Час от часу не легче. Опять? Ну что ж ему неймется! Адриан вдохнул побольше воздуха, судорожно ища способ навсегда закрыть неприятный инцидент с девчонкой и больше не участвовать в подобных забавах своего венценосного друга. — Выражение лица смени, — мрачно выдал Филипп, заметив недовольство маркиза. — Филипп, она не придет. Она скорее руки на себя наложит, чем к тебе придет. Оставь ее. Найду я тебе другую девушку, подожди немного. — Мне не нужна другая. Меня вполне устраивает эта. Адриан, не зли меня. Приведи ко мне девчонку. Это не так сложно, как кажется — в ее положении она потянется к любому, кто руку протянет. А мы ее замуж выдадим. За моего человека. Для нее это выход — она согласится. Ну а мне без разницы, откуда ты мне будешь ее приводить, главное, что она будет всегда под рукой. — К чему такие сложности? Ну забери ее к остальным, если уж так нужна она тебе. — Чтоб она мне бунт устроила? Мне ее ренардистские взгляды здесь ни к чему. Так что подбери ей жениха, только с выбором не ошибись — мне чистоплюи не нужны, предупреждай сразу, что девушка не для него, и по первому зову она должна быть безоговорочно предоставлена мне, — Филипп подошел почти вплотную, сверля маркиза змеиным взглядом. — Безоговорочно, Адриан! Действуй. И не вздумай мне перечить — голову откручу. Я не шучу. И я не посмотрю на то, что ты мой «друг», — с ударением на последнее слово отчеканил молодой король. — Ты действительно становишься слишком сентиментальным. Радуйся, что я не требую твою Полину, и не забывай об этом — а то, знаешь ли, мои вкусы могут и поменяться. * * * Казалось, цель номер один у этого человека — накормить. Такое ощущение, что на радостях Милош решил скормить своему вернувшемуся подопечному недельный запас продовольствия — на столе в каминном зале уже и яблоку не упасть, а ароматные, с дымком вкусности все несут и несут, не взирая на возражения Этьена. — Ешь давай! — ворчал Милош. — Одни кости остались! Чем ты там питался вообще? Там, небось, нынче и поесть нормально негде! — Милош, я туда не есть ездил. Все, сворачивай свою скатерть-самобранку и не приставай. И вообще, у меня к тебе вопросов столько накопилось… — Смотрю, удачно съездил, — усмехнулся Милош. — Да как сказать… — Так, ты ешь. Отдохни, поспи, потом все разговоры. — Обождет. — Ты в зеркало давно смотрелся-то? Ренард после войны и то лучше выглядел. — Ну я не девушка, чтоб собой любоваться. Милош, я серьезно. Еще пять лет — и восстанавливать будет нечего. Риантия разлагается, люди уже не способны отличить белое от черного. — Тоже мне открытие, — буркнул Милош. — Тебя предупреждали. Ну и что ты предлагаешь? — Не знаю. Но сидеть и смотреть, как гибнет страна, нельзя. Филиппу ни до чего дела нет, большинству людей — тоже. Остатки сторонников Ренарда плачут и клянут меня, что я ничего не делаю, чтобы защитить их. — Что ты предлагаешь? А предложить нечего. Столь сильной армии у него нет, опыта — тоже. Даже достаточного количества людей, что поддержат его, тоже нет. Есть горстка полуотчаявшихся, уже начавших сдаваться Филиппу ренардистов и завещание отца, но через пять лет будет нечего и некого уже спасать. Ренардисты столько не протянут — либо Филипп их додавит, либо сами, смирившись, на сторону его перейдут. Этьен не знал, что делать, но слезы спасенной девушки-ренардистки, ставшей для него олицетворением той прежней, почти убитой Риантии, все еще стояли перед глазами и молили о помощи. — Этьен, пойми, мы бессильны перед Филиппом, — тихо проговорил Милош. — По закону ты пока не имеешь права ни на что претендовать. Ну а в обход закона… Мы не настолько сильны, чтобы бороться с Филиппом. Пойми это. Твоя задача сейчас — выжить. Если нам останутся лишь руины… значит, будем возрождать страну из руин. — А люди? С ними что будет? А что будет с теми, кто пока еще меня ждет? Филипп же их попросту поубивает! — Когда Филипп тебя убивать будет, они этого вообще не заметят. Заканчивай этот бесполезный разговор, я и так уже очень сильно жалею, что отпустил тебя туда. Этьен откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Да, он бессилен. И от этого понимания хочется презирать самого себя. Тошно. Противно. И дома нет покоя, словно вся грязь приехала сюда вместе с ним. — Ладно тебе, перестань себя казнить. Думаешь, мне все равно, что делает Филипп со страной Ренарда? Нет, мой мальчик, мне не все равно. Но мы сейчас ничего сделать не можем, потерпи. Отправим туда наших людей — пусть следят. Будем хотя бы в курсе, что там происходит — врага надо знать в лицо. Будем знать промашки Филиппа — будет проще его от власти оторвать. — Милош, я все же не понимаю, как такой человек, как Филипп, мог родиться у Ренарда? Ты же мне всегда говорил, что и отец, и его жена были замечательнейшими людьми? Откуда в Филиппе столько ненависти? Столько злобы? Откуда?! Милош промолчал. — Вот только не говори опять, что всему виной моя мама, — не открывая глаз, проговорил Этьен, угадывая неозвученные мысли. — Да. Если б не Тереза, всего этого сейчас бы не было. Прости, Этьен, но это так. Твоя мать, может, и не виновата, она и сама пострадала не меньше, но если бы она не появилась в жизни Ренарда, все было бы по-другому. У Филиппа был бы отец, а у Ренарда — любимый сын. — Какая связь? — Прямая. Ренард не родной отец Филиппу. И твоя мать имеет к этому не такое уж отдаленное отношение. Этьен приподнялся и вопросительно посмотрел на сидящего напротив Милоша — Филипп не сын Ренарда? Вот об этом ему Милош никогда не рассказывал. — Ренард встретил Терезу месяца за два до свадьбы с Эмелин, — Милош плеснул в бокал вина и откинулся на спинку дивана, — в общем-то, я тебе уже рассказывал об этом. Но суть в другом — любовь к твоей матери помешала Ренарду полюбить свою законную жену. Он избегал ее, не баловал своим вниманием даже тогда, когда с Терезой они расстались. А Эмелин, добрая, наивная девушка, напротив, успела полюбить своего мужа, даже зная о его привязанности к другой. Ей не хватало его, и нашлись желающие этим воспользоваться. Не думаю, что отец Филиппа был ей любовником, это была скорее разовая акция отчаявшейся молодой женщины… Ей не хватило мудрости и терпения, а ему хватило наглости… Это был человек довольно известный — молодой военный, амбициозный, бесстрашный… А еще знатный подлец, очень любивший лазить по чужим постелям. Не знаю, как так получилось, но он добрался и до Эмелин. А потом на свет появился как две капли воды похожий на него светловолосый мальчик — Филипп. Война тогда была… Ренард впервые увидел ребенка, когда тому уже полгода было, если не больше… Он сразу понял, что ребенок не его, — Милош замолк, вспоминая лицо Ренарда, еще неуверенно стоящего на ногах после ранения, но потребовавшего вывести ему Алмаза в тот день, когда увидел «сына». — Милош? — раздался голос Этьена, разбивая картинку прошлого. — И, тем не менее, он не выгнал Эмелин, а ребенка назвал своим. Он, можно сказать, простил жену. Ну как простил? Не стал наказывать. До конца простить ее он уже не смог, да и Тереза вскоре снова появилась на горизонте, окончательно поставив крест на его супружеской жизни. Филиппа же Ренард хоть и назвал своим сыном, но принять тоже не смог. У Филиппа все было: лучшие учителя, все удобства… Служанки с него пылинки сдували. У него все было, кроме одного — любви. Эмелин видела в сыне причину своего разлада с мужем, свою извечную вину, то непоправимое, что отдаляло ее от Ренарда. Для Ренарда же Филипп был чужим ребенком чужой женщины. Знаешь, это было похоже на безмолвный уговор — он не попрекал жену нагулянным сыном, а она не мешала ему быть с Терезой, которая как раз объявилась. А потом Тереза исчезла… Ренард и вовсе помешался на этой почве — искал ее все эти годы, наплевав на все приличия, пока ты не объявился в ее доме. Надо ли говорить, что с Эмелин у них ничего так и не наладилось, а Филипп оказался самым несчастным ребенком на свете, растущим хоть и в Королевской Семье, но среди ненависти собственной матери и абсолютного равнодушия того, кто назвался ему отцом? Милош сделал глоток вина, давая Этьену переварить открывшиеся в новом свете обстоятельства. — Почему ты раньше мне об этом не говорил? — спустя недолгую паузу спросил Этьен. — Зачем? Если Ренард тебе этого не сказал, какое право я имел говорить? Говорю сейчас лишь для того, чтобы ты, наконец, осознал, с кем имеешь дело. Это обозленный на весь мир человек. Филиппа никто не любил. Только одна-единственная служанка, Герда — хрупкая девочка, полюбившая проклятого ребенка, но и та рано ушла из жизни, оставив Филиппа наедине с враждебным миром. Филипп попросту не умеет любить. Но зато очень хорошо умеет ненавидеть. Несмотря на долгую, утомительную дорогу, Этьен никак не мог заснуть — все ворочался, вновь и вновь прокручивая в голове слова Милоша. «Законному» наследнику Ренарда не позавидуешь. Да, у него, Этьена, никогда не было отца, но у него была мать, и теперь он точно знал, что любила она в нем не только сына, но и напоминание о своей утраченной любви. Все, что она не могла дать Ренарду, она отдавала ему, сыну любимого мужчины. Этьен не выдержал, встал и достал из шкафа маленькую деревянную коробочку — все, что осталось ему от матери. В коробочке — полотняный мешочек. Из мешочка на стол выпало колечко — небольшое, аккуратное, с насыщенным зеленым камнем в золотой оправе. Этьен поднес кольцо к свету, а про себя отметил: нет, не померк изумруд с годами, в нем будто бы все еще жива та чистая любовь, что связала два мира, не должных соприкасаться. Сомнений нет — кольцо, что так отчаянно берегла его мать, досталось ей от Ренарда. «— Забери это кольцо с собой, Этьен, — умирая, будто нехотя, протянула мать в маленькой ладошке свое единственное и такое неподходящее крестьянке украшение. — Должно быть, оно стоит немалых денег, но я прошу тебя, сохрани его. Отдашь его той, которую захочешь видеть своей женой…» Мать улыбнулась тогда как-то грустно, глядя на весело играющий в солнечном свете зеленый камень, крепко сжала ладонь, а потом раскрыла и протянула сыну. Она никогда не рассказывала, откуда у нее, бедной женщины, такое сокровище. Впрочем, об отце она сыну тоже никогда не говорила. Одно он знал точно — это кольцо она бы никогда не променяла ни на одно сокровище мира. Даже если бы ей взамен предложили дворец и пожизненное содержание, она бы все равно предпочла свой скромный полуразваленный домик в далеком городишке и этот маленький зеленый камень, в лучах солнца искрящийся на ладони. Она никогда не носила это кольцо — боялась, но всегда хранила рядом; часами разглядывала его по вечерам и вспоминала что-то, ведомое лишь ей одной, а потом крепко прижимала к себе сына и тихо плакала. Этьен мотнул головой, гоня воспоминания, и спрятал кольцо обратно. Глава 13 Потянулись дни, потянулись недели… С еще большим рвением тянулся Этьен к знаниям, погружаясь в книги, добытые Милошем и наставниками, оставленными ему отцом. Все отчаянней проходили тренировки по владению оружием, навыками боя. Все больше времени отдавал он седовласым мужам, впитывая каждое мудрое их слово — они учили ему всему: как с людьми управляться, как деньги тратить, как мир в стране сохранить и врагам отпор дать. Они много рассказывали ему о Ренарде, и порой казалось, что их голосами дает наставления сам отец. Этьен впитывал каждое слово и тут же примерял, что можно сделать, чтобы угомонить Филиппа в безумном разрушении некогда сильного Королевства. И только седовласые мужи, видя насквозь его отчаянные мысли и тут же вспоминая самого Ренарда, качали головой, веля остановиться — не время еще, не готов он тягаться с Филиппом. Зато в далекую столицу отправилась группа специально обученных людей: под видом обычных граждан часть из них рассыпалась по городу с задачей влиться в ближайшее окружение Филиппа; другая же часть, вооружившись до зубов, по просьбе Этьена обосновалась в поселении ренардистов, чтобы отследить и малейшие волнения среди самих отшельников, и поползновения Филиппа на горстку верных Ренарду людей. Впрочем, Филипп их пока не трогал, и новоселы спокойненько, не привлекая к себе излишнего внимания, жили на окраине поселения, готовые в любой момент сплотиться и встать на защиту поселенцев. Сегодня в Абервик вернулся с докладом Морис — один из «засланных казачков» в логове Филиппа. Рассевшись на мягких диванах в каминном зале, мужчины обсуждали новости из столицы. Милош вслушивался в каждое слово, Этьен же, не найдя в словах шпиона ничего нового, откровенно скучал, потягивал из бокала красное вино и только кивал в сторону сникшего друга: мол, видишь, а я тебе что говорил? Да. Ничего нового… Только по приказу Филиппа в центре города снесли парк вместе с вековыми деревьями, посаженными еще при родителях Ренарда. Парк-то Филиппу чем помешал? Но, так или иначе, на месте островка отдыха теперь красуется базар, где наряду с заморскими диковинами продают свою молодость и красоту молоденькие горожанки, улыбаясь каждому, у кого звенят заветные монеты. Когда разговор вновь скатился к поглотившему столицу разврату, Этьену и вовсе захотелось выйти. — Ладно, что с ренардистами? — перебил он неприятную тему, куда больше волнуясь за тех, кто все еще не сдался Филиппу. — Как они живут? — Да как живут? — вздохнул Морис. — Живут себе… Этьен, я в поселении не был, но вроде Филиппу сейчас не до них. Встречался как-то с нашими, что ренардистов стерегут — тихо все, никто не обижает. Да только… Парень замялся, подбирая слово; Этьен, почуяв неладное, лишь уши навострил в ожидании. — Что только? — Да зря все это, Этьен! — вспыхнул Морис, не скрывая отчаянной злости. — Что зря? — Да некого там охранять уже! Они сдаются Филиппу. Среди молодежи только и разговоры, как в столице хорошо да как опека стариков им надоела! Да и старики уже бессильны — гниль филипповская изнутри их жрет. Еще год-другой — и ни о Ренарде, ни о тебе не вспомнит никто! А если Филипп и вздумает туда сейчас наведаться, да хоть пари держи — кроме наших ребят воевать с ним никто не станет. Ну может, десяток из местных еще наберем, да и те окажутся стариками с вилами — и все! И все, понимаешь? — Ладно, не утрируй, в тебе эмоции говорят. Я был там месяц назад — люди пока еще готовы сопротивляться. — Да не утрирую. Ну подумай сам, где это видано, чтобы ренардистка замуж за филипповских прихвостней выходила? Да нет уже ренардистов, одно название осталось! Купил их всех Филипп. — Ну по отдельным личностям ты всех-то не суди. То, что кто-то там замуж выходит, еще не означает, что все такие продажные. — Этьен, твоя тяга защищать их понятна, но давай без иллюзий. Между прочим, эта девка, что замуж выходит, тоже когда-то горой стояла за тебя и за Ренарда! Одна из самых стойких была! И что? Это не помешало ей спутаться с головорезом Филиппа! Да в общем-то зря он заступается. Этьен и сам прекрасно помнит заинтересованные взгляды на себе молоденьких девочек, когда приехал к барону: дай им только волю — за любым побегут, лишь бы сбежать из-под родительской опеки. Да и Кристина не скрывала, что уже на празднике во Дворце очень многие готовы были навсегда покинуть общину и остаться под крылом Филиппа. Кристина… Да, наверно, не столько ренардистов он готов сейчас защищать, сколько эту девушку, пострадавшую от рук Филиппа. Девушку, которая стояла на балконе в его объятиях и спрашивала, плача, почему их никто не защищает. Почему наследник, которого они так ждут, ничего не делает, чтобы уберечь их… — … а между тем, она из приличной семьи, — продолжал Морис убеждать задумавшегося наследника в бесполезности затеи спасать ренардистов, — отец — барон, сестренка младшая… Жила бы себе и жила, но нет же ж, все туда же… — Что? — вдруг неожиданно остановил его Этьен; в зале повисла тишина, две пары глаз уставились на него, а наследник уловил лишь одно — речь шла о некой баронской дочери. Тот ли это барон, и та ли это девушка, но Этьен насторожился, натянулся как струна в ожидании ответа. — Что? — нахмурился Морис. — Что ты сейчас говорил про барона? — Ну… Ренардистка эта, что замуж выходит — дочь баронская. Я и говорю, из приличной семьи, но это ей не помешало спутаться с человеком Филиппа. Кристина? Вместо рассеянного образа продавшейся ренардистки вдруг появился совсем другой образ — отчетливый, яркий… Да нет, кто угодно, но это не Кристина. Мало ли там баронов? Там же кого только нет! Но Кристина… Нет, Кристина точно не могла выйти замуж за человека Филиппа. И все же что-то противно скребло душу, заставляя вспоминать все, что было сказано о девушке за вечер.