Всего-то пару минут, но время в проколе течёт так, что кажется, оно разрывается в клочья. И даже закурить — никак. Парень не поймёт. Он и без этого не выносит юристов. Рэм вышел быстро. Зачем-то умылся перед сном — тёмные пряди волос вокруг загорелого лица были мокрыми. Он мазнул глазами по неприятному соседу и вдруг нахмурился. — Вам плохо? — спросил он. — Может, стюарда позвать? Ченич знал, что выглядит во время разгона не лучшим образом — бледность, холодный пот… — Это такая индивидуальная реакция, — пояснил он скупо. — Ничего страшного, я не в первый раз путешествую. — Тогда вам лучше сразу лечь и уснуть, — сказал Рэм, всё ещё разглядывая спутника. — Давайте, я вам помогу правильно пристегнуться? — А тебе не нужно уснуть? — попробовал отшутиться Ченич. Он знал, что лучше бы наоборот, сидеть до упора, пока от скорости не начнёт кружиться голова. Вот тогда нужно пристегнуться и поставить укол. — А мне-то зачем? — удивился Рэм. — У меня тенеустойчивость восемнадцать минут. — А что такое тенеустойчивость? — не сразу сообразил Ченич. — Допустимое время для пилота в проколе, — пояснил Рэм. — По ТБ — двенадцать, так что спать мне вообще не обязательно. — А так разве бывает? — юрист понимал, что тянет время, но разговаривать с мальчишкой-пилотом было всё-таки легче, чем лежать и ждать: придёт ли сон или очередной кошмар. — Да вы не бойтесь, я посижу с вами, — понял его беспокойство Рэм. — Посижу, пока вы не уснёте. — Ты, — поправил Ченич. — Мы же, вроде, договорились на «ты». Парень посмотрел на него оценивающе: с одной стороны — ненавистный юрист, с другой — человек, которому реально сейчас несладко. Рэм знал, что такое страх изменённого пространства. Пилоты тоже по-разному переносят прокол: кто-то ощущает тошноту, головокружение, боль в костях. — Посижу, — повторил он. — Пока ты не уснёшь. Дерен говорил, что это помогает. Одно сознание становится как бы якорем для другого. И постепенно ты привыкаешь, что ничего страшного в проколах нет. Это только психосоматика, вроде панической атаки. Она от неизвестности. Хотя какие-то ощущения в Бездне многие ловят. Даже запах. — А ты? — А я — нет. Полёт как полёт. Вот при резком торможении с перепадом магнитки по мозгам может и прилететь. А при разгоне всё мягко. — Надо же как, — покачал головой Ченич. — Просто страх… Он проходил обследование. Парень был прав — противопоказаний к прыжкам у него не было, только вот это состояние потерянности в пространстве. Медик говорил, что это пройдёт. Таблеточки дал, которые помогали ещё меньше, чем уколы. — Только, чур, ты ложишься и пристёгиваешься, — попросил Рэм. — Вдруг голова закружится? А ты вон какой здоровенный. Не дотащу потом до кровати. Ченич кивнул. Конечно, по уму надо было принять душ и раздеться, но он решил позволить себе тоже побыть мальчишкой. Завалиться поверх одеяла и сделать вид, что спать он не будет, это просто такая игра. И полёта никакого нет. Есть только странный попутчик. Ребёнок с опытом военного пилота. Будь проклята война, которая делает из детей убийц. Рэм плюхнулся на пол рядом с кроватью и по-свойски положил ладонь Ченичу на запястье. — Человек ко всему привыкает, — сказал он. — Когда только-только открыли зоны Метью, корабли прыгали всего на сорок секунд. Считалось, что дольше не выдержат ни люди, ни техника. — А сейчас? — спросил Ченич. Непонятно отчего, то ли совпало, то ли так на него действовал уверенный голос Рэма, но дышать стало легче. — Точно не знаю, данные эти закрытые, — задумался парень. — Но на «Персефоне» у всех пилотов основного состава тестовое время больше положенных двенадцати минут. А один — вообще, как птица летает. Он как-то ориентируется без навигатора. — В пустоте? — удивился Ченич. — Ну, почему в пустоте? — Рэм привалился спиной к кровати. — Зона Метью — это такой мешок между моментом массы и скоростью. Если бы там совсем ничего не было, как бы мы в этот мешок попадали? — Мне иногда кажется, что все эти полёты — мистификация. Меня просто усыпляют, а потом делают нечто такое, чтобы я поверил, что уже на другой планете, — пошутил Ченич. Рэм рассмеялся и протянул руку, проверить силиконовые крепления, мягко прижимавшие юриста к постели. — Двадцать минут до прокола, — сказал он. — Давай я тебе помогу уколоться? — А сколько корт будет в прыжке? — быстро спросил Ченич. — Страх почти отпустил, но при мысли о засыпании снова накатила паника. Рэм развернул над запястьем файл с сеткой координат и начал что-то считать. — Если судить по исходным опорным точкам, это будет двойной прыжок, — сказал он. — Первый прыжок — две минуты, потом переполяризация, уход на орбиту С14, и снова разгон. Это займёт не меньше часа. А потом второй прыжок, ещё две минуты тринадцать секунд. Одинарный прыжок можно было и переждать, но переполяризацию многие плохо переносят, лучше всё-таки сон. — А что, ещё бывает переполяризация? — удивился Ченич. Он никогда особо и не вникал во всю эту механику перемещения корабля. — Ага, — согласился Рэм. — Это когда внутренности корта переворачиваются под обшивкой. Так гасят скорость. На орбиту это корыто со сверхсветовой не выйдет, это не военное судно. Разнесёт его к хэдовой матери, дрезину старую. Значит, корт затормозит, опишет пару фигур по орбите, а потом опять начнёт набирать скорость. И вот как раз во время переполяризации с непривычки все кишки выворачивает. — Как всё запущено, оказывается, — улыбнулся Ченич. — А ты знаешь, что мне с тобой и вправду спокойнее? — Это типа отмазка? — рассмеялся Рэм. — Вы боитесь… Ты боишься уснуть? — Боюсь, — легко признался Ченич. — Давай лучше поговорим? Ты знаешь, что десерт был отравлен? — Как это? — Парень даже глазами захлопал. — А кто вам сказал? — Служба безопасности сообщила. Вот. — Ченич щёлкнул по коммуникатору, вытягивая на всеобщее обозрение файл письма. Рэм прочитал, почесал щёку. — Значит, яд был в баллончике с коньяком? А ведь я мог догадаться. Он, этот официант, когда стал брызгать на мой десерт — глаза у него были красные. Наверное, надышался уже этой дряни. — Похоже, что так, — кивнул Ченич. — Кто-то подсунул ему баллончик. Ведь иначе он не стал бы сам пробовать ядовитый десерт. — Если только с ним не поработал психотехник. — Отравитель-самоубийца? — А почему нет? — Ну… — растерялся Рэм. — Зачем вот так, прямо на работе? Есть же более доступные способы? — Публичный акт мог дискредитировать владельца корта и нанести ему финансовый ущерб. — Ну, допустим. Но что если покушение? На тебя или на меня? — Тогда больно уж глупое. — Почему? — Если бы хотели отравить меня, яд можно было выбрать попроще, не мгновенного действия. Покушал пожилой человек несвежий десерт, почувствовал боли в желудке. Медик на корте свой… И умер бы я медленно и незаметно. — А если на меня? — А у тебя на руке военный спецбраслет. Если он сумел распознать яд, мог бы успеть и антидот ввести. — А ведь точно. — Рэм потёр запястье, занывшее как от укола. — Но тогда зачем? — Мотивация людей может быть удивительной, — пояснил юрист и улыбнулся, вспоминая свою обширную практику. — Как-то мне пришлось защищать человека, который хотел совершить суицид. Он пришёл в дом своего отца, чтобы посмотреть на него в последний раз. Дождался ночи и решил прямо в этом же доме повеситься. Но клиент опасался, что отец проснётся и помешает ему совершить желаемое. Тогда он поджёг диван, на котором спал отец. Мол, если отец проснётся, то ему придётся тушить пожар, и помешать он уже не сможет. В результате сработала система сигнализации, приехала пожарная команда, потушила пожар, а заодно вытащила из петли неудачливого самоубийцу. Отец на него в суд подавать не стал, но дом был арендованный, и заявление накатал его владелец. — И что? — поразился Рэм. — Вы его защитили, этого самоубийцу? — Я доказал, что он неадекватен и должен отправиться не в тюрьму, а на лечение, — улыбнулся юрист и вздрогнул. Корт тоже вздрогнул, входя в прокол, и время тут же повисло. Рэм крепче сжал запястье своего нечаянного спутника.