— Мне долго ждать? — эхом пронесся по залу похолодевший стальной голос. Не чувствуя ног, Ида вышла из своего укрытия. От наготы его стыдливо отвернулась, от взгляда его холодного, изучающего, спрятаться попыталась, руками дрожащими прикрывая проступающее под тканью тело… Филипп молча руки ее опустил. Без лишних сантиментов приспустил с плеч платье, желая получше рассмотреть приобретение — девчонка тут же задрожала, затряслась, заплакала… А приобретение так себе… Смуглая слишком, да и на Герду совсем не похожа. Но на пару раз сгодится. — Опустись на колени, — приказал он. Ида головой замотала, боясь даже думать, чего он хочет — пришлось самому надавить ей на плечи, заставляя подчиниться. И вот стоит она перед ним на коленях, плачет, головой мотает… Филипп вплотную подошел, волос коснулся, голову запрокинул… — Укусишь — убью, — предупредил он, к губам смуглянки плоть свою пристраивая. — Я не буду этого делать! — закричала девушка и попыталась оттолкнуть от себя Филиппа. Кристина сама не поняла, как оказалась за спиной Иды. Ей бы сидеть спокойненько и радоваться, что Филипп не ее позвал, а другую, что унижать и подчинять сегодня не ее будут, а другую, да только крика и слез невинной, силой приведенной сюда девчонки, еще совсем неопытной, юной, доверчивой — такой, какой она сама была еще недавно — Кристина выдержать не смогла. — Филипп, не трогайте ее! — неожиданно для себя самой выкрикнула она и тут же пожалела — льдистый взор устремился к ней, ничего хорошего не обещая. — Пожалуйста… Она же девочка еще, — смягчила тон Кристина, с опаской и мольбой глядя в глаза венценосца. Глаза его потемнели. А ведь он не хотел сегодня трогать Кристину. Не хотел видеть слезы ее и причинять боль. Тишина воцарилась в зале. Отвергнутые девицы дыхание затаили, предвкушая забавнейшее зрелище, Ида примолкла, боясь своими всхлипами обратно к себе внимание ненужное привлечь, Кристина с Филиппом взглядами вели немой диалог. — Вот как? Девочку жалко стало? Может, тогда ты вместо нее встанешь? — раздался после недолгой паузы вкрадчивый, опасный голос венценосца. — Так я не против, Кристина. Ну что примолкла? Или запас смелости иссяк? Когда земля уходит из-под ног, сложно сделать шаг и не оступиться. А ведь Адриан предупреждал ее — не лезь на рожон, сиди тихонечко в сторонке, авось, и обойдется как-нибудь… Кристина растерянно оглянулась: стражники, облокотившись на перила балкона, с интересом наблюдали за ними, филипповские любовницы с усмешкой смотрели на нее и ждали, как Филипп накажет свою «фаворитку» за дерзость, а между ней и Филиппом, словно на жертвенном алтаре, стояла на коленях Ида, и только от нее, Кристины, зависит, сломают ее сейчас или нет. Вот здесь, при куче любопытных глаз, позабывших и стыд, и совесть, и элементарное сострадание. Вот только сможет ли сама Кристина выдержать все то, что так многообещающе пылает сейчас в глазах венценосца? — Уйди, — проговорила Кристина, коснувшись плеча девчонки, и не узнала собственного голоса. Смуглянку дважды просить не пришлось — отскочила в сторону тут же, уступая место своей защитнице. Кристина опустилась на колени. Надо выдержать. В конце концов, ей будет проще, нежели этой девочке. В конце концов, терять ей, Кристине, уже нечего, и хуже, чем есть, чем было, вряд ли уже будет. В конце концов, ей удалось уже смириться с насилием, и с унижением очередным она как-нибудь справится. Надо просто не думать ни о чем — ни о человеке перед ней, ни о боли, им причиненной, ни о теле его ненавистном, что каждую ночь в кошмарах снится. Кристина подалась вперед. Что делать ей и как, она не знает — не умеет. А венценосец ждет и смотрит… И смотрят остальные, скалясь над ее растерянностью. Кристина подалась вперед и вдруг содрогнулась в рвотном позыве, мелкая дрожь прошлась по позвоночнику — она не может переступить через себя. Она не может сделать то, чего от нее хотят. — Филипп, я не могу, — еле слышно проговорила Кристина, боясь заглянуть в его глаза. — Пожалуйста, не заставляйте… Тишина в зале. Недобрая, злая… И чувствует Кристина, сидя у ног венценосца, что все молнии мира сейчас вокруг нее собрались, готовые убить ее на месте. Не слышно всхлипов, не слышно насмешек, дыхания собственного — и того не слышно. Но вот Филипп зашевелился — опустился к ней, тронул за подбородок, заставляя в глаза ему смотреть… А в глазах его ненависть плещется. Ни страсть, ни похоть — черная ненависть и жажда убивать. — Противен я тебе, значит, да? — глухо проговорил Филипп. — Брезгуешь? Отверженный. Выброшенный. Ненужный. Он и сам это знает, но зачем же так, при всех вновь и вновь демонстрировать свою ненависть и брезгливость? На глазах у стражи, у этих падших шлюх, готовых на все! Ну сидела бы себе в уголочке своем — он же не звал ее, не трогал! Решила поиграть в защитницу несчастных? Спасти девчонку от страшного тирана захотела? А теперь даже не пытается отрицать, что противен ей, что до тошноты ненавистен! Кристина всхлипнула в его руках, отползти попыталась, да только не может он простить ей такую выходку. На глазах у всех мстил он за жизнь свою пустую, опостылевшую… За ненависть матери, за равнодушие отца, за страхи женщин перед ним, за любовь и сострадание к другим, но не к нему… На глазах у всех ее без устали подчиняли телу, не знающему пощады. На глазах у всех рвали платье, оставляя на светлой коже синяки и ненавистный запах сандала. На глазах у всех мстили за жалость к новенькой и нелюбовь к нему самому. Ему удалось сделать больнее, чем делал раньше, ему удалось унизить сильнее, чем унижал раньше… Раскрытая перед всеми, она видела злые оскалы тех, кого сегодня на «пир разврата» не позвали. И только Ида, пятясь от жертвенника, на котором сейчас должна была находиться, ревела в голос и кусала сжатые в кулачки пальцы. Когда все прекратилось, Кристине хотелось одного — сдохнуть. Он ушел злым, совсем неуспокоенным местью — отбросив ее в сторону как ненужную, использованную куклу, больше не пригодную ни на что, он быстро натянул штаны и вместе со стражей покинул зал. Кристина приподнялась, сжалась в комочек и в голос разревелась. — Ну и дура! — Сама виновата! — Все ей неймется! Радовалась бы, а она слезы льет… — Цену себе набивает… Злое шипение отвергнутых любовниц ядовитыми стрелами летело в спину. — Да замолчите же вы! — неожиданно громко раздался заплаканный голос Иды. — А ты нам рот не затыкай! — выкрикнул ей кто-то в ответ. — Еще одна святоша нашлась, да? Через пару мгновений женские перекрики слились в один неясный, нечленораздельный шум. Кристина зажмурилась и со всей силы зажала уши, не желая больше ни слова слышать. Ей казалось, она сходит с ума. Ей казалось, она уже сошла с ума. Кристина открыла глаза, почувствовав шевеление на своей коже — мутная капля медленно стекала по ее ноге. Чужой запах, чужое семя на коже — как же ненавидела она сейчас свое тело, как же себя ненавидела за то, что дала с собой сделать! А желанная чистота была рядом. Затуманенный, заплаканный взгляд упал в сторону бассейна — прозрачная, спокойная вода всего в двух шагах манила спасением. Чистотой. «Пообещай мне только, что больше никогда не станешь лишать себя жизни…», — будто почувствовав ее настрой, сознание щедро подкинуло образ человека, когда-то сумевшего спасти ее от отчаянного шага. «Обещаю, что бы ни случилось, я никогда добровольно не уйду из жизни…» Обещание, данное когда-то, будто бы не в этой, не в ее, а чьей-то чужой жизни, показалось странным и наивным. Где теперь та девочка, что обещала жить? Где теперь тот человек, что давал ей силы? Она не знает, жив он или нет. Да и кому теперь хранить обещание? Он наследник, он будущий король, и даже если жив он, разошлись давно их пути. И не хочет, не ждет она встречи — незачем ему искать ее, некого здесь уже спасать. — Прости меня, Анри-Этьен, — еле слышно прошептала Кристина, чувствуя, как слезы текут по ее щекам. — Прости, но я больше не могу так… Ты только сам живи, пожалуйста! За нас двоих живи. Глава 46 — Кристина! — растерянно выкрикнула Ида, подбежав к краю бассейна. К золотому дну под толщей кристально чистой воды, не предпринимая ни одной попытки выплыть, уходила Кристина. Уходила сознательно, спеша покинуть этот мир, где места для нее не нашлось. — Кристина… Да позовите же кого-нибудь! — выкрикнула Ида, прежде чем рыбкой сигануть в воду. — Ты что удумала, глупая?! — выныривая на поверхность, в панике закричала девушка, отплевываясь вместе с Кристиной от воды. — Отпусти меня, не надо, Ида! Отпусти! — Ты даже думать не смей об этом! Порадовать Филиппа хочешь?! Не дождется он твоей смерти! Не смей, слышишь! Кристина, да что же ты делаешь? Ты жить должна! Назло Филиппу должна! — Но я не хочу! — Я тебе дам «не хочу»! — вдруг рявкнул рядом мужской голос. Кристина не заметила, как Ида подтащила ее к бортику, а потом чьи-то крепкие руки резко выхватили ее и вытянули из воды. — Адриан? Холодное, мокрое ее тельце тут же оказалось в плену теплых рук маркиза. — Да что ты делаешь, отчаянная? Зачем?! — крепко прижав к себе Кристину, шепотом прокричал Адриан. — Глупая! Глупая девочка! Я же просил тебя, не высовывайся! Ну что ты творишь? Ну все, все, успокойся… Успокойся, девочка… Он сидел на полу и баюкал как ребенка прильнувшую к нему девушку. Он уже наслышан, что здесь произошло — услышал, как стражники рассказывали об увиденном в зале своим друзьям. Как ошпаренный, бросился сюда, кляня и Филиппа за жестокость, и новенькую, за которую пришлось заступаться, и саму Кристину, пропустившую мимо ушей все то, о чем он ее предупреждал. Он опоздал и не сразу понял, что произошло — когда вошел в зал, увидел, как Ида сиганула в воду, и лишь потом, подойдя ближе, увидел отбивающуюся, спешащую на тот свет Кристину. — Заберите меня отсюда… Пожалуйста… — жалобно простонала Кристина, замерев в ласковых его объятиях. Заберите… Куда ж тебя забрать-то? Филипп злой сейчас как черт: к нему лучше не соваться — прибьет девчонку сгоряча… Адриан огляделся по сторонам — притихшие девицы с неприязнью косились в их сторону, глядя, как возится он с ненавистной соперницей, испортившей им вечер. Нет, оставлять ее здесь нельзя. Да и ночью, когда здесь никого не будет, еще чего доброго, захочет, глупая, повторить попытку утопиться… А эти ж твари и не пошевелятся, чтоб ее остановить! — Сегодня вы ночуете в зале, — приподнимаясь вместе с Кристиной, проговорил Адриан остальным девушкам. — Если кто-нибудь сунется к Кристине… сам лично утоплю. Все понятно? — А мне можно побыть с ней? — раздался позади робкий голос Иды, тщетно пытающейся выжать на себе платье. — Не надо. В сухое переоденься, — чуть смягчившись, ответил маркиз и добавил совсем тихо: — А Кристину оставьте сейчас все в покое. Адриан принес ее в маленькую комнатку, где обычно отдыхали наложницы. Ничего, одну ночь они перетерпят в зале, а завтра, когда Филипп остынет, он в лепешку расшибется, но уговорит выпустить Кристину из этого серпентария. Он усадил ее среди подушек, стянул разорванное мокрое платье и укутал покрывалом; уселся рядом и, не встретив сопротивления, приобнял девушку. — Вы тоже все это видели? — тихо спросила Кристина, чуть успокоившись. — Нет. Мне рассказали. Кристина, ну зачем ты полезла, а? Ну что тебе, своих проблем мало — надо в чужие влезть? — Она же девочка еще совсем, а мне терять нечего. Я же не знала, что так все будет… — Сдается мне, если б и знала, все равно полезла бы, — вздохнул Адриан. — Ну что мне с тобой делать, а? То за Этьена на рожон полезла, теперь из-за новенькой… Кристина, тебе сейчас о себе надо думать, а не о других. Думаешь, ты неуязвима? Чего ты добиваешься? Хочешь, чтоб он убил тебя? Ну я же все тебе сегодня объяснил! Не лезь, не суйся, сиди тихонечко как мышка и жди, пока Филипп от тебя отстанет! Ты что, думаешь, девчонку спасла? Ну не сегодня, так завтра он все равно ее потребует к себе. — Вы можете себе представить, что испытывает женщина, когда ее насилуют? А если на глазах у других? Когда ее унижают? Когда опускают на колени, заставляя… А я знаю. Я тоже была такой девочкой и верила в красивые сказки про любовь. У меня жених был… И я для него себя берегла. А меня просто взяли и растоптали. Почему? За что? Что я сделала вам? А теперь Филипп хочет сделать то же самое с этой девочкой. Я знаю, что он не остановится, но пусть это случится хотя бы не сейчас и не на глазах у других. — Ты едва жизнью не поплатилась, глупышка. — А я за жизнь не цепляюсь. — Это слишком дорогая цена, Кристина. Не смей так говорить, поняла? — проговорил Адриан, уткнувшись носом в мокрые волосы несостоявшейся утопленницы. — Не смей. Жизнь — это дар, и достаточно того, что здесь есть желающие этот дар отобрать. А ты за жизнь должна цепляться, ты бороться должна, Кристина! — Я не могу… Зачем мне такая жизнь? Что в ней хорошего? Бороться? Цепляться? Ради чего? Даже если Вы меня на свободу когда-нибудь отпустите, что я там делать буду? Кому я нужна теперь? Такая… Семью я потеряла, да и не хочу, чтобы видели они меня такой… Этьен неизвестно где, да и зачем я ему вот такая? Ну зачем мне эта жизнь, Адриан? Филипп все забрал у меня, и меня саму у меня же забрал…