович, зажатый между Марфой и Александром Константиновичем. – А в церковь архангела Михаила? Построенную Михаилом Аристарховичем. – Это он чинил препоны, – снова заговорил дядя покойного. – Хотел, чтобы его церковь была самой красивой в уезде. Из-за него соборную колокольню так и не достроили. И роспись не закончили – переманил всех иконописцев. До чего подлая душа была. – Ох, зачем же вы так на усопшего? – охнула Марфа. – Мне он, наоборот, щедрым показался, жизнелюбом. – Кобелиной настоящей он был. Вот, что я вам скажу! Из всех присутствующих лишь у Франца Карловича такие слова вызвали искреннее недоумение. Марфа, чувствуя вырывающееся из груди генерала откровение, выразила показное смущение и отклонилась к окошку. При таком, внешнем, смущении Марфа насторожилась и боялась проронить хоть слово из дальнейшего рассказа генерала. Утёсов недовольно поджал губы. – Вам никто не расскажет про него правды, кроме меня. Я – единственный в семье, кто говорил ему всё в лицо, не боясь его влияния в обществе. Ещё Пашка, правда, не лебезил перед ним, но что с юнца взять? Его же никто не слышит. Здесь все от покойного зависели. Все, кто только входил с ним в какие-либо сношения. Деньги портят людей, а Михаила они извратили полностью. И дети, и друзья, и горожане – все зависели от его денег. С ними он творил, что хотел. Он и мне голову морочить пытался. Говорил, что одну только женщину за всю жизнь любил. Врал, конечно. У самого любовниц было! Как у шаха какого-то. Везде, где его фабрики стоят, там – десяток содержанок. – Максим Никодимович, право, – произнёс следователь, призывая к сдержанности. – О покойных не стоит дурно-с. – А ежели нечего другого сказать? А, нет, есть другое. Как же. Сделал доброе дело – Пулева князем сделал. Этого прохвоста. Отрастил себе длиннющие руки – аж до Сената достал. Чего бы себе шута не завести, коли денег в избытке? – А вы разве знакомы с князем? – спросил Соколовский. – Ни в коем случае. Видел пару раз. Но руки не жал. Вздумай он мне протянуть свои шулерские пальцы, я бы с радостью дал ему в морду. – Кажется, постоянное лицемерие довело вас до такого озлобления? – глядя в серые генеральские глаза, заметил граф. – Точно! Лицемерие! Это вы правильно заметили. По уши в грязи стоит и ставит из себя благодетеля. То есть, ставил, конечно. А как он любил других в долги затягивать. С лицом ангела денежки отсчитывал, и даже не напоминал долгое время, а потом как прижмёт, – разговорившийся генерал ударил кулаком по ладони. – И в бараний рог свернёт любого, кто вовремя не расплатится. Да нас во всей губернии за это ненавидят. Он ведь у Андрея Коновалова текстильную фабрику отнял со всем оборудованием. У того и так в Бонячках сгорела одна. Едва не разорил беднягу со своим судом продажным. И детей едва ли не силой под венец затащил. Михаил ведь на другой жениться хотел. Такой скандал устроили! Но Миша против отца так и не выстоял. Поженили его на этой, Катьке. Хорошая жена, но… статуя, одним словом. – Да что вы говорите, – задумчиво проговорил граф, прикусывая верхнюю губу. – Так Михаил Михайлович не хотел венчаться с Екатериной Марковной?