- Уже бегу! - Спасибо. Я дам тебе неделю выходных, навестишь родителей, как хотела. Только приведи его скорее! - Не волнуйтесь, Ваше Величество! Я мигом! Наконец, Эмелин осталась с мужем наедине. Она не замечала потемневшей от грязи кожи, тяжелых запахов неделями немытого тела и гниющих ран – она смотрела на прикрытые его веки и радовалась, что он жив. Это ЕЕ муж. И какими бы сложными ни были их отношения, ее жизнь накрепко связана с этим хмурым человеком, который, скорее всего, ее возненавидит, когда придет в себя. Но с собой ничего не поделать – она успела его полюбить даже таким: чужим, хмурым и неверным. Она стянула ошметки того, что когда-то служило ему одеждой, осторожно разрезала грязные бинты и стала промывать раны, стараясь не замечать всего того, что могло бы вызвать отторжение и неприязнь. «Не ту грязь надо бояться, которую видишь на человеке, - с детства учила ее мать, - а ту, которую не видно, которая живет внутри». Эмелин закончила свою работу и теперь внимательно рассматривала мужа, вспоминая каким сильным, уверенным он был, перед долгой разлукой даря ей ласку и нежность, мечтая о наследнике. Он сильно похудел, осунулся за этот год – ребра торчат, черты лица заострились, щеки впали, под глазами появились синяки. И сейчас, в забытьи, он так же хмурится, не сумев расслабиться… - Ты только живи, слышишь? – тихо проговорила Эмелин, легонечко касаясь колючей его щеки. Она так боялась, что вот сейчас он откроет глаза, увидит ее и оттолкнет. Она так боялась, что глаза он уже не откроет никогда. Эмелин не выдержала, расплакалась, глядя на едва дышащее распластанное тело и осознавая собственную безысходность и скорую, неминуемую расплату, если Ренарду удастся выжить. - Я прошу тебя, живи! Ренард, ты прости меня, я виновата перед тобой, - шептала Эмелин, заливаясь слезами. – Я знаю, нет мне прощения, и ты возненавидишь меня и прогонишь, и я не стану просить тебя этого не делать. Я прошу тебя об одном: живи. Клянусь, я никогда не желала тебе смерти! Я никогда не желала тебе ничего дурного! И мой грех… Это глупость, Ренард, глупость ревнивой, полюбившей тебя женщины. Прости меня, любимый мой… Знаю, ты – палач мой. Так сделай же, как посчитаешь нужным, хочешь – казни, хочешь – прогони с позором… Я все приму, я заслужила это, но сейчас… я прошу тебя, только не умирай… - Да что Вы несете, Эмелин! Я привез Вам его не умирать, а жить! Она не заметила, как Лафар оказался рядом, легонько приобнял ее за плечи, веля успокоиться и взять себя в руки. - Все самое страшное уже миновало, он не умрет, не бойтесь. Его ранили, но рана не страшная, органы не задеты. Пойдемте, моя девочка, лекарь уже пришел – ему-то Вы доверите драгоценное тело своего мужа? – улыбнулся Лафар, склоняясь над Ренардом. – Говорите, где его спальня? - Отнесите его ко мне в комнату. - Эмелин, это лишнее… - Лафар! – прикрикнула Эмелин, вытирая слезы. - Ну хорошо-хорошо, как скажете. Ведите. - Ваше Величество, - вдруг окликнула ее служанка, догоняя. – Не серчайте, что лезу не в свое дело, но Вашему мужу может не понравиться, что Вы видите его в таком состоянии. Да и Вам не положено делать грязную работу. Простите, но мне кажется, Вы не совсем представляете, что такое ухаживать за лежачим человеком. Естественные потребности не будут ждать, пока он придет в себя и сможет сам о себе позаботиться. Поверьте, Вам лучше не видеть того, что с ним будет происходить – это не самое приятное зрелище. - Герда, он мне не чужой человек, это мой муж. А я его жена. И я не хочу, чтобы кто-то посторонний заботился о нем даже из самых лучших побуждений. Я догадываюсь, что меня ждет – не бойся, я не настолько брезглива, чтобы из-за этого отвернуться от собственного мужа. Так что принеси в мою спальню воду и пеленки. А если хочешь помочь, присмотри за Филиппом – вот за это я буду тебе очень благодарна. Девушка нехотя согласилась, покорно склонилась перед своей госпожой – права спорить и настаивать у нее, к сожалению, нет. - И еще… Герда, я знаю, это не входит в твои обязанности, но мне некого сейчас об этом просить – приготовь, пожалуйста, комнату для господина де Лафара и накорми его. В общем, позаботься о нем, хорошо? О своем обещании я помню, я отпущу тебя к родителям, только чуть попозже. Сейчас, пока Ренард без сознания, я не отойду от него ни на шаг, мне понадобится твоя помощь – ты же знаешь, так, как тебе, я не доверяю здесь никому. - Вам не о чем беспокоиться, Ваше Величество. Я сделаю все, как Вы скажете. А господина де Лафара и накормлю, и помою, и спать уложу, - улыбнулась девушка. - Спасибо тебе. Глава 21 Час за часом, день за днем… Ренард не приходил в себя, несмотря на заверения лекаря, что рана совсем не страшна и вот-вот он очнется. Эмелин не отходила от мужа ни на шаг. Сама убирала за ним, сама по несколько раз в день смазывала раны приготовленной по рецепту лекаря целебной мазью. Вот только казалось, что ему становилось все хуже – вчера его стало лихорадить. А сегодня она впервые за долгое время разлуки услышала его голос – вот только от услышанного совсем опустились руки… Как же она ненавидела его в эту минуту! - Тереза… Тереза… Он метался в бреду и звал совсем не ее, свою законную супругу, и день, и ночь, не смыкая глаз, сидящую возле него. - Малышка моя… – молили пересохшие губы. Эмелин отскочила к окну и задрожала от ярости. Слезы обиды побежали по щекам; хотелось заткнуть уши, чтобы только не слышать это имя, безотчетно, безжалостно и так ласково, так трепетно слетающее с губ муженька! Ее трясло вместе с ним, но подходить к нему она уже совсем не желала – стояла возле окна и плакала, пока приступ его не закончился и он опять не впал в беспробудный сон. Сквозь наступившую тишину прорвался плач ребенка, будто предрекая, что плакать несчастной женщине предстоит всю оставшуюся жизнь. - Да за что мне все это?! - взмолилась Эмелин, разревевшись пуще прежнего. Если даже сейчас все так плохо, что же будет потом? Когда он придет в себя и потребует показать ему сына? Какой прекрасный повод появится выставить жену за дверь и, ни от кого больше не скрываясь, развлекаться со своей крестьянкой! - Не будет этого! - Эмелин обернулась, со злостью посмотрела на мужа, словно бы тот уже сейчас, на ее глазах, обнимал счастливую соперницу. – Я не отдам тебя, Ренард! – в сердцах выкрикнула она и в ту же минуту выскочила из комнаты. Детская комната располагалась в самом сердце Дворца, почти на одинаковом расстоянии от спальни Ренарда и от спальни Эмелин. Когда Эмелин влетела в комнату, Герда держала заснувшего ребенка на руках и тихонько напевала колыбельную. - Тише, Ваше Величество, еле заснул! – обернулась девушка, но тут же побледнела при виде заплаканной своей госпожи. – Что случилось? Что-то с Его Величеством?! - Не волнуйся так, все прекрасно с ним, - огрызнулась Эмелин. – Герда, собирай Филиппа, вы уезжаете. - Куда?! - Я же обещала отпустить тебя к родителям. Вот и поезжай, и увези с собой Филиппа. Герда, я умоляю тебя, увези его! – Эмелин сорвалась на шепот, слезы с новой силой хлынули из глаз. - Ваше Величество, он что… умер? - Да жив он! Гораздо живее меня, – крикнула Эмелин, разбудив ребенка, и тут же притихла. – Ренарду нужен покой, чтобы прийти в себя, а не постоянный детский крик. - Давайте я заберу Филиппа в свою комнату, никто его там не услышит. Что Вы скажете Его Величеству, когда он очнется и захочет увидеть сына? - Это не твое дело, Герда. И перестань пререкаться! Сегодня же, сейчас же вы уезжаете! Когда вы понадобитесь, я пришлю за вами кого-нибудь, а сейчас уезжайте – это приказ, и он не обсуждается! В тот же день Герда увезла ребенка. Эмелин же три дня привыкала к имени чужой женщины, по нескольку раз в час выкрикиваемому мужем. Эмелин лежала на его животе и гладила сквозь простыню его бедро, моля, чтобы пытка закончилась и он замолчал, или же для разнообразия выкрикнул что-нибудь другое – только не это проклятое имя. Казалось, еще немного, и она сойдет с ума! Еще одно слово – и она не выдержит, удавит муженька, одним разом решив все свои проблемы. Но пока она терпела… Впивалась ногтями в горячее тело мужа и тихо плакала, слезами обжигая его кожу. Под конец третьего дня она так и заснула на нем, а проснулась от того, что теплая рука осторожно гладила ее волосы. Эмелин даже не поняла сначала, что происходит, а когда подняла голову, увидела, что глаза ее мужа приоткрыты, и с лаской, и с теплом, совсем беззлобно, почти с любовью смотрят на нее. - Ренард, - пропищала она, подскочила и тут же склонилась над мужем. – Ренард, Вы слышите меня? Вся злость и обида вмиг улетучились; Эмелин не смогла сдержаться и не улыбнуться пришедшему в себя мужу. Она вцепилась в его ладонь, а он тут же накрыл ее маленькую ладошку свой большой, горячей рукой. - Почему Вы плачете? – прохрипел Ренард, сжимая ее ладонь. – Неужели я такое чудовище, что заставил Вас плакать? - Еще какое чудовище! – улыбнулась Эмелин ему в ответ, а слезы все катились и катились по ее щекам. – Если бы Вы только знали, как я рада Вас видеть! - Тогда перестаньте плакать и дайте мне воды. Он пил жадно, почти трясясь над несчастным стаканом обыкновенной родниковой воды. Эмелин не могла сдержать улыбку, глядя на него – радуясь его возвращению к жизни и боясь одновременно, что теперь он вспомнит о сыне. Но Ренард пока еще привыкал к позабытым ощущениям себя живого. Отдал стакан и, удовлетворенно выдохнув, откинулся на подушку, только потом заметив, что его, бедолагу, лишили даже одежды. - Черт, Эмелин! – выкрикнул он, поспешив прикрыться сползшей с тела простыней. – Почему я голый? Эмелин, Вы что, извращенка? Что Вы делали с моим несчастным телом? - Не сердитесь, Ваше Величество, но я устала Вас переодевать – Вы все-таки тяжеловаты для такой хрупкой женщины, как я, - вздохнула Эмелин, усаживаясь рядом. – Да и, в конце концов, имеет Ваша жена право хотя бы на эстетическое удовлетворение своим мужем? - Сомнительная эстетика. Вы случайно, некрофилией не страдаете? - Не страдаю, - смеясь, уверила она. – Ренард, бросьте, неужели Вы так смущаетесь меня? Если не считать, что Вас теперь придется откармливать, то Вы в прекрасной форме. - Я только не очень понимаю, что Вы здесь делали и почему «устали меня переодевать»? Вы что… ухаживали за мной? Улыбка вдруг слетела с его губ, Ренард отстранил от себя прильнувшую девушку и требовательно, грозно заглянул в ее глаза. Только теперь он заметил и их припухлость от бесконечных слез, и усталость в них от бессонных ночей. Страшно даже представить, что этой девчонке довелось увидеть! Даже думать не хочется об этом! - Вы против? – тихо спросила Эмелин, глядя, как мрачнеет он с каждой секундой. - Черт Вас побери, Эмелин! Вы еще спрашиваете?! Кто Вам позволил? - Ренард, не кричите на меня! – зашипела Эмелин, а в глазах ее вновь заблестели слезы. - Вы не должны были видеть меня в таком виде! У нас нет прислуги? Да я их всех на улицу выгоню! - Ренард, не шумите! Я сама никому не позволила приблизиться к Вам! Не хватало еще, чтобы моего мужа лапали служанки, а потом еще и обсуждали с подружками. - Эмелин, Вы спятили. - Если и спятила, то только оттого, что полюбила Вас. Не сердитесь на меня, прошу Вас. В конце концов, это мой долг, а не служанок, быть с Вами и в радости, и в горе, – я обещала это священнику, когда он венчал нас. - Эмелин, я тронут Вашей преданностью, но Вы же теперь в одну постель со мной побрезгуете ложиться! - Глупец! Вы самый желанный для меня мужчина! Были, есть и будете. А теперь перестаньте понапрасну злиться на меня, Вам нужно отдыхать и набираться сил. Доброй ночи, Ваше Величество. Эмелин хотела встать и уйти из комнаты, оставить его и не надоедать лишний раз своим присутствием, но Ренард вдруг ухватил ее за руку. - Вы уходите? Оставляете меня одного? - Разве не этого Вы хотите? Вы пришли в себя – в моем присутствии больше нет необходимости, - обиженно ответила Эмелин, отворачиваясь от мужа. - Останься, глупенькая. Если я действительно не противен тебе – останься.