«Мы» оказываемся такими, что на мгновение забываем, где мы, кто мы, кем стали и кем быть не должны. Вспомнив, плюем на «не должны», которое сродни «нельзя». Как только что на «раз-раз-раз» лишь на третьем разе поняли, что мы – друг в друге и что трахаемся мы отчаянно и сумасшедше, поняли, когда это уже случилось. Так и сейчас: мы вспомнили, что над «нами» все это время витало одно единственное слово – «нельзя». Мы вспомнили о нем лишь, все, что было нельзя, уже переделав. Вместе с воспоминанием приходят обычные ощущения: у меня побаливают отдавленные коленки и задница, еще слегка дерет в горле, а ему, должно быть, хочется курить. Только что стонали и кончали, теперь дышим шумно и прерывисто. Кажется, кому-то из нас звонят, может, звонили все это время. Поднимаюсь со стоном, и, глядя на него, соображаю: «А ведь не все. Еще не все». После разрядки друг в друга нами должно было бы овладеть опустошенное безразличие или, по крайней мере, успокоение – но что-то не особо он спокоен. Слишком угрюм и возбужден его горящий взгляд, которым он провожает каждое мое движение – встаю, натягиваю-поправляю трусики, одергиваю платье. Чувствую и в себе раздрай, такой, с каким не знаешь, что и делать. Такой, при каком валишься спать прямо в расплывшейся косметике – а хрен с ним, завтра, все – завтра... Чтобы все валить на завтра – не мое это. Но ведь и то, что только что случилось, разве мое?.. «Разве твое-е-е-е?» — истерически вопит-вибрирует мобильный – мой все-таки. «...-е-е-е?...» «Да заткнись ты...» — тыкаю в него, даже не глядя, кто звонит, а сама горестно говорю: — Мгм-м... И как я теперь буду? После тебя?.. — Мне похуй, — отвечает Рик глухо, но не горестно, потому что горестно не умеет, кажется. – Как хочешь. Я без тебя как?.. А?.. Жопа ты. — Сам ты – жопа... – все-таки смотрюсь на себя: — Вот на кого похожа... – мусолю-подтираю черные разводы под глазами... нету порнухи без недо-видухи... — Нормалек. Перфект. Как всегда, — говорит он теперь уже грубо-уверенно и бодро. — Как надо. Как видно, решил, что нам пора. Козырной левой обхватил мою ладонь, легонько сжал ее, правой отпихивает от меня двери и со словами: — Так, не забыла ниче?.. Погнали... – тянет меня к лифту, в ожидании которого вставляет язык мне в рот, просовывает до горла. Что правая у него теперь освободилась, чувствую по тому, как она под затянувшийся засосный поцелуй лезет ко мне под платье, сжимает попу, затем скользит-врывается в меня, ко мне, в горячее пространство у меня между ног, в котором я до сих пор распухшая и мокро-скользкая. Когда дефилируем мимо ресепшна, за которым, по счастью, никого нет, убеждаюсь, метнув в зеркало полудикий взгляд, что с ним-то все «как надо», но со мной-то – нет... У него рубашка, вон, даже по-человечески заправлена в брюки, а у меня... Даром что разводы под глазами кое-как подтерла – Рик продолжал сосать мой рот во время путешествия вниз, утереться по-человечески я не успела и из лифта вываливаюсь с распухшими, измусоленными губами. Прическа, «бывшая когда-то» — ныне липкие, взмокшие, взлохмаченные патлы. Кирпично-стильный коктейльный мой шедевр помят изрядно – хорошо, что не порван, как один из чулок. Но этот, порванный хотя бы благополучно кончается под платьем, чего не скажешь о втором: он выехал немножко, ровно настолько, что теперь из-под подола выглядывает черное кружево. — Хороша... — шепчу беспомощно, торопливо отводя взгляд от зеркальной стены. — Перфект, — цедит сквозь зубы Рик – слово дурацкое присвоил. Накидывает на меня пальто и властно прижимает к себе. Едем – ко мне или к нему?.. Или, может, в отель?.. К нему. Рик вцепился в меня, будто чтобы не убежала, в такси даже не думает приставать, просто прижал к себе и держит, крепко держит, сжимает до боли, так, что аж дыхание спирает. Чувства во мне не собрались в букет – слепились в сгусток. Лишь сгустком этим чувствую упрямо, зло – пускай везет к себе. «Какой дурак спрашивает девушку, можно ли...» Везет, значит, может. Хочет. III. Не помню, как приехали, хоть Берлин знаю, в общем-то, неплохо. Не замечаю вокруг нас его квартиры – так, жилье какое-то, пол, стены, потолок. Не знаю дороги и в который раз за сегодня даю взять себя под локоть, отвести. Лишь много позднее, перебирая в уме все сумасшествия этой ночи, задумаюсь над тем, как быстро стала такой инертной пофигисткой. Как не провалилась сквозь землю от стыда за свой внешний вид – пьяной, залапанной проститутки. Как будто только что от клиента – и к клиенту. Рик включает какой-то приглушенный свет, начинает целовать, обирать, срывать с меня одежду. Должно быть, здесь все пахнет по-своему и непривычно, но его запах забил мне ноздри, затмил все остальные запахи. Однажды было так же. И все-таки сейчас все по-другому. Мы только что трахались до сноса башен, до вылета мозгов. И нам еще «не все». Мы знаем и отчаянно хотим друг друга, прекрасно понимая, что нельзя. Я не скажу, что от этого хочется по-иному. Просто «нельзя» — оно само по себе, а наше желание само по себе. Желание внушает мне, что я ничего, кроме него, не чувствую. Что именно желанием заглушаются во мне какие бы то ни было претензии к нему, боязнь, сомнения или стыд. Мне кажется, заглушается вообще все, что способно остановить меня – наоборот, мне не хочется останавливаться. Я раздеваю его, касаюсь руками, губами, спешу прикоснуться к нему во многих местах – и пусть только попробует снова развернуть меня к себе спиной. Меня присаживают на двойную кровать в спальне – и я вижу себя в зеркале напротив голую, разгоряченную. Я с готовностью раздвинула ноги, чтобы он опустился между них. Я не ложусь – хочу видеть его взъерошенную голову у себя между ног, ласкаю его спутанные волосы, подтанцовываю бедрами навстречу его языку. Мне хочется всего сразу одновременно, и я не знаю, что из этого сделать – покачиваться, хихикать, стонать, называть его ласковыми непристойностями или требовать этих непристойностей от него. Оказывается, я стону все это время. Я потеряла понятие, кто кому что позволяет – мне позволили войти сюда, а я позволила ему лизать меня. Вернее, он меня лижет и за это ему будет позволено... что, собственно?.. Моя киска ездит у него на языке. А что, если я ничего не позволяю, а просто делаю то, что хочу сама?.. Я потеряла не только понятие, но и вообще какую-либо способность соображать. Да и там, куда он привел меня сейчас, соображалка не нужна. В экстазе откидываюсь на кровати. Только что мне нравилось видеть его, а теперь я просто кончаю: — О-о-о... В этот раз он поразительно чуток и преодолевает собственную злостно-злоебучую похоть, или что это обычно им двигало, когда терзал меня после куни-оргазма, а я отпихивала его, стелилась перед ним, мол, хватит, мне щекотно. Сейчас он отпускает мои половые губы, чтобы сунуть в меня руку. Во мне отбился-откричал оргазм, а он раскручивает меня дальше, негрубо, ритмично и наверняка, крутится в моих ошалелых влажностях. Его губы ласкают мои губы, пока во мне, между моих ног толчется его кулак. Он заставляет меня изгибаться, извиваться перед ним, раскидывать перед ним ноги, показывая, насколько я готова и как сильно хочу его принять. Мои руки по-собственнически тискают крепкую задницу, оказавшуюся у меня между ног – наслаждаюсь ее видом в зеркале с моими руками сверху. Улыбаюсь самой себе довольной улыбкой. Он двигает задницей у меня под руками, все это заводит его до невозможности. Это так красиво и волнительно, что мне хочется шалить – тяну его на кровать, сама становлюсь на коленки и целую его... в попу. Целую и улыбаюсь сама себе – и ему. Ему теперь все видно. Встречаюсь взглядом с зеркальным отпадом на его лице. Вижу, что такое, должно быть, у него впервые, и содрогаюсь от торжествующего наслаждения. Он все еще дрочит меня кулаком, дрочит пальцами, а я лижу его между ягодиц, мокро щекочу анальное отверстие, скольжу языком по яичкам, тереблю рукой хер – по-моему, от всего этого даже его рука во мне подрагивает. Он улетает, улетит сейчас. Возможно, такое и вправду делают с ним впервые. Может, делали шлюхи из Лотоса, если им не лень было заморачиваться или если он сам их об этом просил. Зачем-то фантазирую о нем с ними, с несколькими сразу, и решаю, что уделаю их – мой язык теперь летает и выписывает с его задницей такое, постичь которое он, кажется, не в силах. Я и сама не знаю, откуда у меня это взялось, откуда берется сейчас. Специально поворачиваюсь так, чтобы ему было видно в зеркале мою излизанную киску, мою попу, которую он тоже лизал только что – выставляю их, и они бесстыже блестят, завлекают тусклыми пятнышками света в недоосвещении. Внезапно Рик тянется куда-то и я вижу у него в руке бутылку с гелем. Не теряя ни секунды, он вкачивает ко мне в попу немного содержимого. У меня моментально мелькает мысль, что он специально отлизал мне, специально подготовил. Что после траха в Шарли он специально меня сюда привез, чтобы трахнуть в попу. Что Нина не дает ему туда, а ему приспичило. Я думаю об этом, но не возмущаюсь и не злорадствую, а завожусь, будто от большого глотка крепкой, но вкусной выпивки. Даю уложить себя на спину, поднять и раздвинуть мои ноги – и расслабляю. Готова к выполнению его желаний. Он проникает и расслабления моего хватает ровно на одно только его первое проникновение. Больно. Все же больно, с непривычки ли, а может просто потому, что больно. Хватаюсь за него и расслабляюсь еще как можно больше, как можно лучше под него подстраиваясь. Подчиняясь ему. Он чувствует. Он ценит и поначалу тоже подстраивается под меня. Боль приглушает необъятная, жалобная беспомощность. Его член полностью заполнил меня там, проник в мой анус. От этой сладкой неизбежности, от собственной слабости и от непохожести ощущений, которые даже при самом сильном вагинальном возбуждении такими не бывают, я впадаю в жалобно-покорную прострацию и отдаюсь ему. Отдаю себя ему на произвол. Пусть берет. Пусть делает. Он делает. Трахает в анал. Уже не тормозит, не сдерживается. Я распластана, растянута. Каждое новое сладко-болевое ощущение – это новый кайф. Стрела за стрелой прокалывают, пробивают они все новую грань между тем, от чего хорошо, и тем, от чего плохо. И вроде «плохо» было здесь совсем недавно, было только что, было не раз, их, «плох» было несколько за этот вечер, их испарина витает между наших тел, пропитывает частички воздуха, но их самих нигде не видно. Они не пахнут и звуков не издают. Вернее, им нет места здесь. Здесь, между нами звучит, мерцает и пахнет только «хорошо». Мне хорошо с ним. Мне хорошо от него. Каждый удар его гладкого, твердого члена мне между ягодиц – это разряд тока в меня. Это шоковая терапия. Лавинная мощь в беспомощности. И моя мощь тоже. Моего тела и разума. Новый уровень кайфа. Новый крик, с которым сообщаю, что кончаю самым невозможным образом – от анального проникновения. Кричу ему. И мне с ним хорошо. — Мне хорошо с тобой... – шепчет и он, ни капли не считаясь со мной, не сомневаясь даже, что и мне хорошо с ним. – Только с тобой. Только с тобой. — А-а-ах-ха-а-а... – кончаю я. Раньше редкие анальные «наслаждения», даже если и случались, то не могли считаться таковыми. Они всегда сопровождались у меня болью и легким недоумением – не может быть, чтоб я это позволила... А это только что был почти своего рода обязательный минимум. Такой, за которым последует еще. И – да, следуют еще. Рик выводит меня на новый уровень. Заставляет кончать от всего, даже от дискомфорта, во всем находить сильный, бескомпромиссный кайф. Бесконечный кайф. Рик учит меня этому кайфу и не отступается, пока не добивается результата – он не вышел из моей попы и, продолжая двигать в ней членом, сует мне руку в киску и дрочит ее быстрыми, дрожаще-резкими движениями. От этой горячей дрочки у меня в попе становится теснее, горячее и слаже. Анальное наслаждение только ускоряет извержение фонтана, и без того собирающееся недолго. Я сквиртую с плачущим стоном, потому что это неожиданно, непрошено и абсолютно бесконтрольно. Дрожу, как травинка, все приговаривая: «о Боже... о Боже...». Теперь особенно остро чувствую, что Рик делает со мной абсолютно все, что хочет. Мне непонятно, что при этом нужно ему. Зачем ему сейчас хотелось сделать это – ведь он имеет меня в попу, имеет жестко, и я даю ему. Куда ж еще?.. Туда. От «попы» я не стонала ему, не называла «боже» — назвала от «струйного». Слышу его такой не божественный голос: — Че?.. Не, не могу щас... я занят... потом... С ума сойти, он даже по телефону во время этого пиздит. Меня мутит до головокружения, почти до обморока... Он... он... я с ума схожу от него... У меня улетает крыша... Мне именно его надо было... именно такого... именно его... Он ставит меня на коленки, ухитряясь и тут не выйти из моей попы, наваливается телом на мою спину и глухо бормочет, пока во мне колотятся его быстрые, жесткие удары: — А кого жестко ебут в попу... — И зачем ты так со мной? – ухитряюсь выдавить из себя, наталкивая попу на его член, чтобы еще глубже... еще жестче... еще сильнее чувствовать его... еще-еще... — Ты про че, а? – жарко шепчет Рик – и вгоняет в меня член. – Типа, я уважение к тебе потерял? Да не было у меня его к тебе никогда. И было всегда, — его полубезумный звериный взгляд жарит меня из зеркала. – Ага, прикинь. Или не знала? И так – с тобой только. Прерывается, чтобы поцеловать... поцеловать... целовать... ловать... – это он так напрыгивает на мой рот, кругами языком в нем ходит. Под горло держит и кружит у меня во рту. Ага, понравилось... — Думаешь, тебе одной хуево? – порыкивает он – и трахает, и трахает в попу. Ему от всего этого тоже взрывает башню. – Хуево, я вижу. Похудела. Одна жопа осталась... м-м-м... – шлепает он ее, а сам толкает член в нее, толкает. – Сиськи ни к черту, одна – меньше, другая – еще меньше... – как будто в подкрепление собственных слов, берет руками обе. – У-у... – трет-гладит их так ласково – непохоже, чтобы они его не устраивали. Даже сквозь все это ебле-сумасшествие отмечаю пьяняще-сладостный оттенок его ласк. – Сама виновата. Сама выкинула. — Я ни хрена тебя не выкидывала... ты сам свалил... Возможно ли – мы не ругаемся, не жалуемся и не сетуем – мы прикалываемся друг с другом... нам хорошо... мы оба этого хотели... — Во, я ж говорю... Теперь даже назад по-человечески позвать не можешь. А ну, зови... — О-о-о, Ри-ик... иди ко мне... иди... — Иду, зайка... иду... бля, кончу щас... о, бля-а-ать, кончаю... на-а... м-м-м... – и с жалобным ревом накачивает мне попу спермой... Я не в состоянии кончить в такой позе, но очень близка, кричу ему об этом... его отрыв, его выплеск – это кайф... кайф... После он бросается целовать мою попу повсюду, где не заляпал, затем – меня. А я до краев заполнена липким, мое ранее истраханное горло заполнено его языком, а его сперма вытекает из моего ануса, течет по попе. Мы натрахались до состояния охренелой, липкой невероятности и теперь в срочном порядке идем мыться. ***