Пока Эмелин пожирала саму себя, превращаясь в молчаливый призрак, Ренард искал Риньеса. Вот только маркиз в городе так и не появился, и где он разгуливает, никто толком сказать не мог – в последний раз его видели в Абервике. Нашелся подлец случайно, во время встречи с де Лафаром, в один прекрасный день приехавшим справиться о делах Ренарда, о его самочувствии, Эмелин и, конечно же, сыне. Ренард не стал посвящать друга в семейные конфликты, уверив его, что все прекрасно, и тут же поспешил сменить неприятную тему. - Господин де Лафар, - улыбнулся Ренард, – я так и не успел Вас отблагодарить. А ведь я прекрасно помню, кто выносил меня на своих плечах из горящего шатра – я тогда еще был в сознании. - Не стоит, Ренард. Не мог же я Вас бросить там, - улыбнулся в ответ мужчина. - Я Вам жизнью обязан. - Ренард, Вы мне как сын – я не мог поступить иначе. Лучше благодарите свою супругу! Знали бы Вы, как эта девочка заботилась о Вас! Никого не подпускала, сама день и ночь как птица со своим птенцом носилась с Вами. Она Вас очень любит, Ренард. - Наверно, - пряча горькую усмешку, вздохнул помрачневший Ренард. – Скажите, друг мой, а может, Вы знаете, Риньес уже вернулся из Абервика? - Риньес? На что он Вам? - Желал бы его видеть, - задумчиво ответил Ренард. - Нет. Господин де Риньес уже не вернется. Впрочем, вряд ли об этом стоит печалиться. - Не вернется сам – придется притащить за шкирку. Так Вы знаете, где он? – в голосе Ренарда послышались стальные нотки – уж кому-кому, а подонку возмездия не избежать! - Да убили его, Ренард. Ренард резко обернулся и посмотрел на Лафара: как убили? Кто посмел опередить? Война? Впрочем, может, оно и к лучшему – теперь не придется руки марать и лишний грех на душу брать. - Вот как… Он у нас еще и герой, значит? Забавно. - Да забавней некуда! Еще каким «героем» погиб! Напился как свинья во время празднования в Абервике и стал приставать к дочери трактирщика. Ну вот трактирщик и уложил нашего «героя». - Везуч гаденыш, - тихо проговорил Ренард. - Вам-то он зачем? - Да теперь уж незачем, туда ему и дорога. Глава 25 Как быстро летит время… И снова май, на пороге стоит жаркое лето, протягивая свои знойные объятия. Веселится, радуется все живое яркому солнышку: пташки звонко поют, рассевшись пухленькими пузиками на ветках, фонтаны весело журчат на радость людям, а разноцветные бутоны распустились, подставляя невероятной красоты головки навстречу чистому голубому небу. Маленький принц готовится встретить первое свое лето звонким заливистым смехом и пытается уползти от Герды. Малыш счастлив, и не знает, сколько боли и ненависти вызывает у матери его смех. - Герда, ему пора спать! – не выдерживает молодая женщина. Герда хочет возразить – рановато, да и малыш только разыгрался, но, поймав пронзительный взгляд королевы, не решается перечить и уводит ребенка. Долгожданная тишина… И снова Эмелин бредет по тенистой галерее, чуть шурша подолом легкого платья. День за днем, неделя за неделей. Эмелин уже сама поверила, что стала призраком в стенах белоснежного Дворца. Бледная, худая, молчаливая. Ей все время холодно и все время хочется плакать. Вот только слезы давно уже закончились – еще два месяца назад. Она остановилась возле одной из колонн и засмотрелась на воду огромного придворцового фонтана – там плавали кувшинки. В детстве мама рассказывала ей легенду о белой нимфе – бедняжка погибла от любви к равнодушному Геркулесу и превратилась в прекрасный цветок, – почему-то именно сейчас вспомнились долгие вечера и ласковый мамин голос. - Мамочка, я больше так не могу! - прошептала Эмелин одними губами, еще не догадываясь, что стоит здесь не одна. Ренард подошел совсем тихо, да и не надеялась она, что скромная ее персона, за прошедшие два месяца ставшая невидимой, неразличимой для мужа, вдруг привлечет к себе сегодня его драгоценное внимание. А Ренард стоял рядом и уже минут пять не сводил внимательного взгляда с супруги. Он искренне жалел девчонку: ее и наказывать не нужно – сама себя извела не хуже любого палача. - Вам следует уделять Филиппу больше внимания. Вы же все-таки мать, - проговорил Ренард. Эмелин вздрогнула и резко обернулась – сегодня он впервые заговорил о ребенке. Сам. Как ни странно, он говорил о нем спокойно – без злости, без неприязни. Он даже улыбнулся, подставляя смуглое лицо ласковому солнцу. - Эмелин, ребенку в таком нежном возрасте нужны любовь и внимание. Забота матери, а не служанки. Герда прекрасно справляется с ним, но ему нужны Вы, а не только гувернантка. Эмелин стояла, прислонившись к колонне, и не верила, что слышит это наяву. Он? С ней? Заговорил о Филиппе? Она молчала, ждала подвоха и не понимала столь доброго настроя после долгого отчуждения. Так и не дождавшись от нее ни слова, Ренард обернулся и посмотрел на супругу. Еще два месяца назад она дрожала при нем, готовая расплакаться, сейчас же – смотрела равнодушно прямо ему в глаза. Абсолютно спокойная. Убитая его холодом. Да, лучшего палача, чем собственная совесть, похоже, не отыскать. - Вы хоть помните, что Филиппу год скоро? – Ренард не выдержал ее затравленного, безжизненного взгляда и отвернулся. – Нужно устроить праздник в городе – люди ждут этого дня не меньше, чем нас в день венчания. И ведь действительно, первого дня рождения маленького принца ждало все Королевство! Люди готовились к празднику и даже представить не могли, сколько тоски этот день навевает на их короля и бедную королеву. Но они ждали, и Ренард не мог им отказать – проблемы венценосного семейства не должны выходить за стены Дворца. В конце концов, он же не отказался от бледнолицего ребенка и признал его своим – теперь он просто не может игнорировать подобные события. Он говорил с ней так спокойно, так просто, что Эмелин невольно расслабилась, а хрупкая, неубиваемая надежда опять тихонечко поскребла лапкой по измученному сердечку. А может, все еще наладится? Он ведь не выгнал ее, и Филиппа перед всеми признал своим сыном. Но он всячески избегает любой близости: и физической, и душевной; он не лезет в душу к ней, но и в свою – не пускает. Ребенка игнорирует, и, тем не менее, при всех называет своим сыном. Эмелин не знала, что ей думать. А сегодня он и вовсе так неожиданно стал добр к ней… - Эмелин, ну что Вы так смотрите на меня? – сжалился Ренард и подарил жене теплый, ободряющий взгляд. – Предлагайте, что делать будем? - Я не знаю, Ренард, - безразлично пожала плечами Эмелин. – Мне все равно. - Мне не нравится Ваш ответ. Неужели наш сын не заслуживает того, чтобы в честь него люди повеселились? Он пересилил себя и назвал ребенка «нашим сыном». Впервые не при чужих – при ней, предавшей его женщиной. Пересилил ради нее, чтобы хоть немножко расшевелить, подбодрить загнавшую саму себя в угол женщину. Он увидел, как вздрогнула она от неожиданности, но взгляда не отвела – молча смотрела на него и, кажется, все еще ждала подвоха. - Надо устроить что-нибудь для всех, - продолжил, как ни в чем не бывало, Ренард, - независимо от статуса и достатка. Может, устроить во Дворце бал? И сделать для всех вход свободным? Как думаете, Эмелин? - Думаю, что бедный постесняется и не осмелится принять Ваше приглашение, - ответила она, ободрившись ласковым взглядом. - И то верно. Но что тогда? - Можно устроить маскарад, - пожала Эмелин худым плечиком. – Маски скроют лица, и бедняк сможет не смущаться своей бедности – он придет на праздник и не будет чувствовать себя хуже богатых и важных. Можно бедным раздать отрезы на платья и костюмы; не думаю, что казна сильно опустеет – зато люди пошьют себе наряды и придут во Дворец. На один день все станут равны – и для богача, и для бедняка откроются одни и те же двери. Им будет что вспомнить в старости и рассказать внукам. Наверно, это принесет им радость. По правде говоря, в отличие от жены, маскарады и подобные развлечения Ренард не приветствовал, и идея эта не казалось совсем уж замечательной. Но отказывать Эмелин он не хотел. В конце концов, кто не совершает ошибок? Эмелин оступилась, но стоит ли лишать ее маленькой радости, маленького праздника, когда и сам он далеко не свят, и немалая доля вины в случившемся лежит на нем самом? - Хорошо, - немного подумав, согласился Ренард. – Только одно условие, Эмелин. - Какое? - Вы не станете надевать маску. В целях Вашей же безопасности. Я не хочу, чтобы Вас с кем-нибудь спутали и позволили себе лишнего. Договорились? - Хорошо, - пожала плечами она. - Ну вот и славно, - улыбнулся Ренард. – В таком случае займитесь организацией праздника. Глава 26 Сегодня во Дворце веселье! Сегодня пляски до упаду! Смех, шум, торжественная музыка и звон бокалов за здоровье маленького принца – Филиппу сегодня год. Целый месяц Эмелин, не покладая рук, готовила праздник, на котором никто бы не чувствовал себя лишним. И в бедные дома до самых окраин отправились гонцы, чтобы пригласить каждого и заверить, что именно он – самый желанный гость. Как и было задумано, для всех нуждающихся нашелся кусок атласной ткани и кубок вина, изысканные блюда и праздничное настроение, – сегодня никто не должен печалиться. Эмелин с головой ушла в поручение мужа, спасаясь от пустоты и ноющей вины, и вот сегодня труды принесли свои плоды: гудит Дворец, будто улей, пестрят яркие маски и праздничные наряды. Не отличить, кто беден, кто богат, – сегодня все равны. Недовольные аристократы совсем недолго морщились в углах, обсуждая столь смелое решение – не прошло и получаса, как общий задор, воцарившийся в стенах огромного зала, заставил даже самых ворчливых снобов пуститься в пляс, сливаясь с пестрым людом. Эмелин словно ожила за этот месяц. Ободренная вернувшейся теплотой мужа, она заново училась улыбаться, смотреть гордо, прямо. Ренард не жалел о своем решении – даже радовался, глядя на нее. Вот только подойти к Филиппу заставить себя никак не смог, да и Эмелин все так же держал на расстоянии, ограничиваясь одобрительным ласковым взглядом. В конце концов, их брак не предназначен для какой-либо привязанности и романтической ерунды, а превращать совместную жизнь в ненависть – просто глупо. Ренард стоял возле колонны и лениво оглядывал ликующих гостей, уже не обращавших никакого внимания на своего короля. Впрочем, это и к лучшему. Излишнее внимание утомляло молодого мужчину, жаждущего только одного: чтобы весь этот цирк поскорее закончился, и он смог снова раствориться в бесчисленных заботах о нуждах Риантии. Чтобы не нужно было больше натянуто улыбаться и делать вид, что все прекрасно в венценосном семействе. Чтобы не нужно было изображать счастливого отца и заботливого мужа. Эмелин подлетела к нему неожиданно, чуть придерживая юбки пышного платья; взгляд северянки недоверчиво скользнул по хмурому лицу, пытаясь угадать, все так же добр ли муж к ней, не готовит ли прилюдную месть неверной женщине. Но стоило ему взглянуть на нее, как у нее внутри все сжалось – он опять чужой, опять колючий под маской воспитанной доброжелательности… Сердечко молодой женщины заныло от боли – а ведь сегодня могло быть все иначе… И Ренард наверняка бы радовался первому празднику своего сына, и наверняка, она сама могла бы быть куда счастливей, без опаски идя в объятия, по которым так скучает. - Ваше Величество, - робко попросила Эмелин, - не могли бы Вы хотя бы сегодня не быть таким угрюмым? - Не обращайте внимания, Эмелин, - через секунду хмурость отступила, а вежливая улыбка вновь коснулась губ Ренарда. – Вы же знаете мое отношение к этому цирку. - Это не цирк, а маскарад. - Невелика разница. Развлекайтесь, дорогая. Я хочу, чтобы сегодня на Вашем лице не было следов вселенской скорби. А на своего нудного супруга не обращайте внимания – я с детства не люблю праздники. - Почему? - Не знаю, - пожал плечами Ренард. – Не люблю и все. Я устаю от них. Но пусть Вас это не тревожит – веселитесь, Эмелин, я хочу, чтобы Вы улыбались. Она невольно улыбнулась, успокоенная тихим, добрым его голосом. До отчаяния захотела прижаться к нему, а может, и вовсе сбежать отсюда вместе с ним, оставив шумные радости другим. Почему-то ей казалось, что сегодня это возможно. - Ренард… Неожиданно для себя самой Эмелин подалась вперед, почти вплотную к Ренарду, и уже готова была прильнуть к нему, когда он резким движением вдруг остановил ее. Вот теперь-то истинные его эмоции так отчетливо проступили на лице: колючий взгляд, нахмуренные брови, а от былой улыбки не осталось и следа. «Не прикасайся ко мне!» - отчетливо считался протест в его глазах.