Кристина пришла в себя на кровати в своей маленькой комнатке. Прогоняя боль, ласкала изуродованную кожу легкая прохлада. Девушка открыла глаза, а взгляд тут же наткнулся на голую мужскую спину — Адриан в одних штанах копался в разложенных на столике маленьких баночках. Кристина невольно засмотрелась на его спину — смуглая, крепкая, покрытая длинными белесыми шрамами, будто не он пытал людей, а его пытали. «Странный человек», — подумала Кристина, продолжая осмотр. Палач. Убийца. Нелюдь под стать своему королю. И все же к ней он добр и ласков… И, кажется, это его заслуга в том, что в эту минуту она не умирает от боли. — Очнулась? — почувствовав ее шевеление, спросил Адриан, а потом обернулся и с улыбкой посмотрел на подопечную: — Ну как ты, непокорная женщина? — Вы садист — Вы знаете об этом? — Служба у меня такая. — Какая такая? Истязать беззащитных девушек? — Да ладно, не драматизируй. Если бы тебя истязали на полную мощь, ты бы не очнулась через час. — Через час?! — Ну да. Через час! А ей казалось, прошла целая вечность. А ей казалось, кошмар бесконечен, и она, подобно святой мученице, умирала за любовь и справедливость… А он, смеясь, говорит, что прошел всего лишь час! Кристина чуть приподнялась, чтобы возразить и возмутиться принижению ее подвига, но вот тут-то почти позабывшая о боли несчастная спина дала о себе знать, разгораясь пламенем. Девушка жалобно застонала, а Адриан, с прежней улыбкой глядя на нее, лишь головой покачал: — Ну куда ты, непоседа? Лежи спокойненько и не дергайся. Рано тебе шевелиться. — Адриан, Вы чудовище… — О, еще какое! — усмехнулся он. — Не переживай, цела твоя спина. У тебя всего лишь содрана кожа — заживет, и даже шрамов не останется. Через пару дней ты даже не вспомнишь, что случилось. Но Филиппу об этом лучше не знать. В качестве моральной компенсации я выпросил для тебя неделю покоя от него. Так что если придет проведать тебя, делай вид несчастный и больной. Ага. И глаза такие же несчастные, как сейчас. — Адриан, Вы… — Я понял — я садист, чудовище и нелюдь, — с улыбкой закончил маркиз возмущенную речь за Кристину, уселся рядышком на край постели и, убирая волосы с ее измученного страхом и пережитой болью лица, тихо продолжил: — А ты молодец, девочка. Хорошо держалась. — Я бы предпочла умереть и больше не видеть ни Вас, ни Филиппа. — А Этьена? Превозмогая боль, Кристина все же привстала, чтобы внимательно, пристально разглядеть мужчину и понять, действительно ли обрела она здесь заступника, или же он просто лицемерит, пытаясь под видом друга выпытать что-то об Этьене. Но в глазах его, несмотря на улыбку, печаль и боль — его жену убили. — Прости, я не должен был спрашивать, — проговорил Адриан, понимая, что о доверии к нему и речи быть не может. — И все-таки, на твоем месте я бы не спешил умирать. Хотя бы ради него. — Вы думаете, он все-таки жив? — тихо спросила Кристина. — Не знаю. Правда, не знаю. Но предпочел бы, чтобы это было так. Тогда хотя бы смерть Полины не будет напрасной. — И что будет, если вы найдете его живым? Убьете? — Если Филиппу попадется — его убьют. — А если Вам? Адриан примолк — Филипп требует от него, Адриана, найти беглеца. А хватит ли смелости еще раз пойти против воли венценосца и помочь Этьену? — Ну да… У Вас же служба и приказ Филиппа, — с горечью ответила за него Кристина. — Нет, Кристина, этот приказ я выполнять не буду. И жену свою, и ребенка я Филиппу не прощу. — Правда? — Правда. И кольцо твое я верну. Не знаю, где оно сейчас, я отдал его Полине… Но если найду — обязательно верну. Кольцо… Маленький изумруд — символ чистой любви, что никогда не померкнет… А ведь через несколько дней они с Этьеном должны были обвенчаться… Теперь уже ничего не будет. — Кристина? — насторожился Адриан, заметив выступившие на глазах девушки слезы. — Все в порядке, — шмыгнула носом Кристина. — Я не имею права носить его — это кольцо его матери, и оно должно перейти к его будущей жене. — Вот даже как? Он собирался жениться на тебе? — Собирался. Мы должны были обвенчаться в это воскресенье. — Прости. — Какая теперь разница? Теперь я обыкновенная шлюха, забава короля… Слеза все ж не удержалась и скатилась по щеке. Кристина отвернулась, не желая показывать слабость перед маркизом, а память услужливо подсунула теплую улыбку Этьена и ласковый его взгляд; его объятия и поцелуи… Всего несколько дней назад она была самой счастливой женщиной на свете. Всего несколько дней назад единственным, кто омрачал их с Этьеном счастье, был ворчливый, недовольный Милош. Как же она рада была бы сейчас его видеть! Слышать его ворчание, прятаться от недовольного, вечно что-то подозревающего взгляда… Видеть подбадривающую улыбку Мориса и спасаться от старика в объятиях любимого… Ничего этого теперь уже не будет. Да и счастье их было ошибкой, и за ошибку эту пришел кровавый час расплаты. — А знаешь, Кристина, как он тебя называл, когда был уже в забытьи? — задумчиво проговорил Адриан после недолгого молчания. — Он называл тебя «моя маленькая Риантия»… Забавная ирония, да? Риантия уже не та, какой была раньше, страна давно разрушена, а Этьен за нее борется, цепляется… Заметь, он не отказался от нее. Она с грязью смешана, кровью залита, почти мертва, а он надеется еще спасти ее, отмыть, выходить… И мне кажется, что от своей «маленькой Риантии» он тоже не откажется. Был бы жив, Кристина… Был бы жив. — Нет! Я этого не хочу, — отчаянно замотала головой девушка. — Ему нельзя сюда возвращаться. — А я бы вернулся… — Я не пара ему. Я не хочу, чтобы он опять из-за меня рисковал. Его жизнь в сотни раз дороже тысячи таких как я — он не должен за мной возвращаться. Адриан, Вы сказали, что не убьете его… Могу я тогда попросить Вас об одолжении? — Проси. — Если вдруг он жив… Если вдруг действительно за мной вздумает вернуться — Вы не пускайте его к Филиппу. Скажите ему, что я сбежала, и меня здесь нет, ладно? — Кристина… — Он должен отказаться от меня. Меня ведь нет уже давно, Адриан — я умерла… Еще тогда, в таверне. А сейчас и подавно. И наследнику я не пара. Пообещайте мне, что не подпустите его к Филиппу. И потянулись дни тихие и спокойные. К счастью, Филипп не торопился проведать свою жертву, а вот Адриан, пользуясь приказом вернуть девушку к нормальному состоянию, почти все время находился рядом — заботясь о Кристине, он врачевал собственные раны. Ему ведь некуда теперь спешить: дома его не ждет ни тихая жена, ни без души приготовленный ужин, ни без любви согретая постель. Как и обещал маркиз, спина заживала быстро — под действием мазей боль отступила, раны затянулись, и через пару дней Кристина уже спокойно могла надеть тонкое платье из легкого шифона и даже под присмотром своего целителя выйти на просторный балкон подышать свежим воздухом. Как-то раз, гуляя, Кристина услышала детский смех. Девушка не удержалась от любопытства и подошла к ограждению, а от увиденного аж дар речи пропал: внизу, на небольшой площадке внутреннего дворика ребятишки лет шести-семи играли… с Филиппом. Кристина глазам своим не поверила, но ошибки быть не может — его худощавый силуэт в простой льняной рубашке, его светлые золотистые волосы и голос она не спутает ни с кем. И все же она уточнила у подошедшего к ней Адриана: — Это же Филипп? Адриан согласно кивнул ей в ответ. А ей казалось, что это галлюцинация. Убийца и тиран смеялся так же весело и заливисто, как эти детишки! Убийца и тиран, не боясь, что его увидят, задорно играл в догонялки с детворой, а, догоняя, угощал их леденцами! Убийца и тиран рядом с ними сам превращался в ребенка — светлого, доброго, искреннего… И что самое забавное, сейчас в этом счастливом златокудром мальчишке не было фальши — Кристина чувствовала и его азарт, и искреннюю радость от общения с детьми… Как будто невидимое, но ощутимое кожей облако Света и Любви исходило от него. — Я ничего не понимаю, — растерянно проговорила Кристина, наблюдая за венценосцем. — Филипп? Играет с детьми?! — Это сироты и бездомные бродяжки, — теплая рука маркиза мягко приобняла девушку за талию. — Дети, которым, как и Филиппу, не досталось родительского тепла. — Это так не похоже на него… Неужели он способен на жалость? — Жалость? — усмехнулся Адриан. — Не обольщайся. Как только кто-нибудь из этих ребятишек дерзнет стать счастливым, Филипп первым ему крылья обломает. Кристина обернулась вполоборота и посмотрела на стоящего рядом мужчину — Адриан с тоской смотрел на детей и совсем не разделял ее надежд разглядеть в венценосце нечто доброе и светлое, дающее право зваться Человеком. — Я ведь тоже сирота, Кристина, — задумчиво проговорил Адриан. — Я остался без родителей, когда мне было тринадцать… Из родных осталась лишь тетка, которой до меня не было никакого дела. Я сбежал от нее. Бродяжничал, пытался выжить среди странного, непонятного мира взрослых… Частенько воровал, потому что от голода подыхать не хотелось, и частенько за это огребал. Но однажды мне особенно не повезло: я стащил несколько леденцов у одного скупердяя, — горько усмехнулся Адриан, вспоминая далекий, не самый приятный в его жизни день, — не устоял, полакомиться захотелось… А он догнал, и меня в тот же день за эти леденцы несчастные так отходили, что теперь на сладкое смотреть не могу без содрогания. Чуть не убил, зараза… Не знаю, как удалось сбежать тогда от него, но я сбежал. Бежал-бежал, бежал-бежал и прибежал вот… Так я встретил Филиппа — щупленького златокудрого мальчишку среди детей слуг при Королевском Дворе. Он мне, избитому, помог тогда очень — без лишних вопросов и от погони укрыл, и лекаря откуда-то притащил. Я в тот момент и подумать не мог, что он принц — мальчишка как мальчишка… Только скрытный какой-то — всегда замыкался в себе, когда разговоры о его семье заходили. Но, несмотря на это, мы быстро подружились. Он, узнав о моей беде, как-то сразу проникся… Под опеку свою взял, хоть и младше меня был на два года… Пригрел, обогрел, накормил, одел… Я ему в рот заглядывал, а он и рад был. Я тогда не понимал, что становлюсь верным псом своего благодетеля. А его расчет оправдался. Я настолько слепо пытался ему служить, что не заметил, как стал тем, кого ты имела несчастье повстречать. Тебя ведь к нему я привел. И сестру твою привел бы, если бы не спряталась. В таверну тебя мой человек привел. И человека, который должен был стать тебе фиктивным мужем, тоже я сам лично подбирал. По приказу Филиппа, конечно. Полина меня ненавидела — я ведь и ее жизнь загубил, пытаясь выслужиться перед ним. И все же пыталась, изо всех сил пыталась к совести моей воззвать. Долго звала… А когда забеременела, зашевелилось во мне что-то… То ли от осознания, что ребенок у меня будет, а мне кроме людских проклятий и дать ему нечего, то ли Полине все же удалось до меня достучаться. Только когда в моей жизни просвет появился, Филиппу это очень не понравилось, и теперь у меня ни жены, ни ребенка нет. И в их смерти я даже вас с Этьеном обвинить не могу — побег лишь повод, Филиппу светлая душа моей жены уже давно поперек горла была… Вот тебе и дружба детства, и жалость по-королевски. Кристина внимательно слушала исповедь палача, и ей хотелось пожалеть и его самого, и его несчастную жену, которая не дала убить Этьена; за одну только надежду, что наследник жив, Кристина готова простить маркизу все, и ей хотелось сказать ему об этом, но Адриан, заметив ее намерения, осторожно прикоснулся пальцем к ее губам, понимая, что не заслуживает ни ее жалости, ни ее прощения: — Не говори ничего, не надо. А сейчас пойдем — тебе лучше не показываться Филиппу на глаза. Глава 42 Пролетела неделя как один короткий день. На исходе седьмого дня в комнату Кристины вошел Филипп, держа в руках серебряную фляжку. Белоснежные штаны, белоснежная небрежно расстегнутая рубашка, и золотистые, солнцем поцелованные локоны волос — глядя на него, и не скажешь никогда, что вошел сюда жестокий тиран и убийца... Зверь. Девушка замерла посреди комнаты, улыбка в одно мгновенье слетела с губ Адриана, подставляя пытливому взору венценосца привычного верного пса, готового растерзать любого, на кого кивнет его король. — Свободен, — проговорил Филипп маркизу, кивая на дверь. Адриан послушно покинул комнату, оставляя девушку наедине с венценосцем. Филипп отпил из фляги и подошел к пленнице; запах вина ударил в нос, заставляя Кристину содрогнуться — прекрасно! Сегодня он еще и пьян! Вот только этого для полноты «счастья» не хватает! Он остановился за ее спиной, а она сжалась вся, готовясь к очередной мерзости, что задумал ненавистный венценосец… А он стоял и ничего не делал — молча разглядывал, как кожа ее покрывается мурашками, как дрожат едва заметно ее плечи от одного только его присутствия рядом. Боится. Как огня его боится! А он ведь за эту неделю ни разу к ней не подошел… Ни словом, ни делом, ни даже видом своим не потревожил пленницу! Филипп сделал еще один глоток вина и закрутил флягу; осторожно, будто бы боясь причинить боль, коснулся плеча Кристины и приспустил лямку платья. Рваный вздох сорвался с ее губ, но отпрянуть, уйти она не решилась — лишь задрожала еще сильнее, даже не пытаясь скрыть от венценосца страх. Она боялась, что пришел он за тем, за чем и раньше — только не готова она ложиться с ним сейчас в одну постель, не готова удовлетворять низменную его похоть. Пальцы его — холодные, тонкие — коснулись тем временем кожи. Но не спешили они избавить ее от платья — только спину раскрыли, волосы ее убрали и осторожно прошлись по следам кнута, будто удивляясь, не понимая, откуда взялись на тонкой коже красные, еще пока заметные полосы. — Почему дрожишь? Тебе ж уже не больно, — тихо спросил Филипп, изучая следы своей жестокости. А она не от боли дрожит, а от мысли, что сейчас он сорвет с нее платье, и после нескольких дней тишины и покоя опять начнется ад.