— Извините, что оторвали вас от дел, — совсем мирным, благодушным тоном сказал Гущин. — Я бы хотел встретиться с вашей дочкой, не откладывая, прямо сегодня. Предупредите их с вашей бывшей женой и дайте адрес, пожалуйста, как обещали. — Я позвоню Регине, — Кутайсов известил об этом не Гущина, а свою молодую жену Феодору. Она за все время беседы не произнесла ни слова. Стояла рядом с Кутайсовым, разглядывала носки своих изящных замшевых сапог. Кутайсов отошел, достал мобильный, набрал номер. Говорил он тихо. — А в каких отношениях с Пелопеей вы? — спросила Катя юную мачеху. — Нормальные отношения, то есть никакие, — девушка дернула плечиком. — Ло память, бедняжка, потеряла. Совсем ничего не помнит. Но это не сумасшествие. Она полной дурочкой не стала после аварии. Просто это амнезия у нее. — Вы замуж за ее отца вышли недавно, да? А до аварии вы Пелопею знали? — Мы учились с Ло в одном классе, там, на Новой Риге. Мы были соседями, были подругами, сидели за одной партой. Что толку скрывать? Вы все равно это узнаете. Мы долго и преданно с ней дружили. А потом все разбилось, как хрустальный шарик. Она винит меня в том, что я разрушила их семью, увела Платона у ее матери. Хотя там и разрушать уже было нечего. Но она винит меня. А может, и не винит уже. У Ло сейчас мало что поймешь. Может, она вообще все забыла? У нее же травмированная психика. Юная мачеха Феодора говорила все это, наклоняя изящную головку то к одному плечику, то к другому, как птичка. Она чем-то была похожа на актрису Лайзу Миннелли. Только во всем ее облике не было присущей Лайзе беззаботности. Имелось что-то иное. Но Катя пока не могла определить природу этих скрытых чувств. Глава 14 Женщины Патриарших По дороге на Патриаршие пруды у полковника Гущина раздался звонок на мобильный — сотрудники розыска, занятые работой по строительной фирме Виктора Кравцова, извещали, что наконец-то нашли концы через администрацию рынка, связались с бухгалтером фирмы, и бухгалтер сообщила, что в последний раз разговаривала с Кравцовым примерно десять дней назад по телефону. Она пояснила: все заказы на дачные работы фирма имела лишь в летний период, и их было очень мало. В октябре вообще наступил мертвый сезон, торговый павильон на строительном рынке даже не окупал аренды и открывался от раза к разу. Полковник Гущин спросил, что представляет собой эта бухгалтерша, сколько ей лет. Сотрудники розыска ответили: на любовницу не тянет — солидная дама за пятьдесят, живет с мужем и двумя взрослыми детьми. Бухгалтерша дала им мобильный номер напарника Виктора Кравцова, работавшего в должности менеджера по поставкам товара. Он состоял с Кравцовым не только в деловых, но и приятельских отношениях. Сама бухгалтерша ничего о личной жизни работодателя не знала, понятия не имела о том, что он ушел из семьи к какой-то пассии. Сыщики планировали связаться с компаньоном Кравцова немедленно и доложить. Катя никак не отреагировала на эту новость. А что тут реагировать? Все пока пустота. Не стала она комментировать и беседу с отцом Пелопеи и ее мачехой — прежней школьной подругой. Сидела, нахохлившись, на заднем сиденье и наблюдала, как полковник Гущин рулит сам. Гущин припарковался на Спиридоновке, бурча, что парковка влетит в копеечку. И они с Катей прошли по Спиридоньевскому переулку до перекрестка. Катя не испытывала к Патриаршим прудам никакой особой любви. Место всегда казалось ей излишне пафосным и каким-то тесным. Эти переулки, словно зажатые домами в тиски. Пруд представлялся ей всегда зеленым лоскутом ткани, брошенной на бетон. И здание желтого «павильона» над водами казалось смехотворно-нелепым. Вот и сейчас, шагая рядом с Гущиным, она с удовольствием отмечала про себя «бяки» Патриарших. Фасады домов ухожены, отреставрированы и покрашены. Но отойди на десять шагов в глубь переулков и увидишь — точнее, почувствуешь носом — запах мочи из подворотен. И серые «кишки» выносных шахт лифтов на домах тридцатых годов все исчерканы, исписаны черными граффити. Угловой магазин на перекрестке Малой Бронной гордо именуется «Предметы роскоши» — витрины завешаны чем-то болотно-зеленым и никаких особых роскошеств не видно. А напротив — сущее убожество: годами немытая витрина муниципального продуктового магазина, а в ней — выцветший рваный плакатик от мэрии: «Дорогие москвичи, с Днем города!» Дааааа-раааа-гие маааааа-сквичииии! Но что ей всегда нравилось в этом месте, так это женщины. Женщины Патриарших. О, шагая рядом с Гущиным, Катя не смотрела на дома и витрины, она жадно вглядывалась в лица шествующих навстречу красоток и дурнушек, дам, старух, студенток, туристок, путан. Женщин Патриарших — всех, кто попадался навстречу, что-то объединяло. Что-то призрачное и неуловимое, однако весьма характерное для этого местечка. Порой излишняя вычурность в одежде, порой изысканность манер, порой легкость походки — даже у восьмидесятилетних старух, прогуливающих на поводках пекинесов и болонок — сразу по две-три штуки. Катя всегда пыталась угадать, вглядываясь в лики особенно «пожилых Патриков», кто кем был в прежней жизни. Та старая карга, наверное, женой посла, та — балериной Большого, та — тайной содержанкой члена ЦК. Но сейчас старух попадалось мало, в основном женщины среднего и молодого возраста. На Патриках, не очень любимых Катей, кипела полуденная жизнь. Гущина, когда он сошел с тротуара, чуть не задавил велосипедист, мчащийся с ветерком по велодорожке. Велосипедист стал так вежливо и горячо кричать «извините!», что Гущин тут же, тая на глазах, как эскимо, забурчал: «Что вы, что вы, это я, идиот!» Катя даже не удивилась, когда Гущин указал на самый видный, самый красивый — розовый дом на углу Малой Бронной и Большого Патриаршего. Здесь она живет с матерью. Катя подумала: в этом доме что-то произошло. И мы не знаем что. Пусть она возникла голая на темной дороге, как призрак в ночи. Но то было лишь продолжением, кульминацией. А начало здесь. По звонку им открыли дверь подъезда. Гущин отметил, что «аквариум» консьержа пуст. Они поднялись на нужный этаж. В проеме открытой двери квартиры их ждали две женщины. Катя сразу поняла: это тоже женщины Патриарших. Их нельзя не узнать. Высокая и маленькая, платиновая блондинка с распущенными волосами и рыжая, кудрявая. Гущин представился. Блондинка назвалась Региной Кутайсовой, сказала, что рыжая — ее подруга Сусанна Папинака. — Проходите, я жду вас с тех пор, как Платон мне позвонил. Вы быстро доехали. Нам лучше сначала поговорить самим — я услала детей гулять. Катя видела: Гущин не сводит глаз с лица Регины. Гущин красен как рак и взволнован. Эта женщина… Боже, как же она хороша! Серые ясные глаза, модельный рост, стройность, хрупкость. Возраст абсолютно скрыт этой естественной королевской красотой. Никакой косметики. Сусанна Папинака тоже привлекала взор, однако она несколько терялась на фоне великолепной Регины. И Катя подумала: как такую женщину, царицу, мог бросить муж?! Квартира, в которую они попали, была огромной и пустой — общее пространство, где кухня переходила в столовую, дальше стояли диваны и кресла у большого электрического шведского камина с имитацией поленьев. Минимум мебели, белые стены, высоченный потолок, светлое дерево — орех. Регина пригласила их сесть. — Мой муж сказал, что вы снова подняли дело об аварии, — ее голос звучал взволнованно. — И еще он сказал, что тот человек убит. — Кравцов, Виктор, — Гущин откашлялся. Он сидел на мягком диване прямо, словно аршин проглотил, и его уши и лысина пылали как маков цвет. Катя подумала: ой, кажется, втюрился полковник с первого взгляда! Это «не есть хорошо» в сложившихся условиях. И ерничать и хихикать тоже не надо. Со всеми случается. А эта женщина… Регина… и рыжая огненная Сусанна — да, без сомнения, они идеальные женщины Патриарших. Редкий типаж. — Нам необходимо побеседовать с вашей дочерью Пелопеей, — Катя решила взять инициативу в свои руки, пока Гущин млеет, пожирая глазами красавицу и ее подругу. — Я отослала детей пройтись. Младшие сегодня опять нас с дочкой навестили. Я им не сказала, что приедут полицейские. — Регина сложила руки на груди. — Кто убил Кравцова? — Мы расследуем это дело. Нет пока еще полной уверенности, что это он. Трудности с опознанием трупа, — Катя считала, что не открывает матери никаких особых тайн. — А почему вы приехали к мужу? Вы что, нас в убийстве подозреваете? — Нет, мы пока никого ни в чем не подозреваем. Мы начали устанавливать личность убитого и узнали о ДТП трехлетней давности. О странных обстоятельствах происшедшего. О том, что ваша дочь Пелопея потеряла память и так и не смогла рассказать, что с ней случилось. — А вы сейчас думаете, что это как-то связано с убийством Кравцова? — подозрительно спросила рыжая Сусанна. А то нет… Это первое, что приходит на ум, если это и правда Кравцов. Но Катя этого вслух не сказала, отделалась дежурной фразой: — В ходе расследования убийства мы обязаны проверять все. — Ну хорошо. — Регина кивнула. — Спрашивайте, у вас какие-то вопросы, да? Я постараюсь помочь, чем могу. — Вы ведь отсутствовали в то время? — спросил Гущин. — Я за неделю до этого улетела в Монте-Карло. — Ваш отъезд был как-то связан со ссорой с вашим мужем? — Платон назвал то, что было, ссорой? — Регина посмотрела на Гущина. Тот еще пуще залился краской, стал пунцовым. — Ваш муж сегодня сообщил нам, что незадолго до аварии Пелопея уехала из вашего дома на Новой Риге сюда, в эту квартиру, из-за неприятностей в семье, — тут же пояснила Катя. — Это были не ссоры, это был крах нашего брака, — сухо ответила Регина. — Но Платон неточно вам сказал. Пелопея жила здесь, на Патриках, и раньше — когда училась в университете, во время сессий, и потом оставалась здесь, в Москве, а не ехала за город. Окончательно она решила жить отдельно примерно за полгода до аварии. Переехала сюда. Мы с Платоном не возражали, она достаточно взрослая и самостоятельная. И когда она зимой перебралась сюда совсем, наш брак еще не рухнул. То есть я тогда еще не подозревала, что Платон мне изменяет. — Некоторые сотрудники полиции в Бронницах полагают, что Пелопея не сама приехала туда, а с кем-то, кто либо забрал ее отсюда, из этой квартиры, либо похитил, — сказала Катя. — Инспектор Мамонтов, например. Он с вами беседовал? В памяти Регины в этот момент возникла картина — яркая, как киношный кадр, не потускневшая за все эти долгие три года. Она курит украдкой под лестницей возле лифтов в Институте Склифосовского. Ее не пустили в реанимацию к Пелопее, которой сделали вторую операцию после Бронниц. Врач не пустил даже на порог реанимации, через час ожидания вышел сам — состояние тяжелое, делаем все возможное. Регина жадно затягивается сигаретой, кашляет, чувствует, что слезы… Слезы чертовы… Кто-то есть у нее за спиной — она резко оборачивается, готовая к тому, что и из этой тайной курилки ее сейчас выгонят санитарки или наорут. Тот парень-гаишник, высокий и крепкий, как скала, стоит и смотрит на нее сверху вниз, точно оценивает или жалеет. «Вашу дочь увез в Бронницы насильно в пустующий дом в Петровском этот человек — Виктор Кравцов. Он похитил ее. Это он раздел ее догола, накачал наркотиками. Ей удалось как-то вырваться от него. И он пытался ее убить, когда догнал на Старой дороге. Это не просто авария. Никто не хочет этого понять — поймите хоть вы, ее мать. И берегите от него Пелопею. Для него самое страшное — это если к ней вернется память. Возможно, он снова попытается ее убить, он не может допустить, чтобы она все вспомнила о нем. Этот человек опасен. Он лжет, не верьте ему. На Старой дороге все было совсем не так, как он описывает. Все это ложь. Он лгал и мне, и следователю, солжет и в суде, если суд состоится. Берегитесь его. Он смертельная угроза для вашей дочери». Регина вспомнила, как сердце ее в тот момент пронзило точно иглой. Смертельная угроза… — Инспектор Мамонтов считал, что Кравцов лжет, что там, на той дороге, ночью, все было совсем не так, — сказала она. — Я много раз разговаривала с дочкой, пыталась выяснить… пыталась помочь ей вспомнить. Но это ни к чему не привело. А сейчас Кравцов, вы сказали, убит? Полковник Гущин выдержал ее ясный взгляд, в котором мерцал, словно огонек, тайный вызов.