— К Филиппу? Разве я сказал Вам, что везу Вас к Филиппу? — усмехнулся незнакомец. — Тогда куда? — Не спешите, Кристина, скоро сами все узнаете. «Скоро» действительно наступило скоро — минут через десять, не больше, карета остановилась на небольшой площади, хорошо знакомой еще с детства. Кристина ждала от своего спутника хоть какое-то объяснение, но тот молчал. Молча выпрыгнул из кареты, молча подал ей руку и так же молча передал ее подошедшему к ним мужчине в черном плаще; лица своего нового провожатого она не разглядела — просторный капюшон скрывал его почти наполовину. Мужчина учтиво склонился и протянул руку, приглашая проследовать за ним. Одно радует — значит, не Филипп искал с ней встречи, но кто тогда? Кому понадобилась тихая девушка-отшельница в знакомых с детства родных местах? — Нам сюда, — незнакомец открыл дверь небольшой деревянной постройки, приглашая девушку внутрь. Таверна. Вот уж последнее место, если не считать королевский Дворец, где хотелось бы ей оказаться, но Кристина, бросив недоверчивый взгляд на спутника, послушно проследовала внутрь — чуть греет мысль, что идет не к Филиппу, и даже легкое любопытство пробилось сквозь страх — ну кто же?! Запах пригоревшего мяса и хмеля неприятно ударил в нос. Нет, от кусочка сочной свинины она б не отказалась, но не здесь и не сейчас, когда страх щекочет спину, умоляя как можно скорее покинуть это злачное место. По пути к лестнице Кристина мельком осмотрелась — кого здесь только не было! Пузатые седые дядьки и совсем молоденькие, явно высокого происхождения надменные сыны громко, едва ль не захлебываясь, глотали свое пиво, умудряясь попутно кидать мутные взгляды по сторонам. Один такой взгляд упал и на нее, в полупьяном оскале довольно растянулись лоснящиеся от жира пухлые губы. Кристина сделала вид, будто не заметила этого недвусмысленного взгляда — вероятно, старикашка принял ее за одну из тех, кто готов исполнить любой каприз за кусок пригоревшего мяса и отвратительного пойла. Словно в подтверждение этих мыслей взгляд на секунду задержался на высокой стройной девушке с роскошной копной рыжих волос, упавших на неприлично открытые плечи: яркая, красивая куртизанка бросалась в глаза издалека; даже странно, что рядом сидящий мужчина в черном камзоле не смотрит на нее. Впрочем, чему удивляться? Немудрено, что женщин здесь за людей не считают, руку протяни — вот она, на все готовая, уступчивая, непритязательная… Вон как вьется перед ним, так зачем ему-то стараться? Зато, почувствовав на себе взгляд, мужчина обернулся на Кристину. Всего доля секунды, но и этого хватило, чтобы в темных его глазах прочитать презрение. Он поспешил отвернуться, всем видом демонстрируя, что дешевое, отвратительное пойло в его кружке куда предпочтительнее. Похоже, он тоже принял ее за куртизанку. — Осторожно, — спутник легонько схватил Кристину под локоть, помогая подняться по узкой лестнице. — Нам сюда, — подвел к одной из дверей на втором этаже таверны. Кристина вошла внутрь. Дверь тут же закрылась. Это была очень темная комната — без окон, лишь только из камина вырывалось тусклое рыжее свечение. Странно, оно будто бы силком продиралось сквозь темные преграды и никак не могло осветить комнату. Когда глаза привыкли к полумраку, девушка невольно отступила к двери под глухой вскрик ужаса, сорвавшийся с губ — преграды зашевелились, и в свечении огня она увидела ИХ. Их было пять. Пять огромных человеческих фигур с белыми, неживыми лицами-масками. Длинные черные плащи не позволяли их разглядеть — мужчины? Женщины? Кто они? Что им надо от девушки-отшельницы, никому на свете за всю свою жизнь не сделавшей ничего плохого? Предчувствие тянуло когтистые лапы, ледяным ознобом окутывая Кристину. — Кто вы? Что вам нужно? — собрав остатки самообладания, спросила девушка, пятясь к двери. Фигуры зашевелились, молчаливо расступились в полумрак, обступая добычу; лишь один, тот, что стоял по центру, так и остался стоять на месте, сквозь щелки мертвой маски разглядывая Кристину. Глаза на мертвом лице были живые. Она не могла видеть их, но она чувствовала взгляд этого человека — холодный, колючий и смертельно опасный. Должно быть, все же случилась ошибка, и ее, Кристину, приняли за кого-то другого. — Простите, я… Задыхаясь от страха и ужаса, девушка бросилась на выход. Что?! Напрасно она боролась с неподатливой дверью, напрасно до исступления дергала железную рукоятку наглухо запертого спасения, напрасно колотила что есть силы по глухому к ее мольбам дереву… — Выпустите меня! — закричала девушка, оборачиваясь к своим страхам. — Я не… Дар речи исчез вместе с их плащами. Она думала, ей померещилось, и она зажмурилась, чтобы не видеть больше таких миражей, но когда глаза открыла, мираж не исчез — одни только маски скрывали лица пятерых крепких мужчин; скрывать же свои абсолютно голые телеса незнакомцы больше не считали нужным и теперь без стеснения демонстрировали свою заинтересованность в попавшей в их лапы девушке. Не успела она и опомниться, как один из них в один прыжок оказался за ее спиной. Скрутил ей руки и, мертвой хваткой удерживая за волосы, толкнул вперед, к тому, что все так же холодно и безразлично к ее испугу продолжал молча за ней наблюдать. Вероятно, он тут главный — этот крепко сбитый, как оказалось, светловолосый мужчина. Возможно, даже молодой. — Вы не ошиблись дверью, барышня, — раздался приглушенный голос из-под маски. — Что вам нужно?! Кто Вы?! Отпустите! — дрожащим голосом взмолилась Кристина. Молчание в ответ. Но вот он сделал шаг навстречу, невидимым взглядом гипнотизируя жертву. Протянул руку в сторону и в тот же миг в протянутую ладонь лег, блеснув холодной сталью, небольшой кинжал с резной рукояткой. Кристина дернулась, да только безуспешно — намертво прилепившийся сзади мужчина держал ее так крепко, что кроме как беспомощно дернуться, сделать она ничего не смогла. Попыталась закричать — быть может, в проклятой таверне найдется хоть кто-то, кто поможет несчастной девушке! Не получилось. Горло пересохло, губы жадно глотали спертый воздух, а вот закричать так и не получилось… Человек с кинжалом сделал шаг вперед и коснулся холодным металлом ее лица. Кристина замерла, дышать позабыла, с нечеловеческим страхом вглядываясь в черные глазницы маски. Палач наслаждался страхом жертвы. Провел легонечко по щеке, спустился к шее, коснулся глухого ворота платья… — Кристина, — раздался глухой шепот из-под маски, едва различимый. Впрочем, может, показалось? А потом он вдруг резко схватил тонкую ткань на ее груди и, ожесточенно орудуя кинжалом, стал сдирать ее, пробираясь к дрожащему телу. От возмущения дар речи вернулся — Кристина закричала, забилась раненой птицей, а он все сдирал, сдирал с нее одежду, превращая ее в бесполезные лоскуты, летящие в пламя камина. Напрасны мольбы, напрасны слезы и крики — там, внизу, никому нет дела до утех с куртизанкой. Никто не слышит, никто не спешит ей на помощь. А палач сдирает остатки одежды, не оставляя ни единого шанса на побег. Закончил. Любуется своей работой, не обращая никакого внимания на жалкое сопротивление и визг своей жертвы. Она красива. Красива в своей наготе и прекрасна в своем страхе. Жмется, прикрыться хочет, не понимая, что все ее попытки тщетны и лишь раззадоривают окруживших ее самцов. Они наслаждаются ее страхом, упиваются, будто нектаром, и тела их каменеют от вида догола раздетой девчонки… Их главный подошел вплотную, прикоснувшись своим телом к ее, провел рукой по ее лицу — жестко, властно, не давая отстраниться от злого касания. Ему хотелось ее целовать — жадно, дико, вот такую: беспомощную, разбитую и дрожащую от ужаса. Да только маска мешает. А еще он хотел заломить сейчас же эту гордячку и подчинить своим желаниям — самым разным, самым изощренным, но даже сейчас, скрученная и почти обездвиженная, она умудрялась противиться и кусаться, кричать как резанная и брыкаться, все норовя ударить своего мучителя. Кинжал в ладони незаметно сменился бутылью — ему надоело ее сопротивление. В истерике она не заметила, как беспощадные пальцы запрокинули ее голову, и пахнущая виноградом кисловатая жидкость стала обволакивать горло. Ей хотелось выплюнуть, но он не давал, все вливал, вливал, заставляя глотать, растворяться в новом, незнакомом для нее чувстве опьянения. Нет, он не о ней заботился; ему плевать, будет она чувствовать, что с ней делают или нет, ему просто надоел ее крик, ему просто хочется, чтобы ему не мешали, сопротивляясь… В последних порывах воспротивиться, Кристина умудрилась увернуться и плотно сжать губы — липкая холодная жидкость потекла по лицу, обжигающими струйками стекая на расслабившееся, полуобмякшее в мужских руках ее тело. Она достаточно пьяна; палач отбросил опустевшую бутыль в сторону. Он стоял вплотную к ней, проводя ладонью по утратившему способность сопротивляться телу. У его жертвы теплая, нежная кожа… — Кристина… Глупая гордячка, — чувство опьянения не помешало уловить знакомую интонацию в его голосе. — Ты сама виновата. Можно было решить полюбовно… Я никогда не отступаю. Не отводя взгляда от затуманенных вином глаз Кристины, он изучал ее податливое, девственно чистое юное тело, бесстыже скользил по его изгибам, нахально проникал в запретные места. Сквозь пьяный туман она все еще умудрялась слабо сопротивляться его рукам, все еще дергалась, когда чужие, посторонние пальцы касались нежных мест, которые так хотелось сберечь для того самого, единственного мужчины, с которым суждено бок о бок прожить эту жизнь. Или уже не суждено? Беспомощные слезы катились по щекам девушки — она ничего не может сделать. — Я никогда не отступаю, — довольно повторил ее палач. — Ты станешь моей. А потом я отдам тебя им. А потом он резко отошел, и чужие крепкие руки подхватили ее и потащили куда-то. Несмотря на затуманенный разум, она чувствовала все: мертвую хватку мужских рук, теплое рассохшееся дерево стола, к которому ее прижали вдоволь облапанной грудью, безжалостные ладони на своих запястьях и ненавистное прикосновение палача к ее бедрам. Обжигающе горячие свои слезы и дикую боль, когда, не церемонясь, мужское тело овладело ею. Слышала тошнотворно громкое, сдавленное дыхание стоящих рядом вожделеющих мужчин с трясущимися от нетерпения телами, чувствовала запах крепкого мужского пота, смешавшийся с другим, до сегодняшнего дня незнакомым ей запахом похоти… Она чувствовала все, пока беспамятство не накрыло ее спасительным черным покровом безразличия. Когда она пришла в себя, в темной комнате уже никого не было, огонь в камине потух и только легкой озноб окутывал ее, распластанную на липком каменном полу. Что с ней случилось, вспомнилось не сразу. Кристина не понимала, почему находится здесь, почему так холодно, почему без одежды. Попыталась привстать и застонала от пронзившей несчастное тело боли. Пошевелиться больно, низ живота горит огнем… Вот теперь она все вспомнила. Как пришла сюда — вспомнила, руки их жестокие — вспомнила, как сменялись ОНИ, смеясь — тоже вспомнила, вот только как отключилась, провалилась в спасительную черную бездну — не помнила. За что? Почему именно она? Почему?! Слезы боли и отвращения к себе, позволившей сотворить с собой такое, ко всему мужскому племени, к этой жизни непрерывным ручьем тихо потекли из уставших плакать и молить о пощаде глаз. Почему все так? Ну почему именно с ней? Кристина привстала, превозмогая боль; ладонь наткнулась на холодную липкую субстанцию на полу — она еще не знает, что она здесь повсюду: на полу, на ней самой… Голова кружится, она все еще пьяна, вот только почему же разум так чист беспощадно? Почему случившееся помнит так ясно? Что делать ей теперь? Надо найти платье, вернее то, что от него осталось. Ах да, они сожгли его в тогда еще пылающем камине. Кристина подползла к двери и дернула за ручку — открыто. Там, внизу, веселый раздается смех, там жизнь течет… И мертвые, пустые души все так же хлещут свое пиво, заедая жирным подгоревшим поросенком. Хотелось одного. Умереть. Не видеть больше никогда эти довольные лоснящиеся морды, у которых из живого-то и осталось — желудок и то, что промеж ног болтается; не видеть больше оскалы похабные, не слышать мерзкие голоса… Чуть жмурясь от ударившего по глазам света, она, шатаясь, прижимаясь голым телом к теплой деревянной стене, спускалась вниз. Людской гул стих, она знала — все внимание приковано сейчас лишь к ней одной. Плевать. На все плевать! Сейчас все закончится, не будет больше боли и стыда! После недолгого затишья посетители зашевелились, среди тихого шипения отчетливо послышалась непристойность в ее адрес. Плевать! Какой-то тип попытался преградить дорогу к выходу и, кажется, предложил «поразвлечься» с ним… Плевать! Обошла мерзавца и пошла дальше. Одна теперь цель, одна ей дорога. Там, за небольшой площадью есть роща, в роще — заводь. Когда-то, в далекие светлые времена ее детства, она без опаски гуляла с сестренкой в этих местах и в этой чертовой таверне когда-то подолгу стояла в очереди за свежей выпечкой… Когда это было? И было ли вообще? Под гул людской молвы Кристина вышла из таверны. Уже давно стемнело, и прохладный ночной воздух приятно заполонил легкие. Ступая босыми ногами по остывшему камню, она почти бежала в сторону рощи — на этом свете ей больше места нет. Быстрее же, быстрее! Так не терпится поставить жирную точку во всем этом безумии, страшной кульминацией воплотившемся сегодня! Она бежала, чувствуя, как холодный ветер ласкает опороченное, бесстыже нагое ее тело, как капли еще не застывшей мужской похоти на ее коже зашевелились холодными ядовитыми змейками и побежали по ногам; как мокрые слипшиеся волосы, пропахшие насильниками, липнут к лицу, заставляя ненавидеть собственное тело все сильнее и сильнее… Кристина бежала. Бежала к спасительной заводи. Сейчас все закончится, еще чуть-чуть, всего несколько мучительных шагов… Глядя в черную бездну, она вспоминала отцовскую улыбку и веселое щебетание Эммы… Долгие семейные прогулки по залитому солнцем городу… Веселое беззаботное детство и мамин смех… Босая нога перешагнула каменное ограждение. Холодный ветер, возмутившись, влетел в рощу и потрепал раскиданные по плечам волосы. Холодно. Страшно. По позвоночнику дрожь пробежала… Надо только сделать шаг, последний шаг. Раз… два… три. Черная гладь шумно расступилась и через мгновенье сомкнулась, утащив в смертельных объятиях еще одну, очередную строптивую жертву чужой жестокости. Глава 9 Спертый запах сырости и озноб отнюдь не укладывались в представления ни об аде, ни о рае. Для ада довольно прохладно, да и птицы вряд ли стали бы распевать такие веселые песни, которые хоть и не отчетливо, но все же доносятся до ее сознания. А в рай, насколько ей известно, самоубийц не пускают. Да и не похоже на рай — слишком холодно и беспокойно, слишком больно для, казалось бы, уже мертвого тела. А еще все время кажется, что бесконечная вода все тянет и тянет на черное дно — мутит, крутит, но почему-то никак не убивает… Превозмогая боль, Кристина открыла глаза. Светло здесь и прохладно — тонкая простыня на голом ее теле совсем не согревает. Девушка попыталась привстать и оглядеться в незнакомом месте — болит и ломит все, но все же чуть приподнялась, осмотрелась… А потом вдруг резко, позабыв про боль, подскочила с кровати и попятилась к стене, пытаясь прикрыться простыней, а попутно присматривая, чем можно было бы оборониться от невозмутимо сидящего в чужой комнате незнакомца. Он сидел напротив, вальяжно растянувшись в кресле. Услышав шум, незнакомец открыл глаза, но даже не пошевелился — все так же продолжил сидеть, устремив свой карий взор на всполошившуюся девицу. Ни жалости, ни сочувствия, ни интереса в его глазах она не нашла. — Кто Вы? — завопила она, сверля яростным взглядом мужчину. — Что Вы делаете здесь? Зачем притащили меня сюда?! А он молчал. Все разглядывал ее, не сочтя нужным что-либо объяснять, лишь только немного удивился: довольно странное поведение для шлюхи — неужели его так испугалась? Промолчал. — Отвечайте же! — закричала девушка. — Что еще Вам нужно от меня?! — Ну надо же! — усмехнулся незнакомец. — Нужно было, наверно, оставить тебя в том болоте. Ни единой попытки успокоить, объяснить — лишь только полный презрения взгляд, словно не девушка молодая сейчас стоит перед ним, а нечто мерзкое, склизкое, грязное… Не достойное даже его ответа. Кристина невольно поежилась от этого взгляда, натянула повыше простыню, затравленным зверьком исподлобья покосилась на незнакомца, отчаянно пытаясь разгадать его намерения. Так, значит, это он не дал ей умереть? Зачем? А может, он один из тех, кто растоптал ее, спрятавшись под маской? Не дал ей умереть, посчитав, что еще недостаточно поиздевался над ней? От одной только этой мысли все похолодело внутри; Кристина схватила с прикроватной тумбы фарфоровую статуэтку и прошипела сквозь подступившие слезы: — Только тронь меня! Я разобью ее об твою голову, я клянусь тебе. — Статуэтку на место поставь. Твое молодое и красивое тело состарится прежде, чем ты успеешь расплатиться за нее, — мрачно парировал незнакомец. Как вспыхнули от возмущения ее глаза, он уже не видел — в ту же минуту в дверь робко постучали, и на пороге появился потрепанный годами седовласый мужчина. Не обращая внимания на полуголую девушку, он с почтением склонил голову перед постояльцем: — К Вам лекарь, господин граф. — Пригласите, — кивнул незнакомец, резко вскочил с кресла и направился к затаившей дыхание девушке. — Не подходи! — выкрикнула она, глядя, как неумолимо он идет на нее. — Не ори. Хватит уже истерить, пока не перебудила здесь всех. Он и не думал останавливаться — подошел, перехватил занесенную для удара руку, да так бесцеремонно, что Кристина взвизгнула от боли; разжал ее ладошку и отобрал статуэтку. — Это к тебе. Веди себя прилично, — буркнул сквозь зубы, отталкивая от себя девушку, и вышел из комнаты. В полумраке крохотной комнатушки маялся в ожидании молодой мужчина. За дверью раздался детский крик и стук заносимой поклажи — похоже, новых постояльцев разместили по соседству; за стеной, в соседней комнате, вопила, отбиваясь от лекаря, его несостоявшаяся утопленница, отчаявшаяся разгадать, кто враг ей, а кто друг. — Психопатка! — в сердцах тихо выругался Этьен. Голос девушки становился все тише, крик сменился мольбой, а потом она и вовсе примолкла, и только тихий голос старика убаюкивающее шелестел за стенкой — нашли общий язык. Этьен ходил из угла в угол, вновь и вновь прокручивая в памяти вчерашнее происшествие. Что-то не складывалось в странном поведении куртизанки. Он видел, как она входила: в сопровождении мужчины сама добровольно поднялась наверх, ее никто не принуждал, и о помощи она не просила. Он видел, какой она вышла оттуда. Вполне обычная картина для публичного дома, вполне обыденная ситуация для жриц любви. Почему ж она решила свести счеты с жизнью? Новенькая в этом деле? Не привыкла к грубости? Ожидания легкого заработка разбились о суровую действительность? Что-то не складывалось в этой картине, что-то важное ускользало от него, не давая бросить девчонку на произвол судьбы. Пока он ломал голову над случившимся, дверь скрипнула и лекарь, задумчиво покачивая головой, вышел из комнаты. — Ну что с ней? Можно ее отпускать? — нетерпеливо выпалил Этьен в надежде, что спасенная куртизанка не сильно помешает его планам благополучно вернуться в Абервик. — Ее травмы не так серьезны, господин граф, заживет как на кошке, — проговорил лекарь, потирая куцую бородку. — Но вот ее душевное состояние вызывает у меня серьезные опасения — девушка на грани. — Да ладно Вам, не преувеличивайте, какое может быть состояние у шлюхи… Переживет, не сахарная. Нет у меня времени возиться с ней. — А с чего Вы взяли, что эта девушка — шлюха? — А у Вас есть сомнения? Порядочные девушки не шатаются по тавернам в сомнительных компаниях и не напиваются. Видели бы Вы, в каком состоянии она вчера была — я столько не выпью, сколько выглушила эта девица. — Не знаю, не видел, — развел руками старик, — но могу одно только Вам сказать — еще вчера эта девушка была невинна как в день своего появления на свет.